Зина Что За Казино

Долгое время у белорусских любителей попытать удачу и пощекотать нервы прямо из дому не было своей легальной площадки ввиду определенных ограничений в законодательстве. Тем более со всеми гарантиями того, что реальный выигрыш может оказаться в вашем кармане. Отправной точкой развития игорного онлайн-бизнеса в нашей стране стал август года. Именно тогда был подписан Указ №  "О совершенствовании правового регулирования игорного бизнеса". Первое же официальное онлайн-казино получило разрешение на работу 26 марта года и начало функционировать в апреле того же года. Организовано оно было представительством известной букмекерской конторы Parimatch ("Париматч") в Беларуси.

О том, как родилась идея запуска онлайн-казино в Беларуси, что было необходимо организовать для запуска площадки с технической и юридической сторон, и о многом другом мы побеседовали с Юлией Лешковой, заместителем директора крупнейшего в Беларуси букмекера Parimatch.

- Юля, трудно ли было открыть подобное казино у нас в стране и как родилась идея его создания?

- Скажу честно, воплощение подобных проектов у нас, да и не только у нас, процесс очень непростой. Сама идея организации данной площадки появилась, как только регулятор начал рассматривать возможность создания онлайн-казино в Республике Беларусь.

Мы поняли, что в скором будущем сам процесс будет легализован. Нам это было интересно ввиду того, что мы производители монопродукта, у нас нет большого количества предоставляемых продуктов. Говоря проще, есть наши клиенты и наш беттинг (для справки: онлайн-беттинг (от англ. bet - ставка, пари) - деятельность, связанная с предвидением результатов событий и направленная на получение прибыли путем размещения ставок. Игрок выбирает сферу беттинга (в данном случае спорт) и делает оптимальную ставку на исход события. Рынок ставок создают букмекеры (букмекерские конторы), которые работают онлайн - через интернет-сайты). Кредо Parimatch в том, чтобы всегда стремиться к развитию, а в условиях бизнеса с высокими рисками это не всегда просто.

- Были ли юридические и технические подводные камни при воплощении проекта?

- Да, несомненно, были. Мы обязаны были выполнить все жесткие требования регулятора, предусмотренные законом Республики Беларусь и направленные на защиту интересов клиентов онлайн-казино. Все делалось впервые, порой приходилось совершенствовать систему с нуля, но мы с честью справились с трудностями. Например, мы взяли на себя одно обязательство. По закону, серверы виртуального игорного заведения должны располагаться на территории Беларуси и аттестовать систему защиты информации, без этих условий не получить лицензию. Зарубежные порталы в большинстве своем не имеют обязательств и защита данных только на их добросовестности. Это решение сохраняет персональные данные игроков и защищает организатора, и оно вполне обоснованно.

Помимо этого, организатор обязан иметь на специальном счете в белорусском банке депозит на сумму около миллиона долларов. Это служит гарантией того, что все выигрыши игрокам будут выплачены в срок, даже если они окажутся очень внушительными. Кроме этого, информация обо всех ставках, депозитах и выигрышах, личные данные игроков передаются в специальную компьютерно-кассовую систему. Без подключения к ней ни казино, ни букмекеры права на работу не имеют. Такая система в первую очередь призвана защитить игроков и гарантирует получение выигрыша. Это одна из наиболее детальных и прозрачных систем контроля гемблинга в мировой практике.

- А какие вложения потребовались? Сколько стоит создание легального онлайн-казино в Беларуси?

- Мы всегда подходим к делу серьезно, хотим, чтобы наш продукт был самого высокого качества. Затраты на выполнение условий по защите информации, на закупку необходимого компьютерного оборудования, на определенные маркетинговые и иные решения оцениваются в 1 млн долларов США. Можно, наверное, было бы минимизировать наши затраты, но они были направлены на создание продукта мирового уровня и, как мы надеемся, окупятся в самое ближайшее время.

- А что касается возраста игроков, это 18 +?

- Нет, Указом №  четко установлен возраст, с которого можно играть в онлайн-казино в Беларуси, - это 21 год. Надо отметить, что белорусская аудитория 18 + пока может играть в заграничных онлайн-казино, но с апреля следующего года в Беларуси будет введен запрет на подобного рода деятельность. По опыту России мы видим, что подобная стратегия частично удачна, а частично - нет, поскольку существуют определенные способы обхода блокировок запретных онлайн-развлечений. Мы сейчас хотим поработать совместно с белорусским регулятором в области предложения неких новых решений для аудитории 18 + на белорусской территории с контролем со стороны местных регулирующих органов. Но это только начало диалога.

- Юлия, смогли бы вы вкратце описать портрет белорусского среднестатистического игрока в онлайн-казино?

- Да, конечно, мы постоянно проводим мониторинг аудитории нашего продукта. Ядро аудитории - возраст лет. В основном это мужчины с традиционными гендерными увлечениями: автомобили, техника, кино, музыка. Уровень достатка - средний. В принципе, сама суть данного интернет-бизнеса в его массовости. Поэтому акцент на широкую аудиторию.

- А как же все эти антуражные вещи: приглушенная музыка, бесплатные напитки, красивые девушки-крупье, многомиллионные проигрыши

- Вы сейчас привели в качестве примера самые распространенные стереотипы, связанные с игорным бизнесом, которые закрепились в сознании некоторых обывателей (смеется). Нет, беттинговый и гемблинговый бизнесы уже ушли от этого довольно далеко. Лично я в этом бизнесе довольно давно и знаю лишь единичные случаи, когда люди проигрывали много денег в казино. Тем более что сама современная модель игры дает возможность, если хотите, самоконтроля игрока совместно с виртуальным игорным заведением. К тому же мы сейчас работаем над проектом по усилению культуры "ответственной игры".

Хотела бы отметить, что и букмекер (или онлайн-казино), и существующее законодательство на стороне игроков. Чтобы игра оставалась развлечением и не била по бюджету, у игрока есть возможность ограничивать себя. Просто напишите в любом игорном заведении заявление, указав период, на который хотели бы воздержаться от такого времяпрепровождения. Информация о запрете на посещение попадет в специальную компьютерно-кассовую систему. Так вы не сможете сделать ставку ни в одном игорном заведении Беларуси, в том числе в онлайн-казино. В некоторых случаях само интернет-казино присылает сообщения особо азартным игрокам с советом немного сбавить обороты.

- Чем является, по вашему мнению, игра в онлайн-казино: попыткой заработать денег или релаксом, времяпрепровождением?

- Однозначно релаксом. Некоторые исследования показывают, что в Беларуси в онлайн-казино играет около 5% от общего количества людей, играющих в онлайн-компьютерные игры вообще. И поверьте, настоящих игроманов, способных не отходить от монитора компьютера 24 часа в сутки, среди них совсем не много. В основном же это люди, которые хотят расслабиться, забыть о повседневных заботах и, возможно, что-нибудь выиграть. В отличие от традиционных игорных заведений, где царит особая атмосфера: некая закрытость от общества, крупье в белых перчатках, зеленое сукно на столах и атмосфера накала страстей - онлайн-казино, согласно последним европейским трендам, создает атмосферу открытости. Очень много игроков в виртуальных игровых заведениях приходят по советам и рекомендациям друзей, они не считают, что занимаются чем-то не особо законным, они просто отдыхают.

- Как вам видятся перспективы развития онлайн-букмекерского и игорного бизнеса в условиях пандемии?

- В условиях пандемии оголились проблемы этого сегмента бизнеса. Мы это почувствовали на себе. В период эпидемии мы потеряли около 30% оборота и примерно столько же наших постоянных игроков. Спортивные мероприятия приостановились, и ставки делать было не на что. Причем на пике пандемии эти цифры доходили до 50%. Удивительно, но мы научились работать с новыми трендами: с белорусским спортом, который продолжал проводить свои соревнования даже в условиях пандемии, и с киберспортом, который и так существует в основном в онлайн-пространстве. Интересная цифра: технический охват телеаудитории белорусских соревнований, в частности футбольных матчей, по различным каналам в этот период составил до 1,5 млрд человек во всем мире.

В условиях "новой реальности" пришлось также задуматься и о роли ритейла - пандемия стала своеобразным триггером для перехода в онлайн: постепенно мы начинаем отказываться от пунктов приема ставок и сосредоточимся на развитии

онлайн-продуктов.

- Каверзный вопрос: самый крупный выигрыш в вашем онлайн-казино за последнее время?

- Поскольку мы работаем не очень давно, я могу припомнить пока только один случай - игрок выиграл 60 долларов США. Но, вероятно, это не предел. Мы работаем около полугода, продолжаем наращивать пакет предлагаемых клиентам игр, активно сотрудничаем с новыми провайдерами. В ближайшее же время мы планируем увеличить количество предлагаемых игр приблизительно в 2 раза. Причем хотим, чтобы удовольствие получали игроки с разной психологией игры: от любителей стратегических вычислений в игре (карточные игры, лайф-казино) до желающих просто покрутить барабан, надеясь на фортуну (так называемые слот-игры).

- Не собирается ли Parimatch вообще уйти от спортивного букмекерства и окунуться с головой в онлайн-казино? Какие планы на будущее?

- Нет, ни в коем случае мы не собираемся уходить от спортивной тематики. Спорт - это наше все! Мы, наоборот, наращиваем свое участие в спортивных активностях по всему миру. А что касается онлайн-казино, то здесь стоят две задачи: увеличение количества игроков и увеличение количества предлагаемых им игр. Мы работаем с лучшими в мире провайдерами интернет-игр, предлагающими интересные визуальные решения. Кроме того, если учитывать специфику белорусского рынка, с нами выгоднее играть в плане финансовом. Если вы играете в "сером" казино, находящемся за пределами Беларуси, то должны подавать декларацию по уплате налога на выигрыш и выплачивать 13% от суммы выигрыша в пользу государства. Если вы играете в онлайн-казино Parimatch, то декларацию подавать не надо и налог с вашего выигрыша в 4% самостоятельно за игрока выплачивает белорусское онлайн-казино.

- Спасибо большое, Юля, за интересную и информативную беседу!

Беседовал Александр КАРАБЛИКОВ, БЕЛТА

Размещение рекламы на БЕЛТА

Эозинофилы входят в перечень показателей лейкоцитарной формулы, их норма составляет %. Играют основную роль в обезвреживании и уничтожении циркулирующих в крови и находящихся в тканях чужеродных клеток (паразитов, протистов, бактерий). Происходит это путем вырабатывания особых рецепторов, связывающихся с иммуноглобулином-Е с формированием цитотоксического (разрушающего клетку) комплекса.

Активация EO происходит как самостоятельным путем, так и после поглощения медиаторов, выброшенных базофилами. За счет большого скопления IgE в области концентрации эозинофилов возможно развитие аллергической реакции по типу анафилактического шока.

Активация EO происходит как самостоятельным путем, так и после поглощения медиаторов, выброшенных базофилами. За счет большого скопления IgE в области концентрации эозинофилов возможно развитие аллергической реакции по типу анафилактического шока.

Учитывая основные функции ЕО увеличение их количества можно наблюдать при:

• Выздоровлении после инфекционно-воспалительного процесса – благоприятный признак;

• Паразитарной инвазии в организм;

• Активации различных аллергических реакций, в том числе протекающих в хронической форме (бронхиальная астма, дерматит, поллиноз);

• Аутоиммунных системных заболеваниях;

• Злокачественном поражении красного костного мозга (лейкоз), лимфоидной ткани (лимфомы);

• Метастатических опухолях внутренних органов (особенно при метастазах в легкие, в кости).

Эозинофилы снижаются в случае:

• Разгара инфекции;

• Иммуносупрессии (цитостатиками, глюкокортикоидными гормонами);

• Применения противоаллергических препаратов;

• Опустошения костного мозга;

• Тяжелого состояния пациента.

При отсутствии каких-либо патологических симптомов, приводящих к изменению количества эозинофилов в общем анализе, необходимо выполнять данное исследование не менее одного раза в год с профилактической целью.

Мы запускаем новую линейку еженедельных блогов — один из них будет вести Зинаида Пронченко, кинокритик и фем-фельетонистка, столь же язвительная, сколь и сентиментальная.

Единственное, что я, наверное, научилась делать в этой жизни, пройдя ее до половины – грустить с размахом. Ну и попутно над собственной грустью иронизировать. Так что тема этой колонки: мама, у меня все не нормально. В общем, поехали, начинаем драмедийный Ералаш. В день своего рождения, который с года я отмечаю с оглядкой на …ну, конечно же меня угораздило появиться на свет 11 сентября, Зина прибыла впервые в жизни в город Сочи на главный российский кинофестиваль «Кинотавр». Зина, если что, кинокритик, хоть и мыслит себя втайне Кэрри Брэдшоу и Тристрамом Шенди в одном б/у флаконе.

Сочи, судя по рекламным баннерам и проспектам, считается русским Монако. Едва ли это заблуждение, поскольку в целом здесь так же дорого, кюхельбекерно и тошно. Правда, вместо песка галька и название «Provence», активно эксплуатируемое местными маркетинговыми специалистами, пишут с ошибками. Еще в Сочи очень жарко, а мужские физиономии украшают бороды ваххабитского фасона. Замечу мимоходом, что сей феномен – мода у молодых, этнически русских, естественно, православных джентльменов на декоративный фундаментализм – явно требует фундаментального размышления. Как тебе такой дух времени, Юрий Сапрыкин или Олег Кашин?

В Тinder, соответственно, тут тоже слава неизбывным патриархальным ценностям, на легкий флирт никто не готов, только на взаимовыгодные отношения. Русский Юг в м безальтернативен. Оставь надежду, всяк сюда прилетевший. Остановка по кайфу, вы находитесь в Сочи – раздается из каждой аудиоколонки, временные татуировочки, вечная барабулька. Из экскурсионных развлечений – дендрарий и паноптикум. Посещение дачи генералиссимуса, караоке-боксы, неприспособленные для профилактики коронавируса, прогулка на банане, фото с той самой обезьянкой из к/ф «Юморист».

Музыка в Краснодаре нас буквально связала, дискотека здесь не прекращается даже ночью, даже в послеполуденный отдых фавнов, расположившихся на лежаках вокруг бассейна, как и полагается в мокасинах не на босу, а одетую в плотный носок ногу. Фавны, кстати, двух видов – те, кто себя распустил, и те, кто не вылезает из качалки. И тем, и другим требуется бюстгальтер аналогичного, что у их подруг, злоупотребляющих пластикой, размера – то есть 3D.

3D, собственно, практически все в Сочи. И трэш, и шапито, и кач. На этом фоне программа «Кинотавра» выглядит плоско и невыразительно. В России продолжают снимать кино в жанре «мы из ада». В каждой главной роли – актриса Чиповская. Она изображает и униженных, и оскорбленных, и девушек с обложки. Результатом в итоге оскорблен и унижен зритель. Не то, что Станиславский, но и бабушка, торгующая мацони с чурчхелой не поверит. Исключением является якутское кино. Обитающие в вечной мерзлоте народности постсоветского пространства в отличие от нации-гегемона знают за что и на чем стоят. На родной земле, и это не пустой звук, а зов предков. К слову о гастрономических изысках. ВИПы «Кинотавра» уже 29 лет столуются в ресторациях «Дионис» и «Восточный квартал», в которых и знаменитый ялтинский лучок, и чебурек, и люля с пловом на один вкус – прессованной туалетной бумаги. Цены оставляют и доставляют. Логично. В «Горыныче» или «Сахалине» в Москве многие гости фестиваля появляются чаще чем на съемочной площадке, а сюда приезжают раз в году. Кинонеделя для местного бизнеса – сектор шанс на барабане.

Можно уехать от сервиса ниже уровня моря в горы. На олимпийские курорты «Роза Хутор» или «Красная поляна». Но имейте в виду – там вас встретит Москва Лужкова. Конструктор Лего вместо архитектуры, казино, казино, казино и характерный саундтрек. Дима, Валя, в Боско были? Полусладкое вино пили, сыром пошехонским закусывали.

В расчете на светскую часть смотра я захватила в Сочи наряды. И очень зря. В провинции у моря и моды и нравы совсем не парижские. Даже на церемонии открытия не оставляет ощущение, что ты находишься на концерте самодеятельности в региональном ДК. В этом году сценаристы перемудрили и одновременно не докрутили. Шутки, озвученные со сцены артистом Ткаченко, даже не пытались казаться таковыми. Тем более не смешили и не развлекали. В воздухе было разлито томление — публики — в ожидании фуршета. Для явленных зевакам звезд давно пора изобрести какое-нибудь приложение, вроде Shazam – ну чтобы знать наверняка, кому ты свистишь и аплодируешь – актрисе, которую видел в сериале канала ТНТ или ее стилистке. В остальном привычный регламент – унылые речи краевых начальников, хипстерские музыкальные коллективы, утонувшие в пост-иронии; жюри, что скоро утонет в постправде. К вечеру своего дня рождения я всплакнула. На свете счастья нет, но в Сочи отменили и покой, и волю. Закрытие границ способствует вскрытию старых душевных травм. Человек в Краснодаре звучит громко и говорит все больше по фене. Даже лучшее заведение города — «Плакучая ива» — полнится ворами в законе, а также их родителями. Никакие хинкали с манго и рапаны в кизиловой пене не искупят посконный амбьянс. Западничество тут не ко двору, и не к столу будет обнаружено. Мы в Путинском детище, так что будьте любезны, причешите себе уши, укоротите язык. Критиковать нельзя, нахваливать. И новый аэропорт, и гладкие дороги, и городской ландшафт, который ах как похорошел. В отеле «Хайят Ридженси» — лучшем из доступных простым смертным (имеется еще «Родина», где Дмитрий Песков с Татьяной Навкой сочетались браком, по заоблачным санкционным/карантинным ценам), — слышали слово сервис, да не в курсе, что оно означает. Почти все, что не спросишь, кончилось или было «крайним» — полотенца, вешалки, вазы, чувство человеческого достоинства. Зато здесь можно наблюдать кой-каких селеб. Ксению Собчак с Константином Богомоловым или Илью Стюарта с актрисой Светланой Устиновой. Они, разумеется, на особом счету, но и им Сочи по долгу службы и поперек горла.

Русский мир до окончательной победы над коронавирусом — один сплошной «Кинотавр», если выживу, надеюсь, не буду упомянута в титрах. Не хотелось бы видеть свое имя под действительно плохим кино.

«У тебя [о Мухаммад] спрашивают о хамре [обо всем том, что опьяняет рассудок] и майсире [азартных играх]. Скажи: «В них большой грех и выгоды[1] для людей, [однако] греха больше, чем выгоды». Спрашивают у тебя о том, что расходовать [на благие дела и поступки], ответь: «Лишнее [то есть остающееся после личных, а также семейных нужд и потребностей]». Подобным образом Аллах (Бог, Господь) раскрывает вам знамения [дает вам знания, посредством которых жизнь становится проще, легче и понятнее], возможно, вы будете размышляющими (думающими) [будьте же теми, кто осмысленно подходит к жизни, умеет анализировать, понимает ущербность того или иного, применяя при этом знания, данные Богом через пророков]» (Св. Коран, ).

Азартные игры — «мерзость из дел Сатаны. Сторонитесь же этого!» (см. Св. Коран, , 91).

Некоторые мусульманские ученые говорят, что основным критерием определения азартности–неазартности игры является возможность случайного выигрыша. Например, в зависимости от того, какая выпадет цифра на рулетке или карта в игре. Также можно говорить и о психологической зависимости, об азарте, который может так поглотить человека, что тот забудет о своих общественных, семейных обязанностях или ответственности пред Всевышним.

Но не следует путать это со жребием, когда необходимо выбрать один вариант из нескольких. Жеребьевка допустима. Каноническая позволительность этого обоснована действиями самого пророка Мухаммада (да благословит его Всевышний и приветствует).

Ответы на вопросы по теме

Я ужасный грешник! Проиграл родительские деньги в азартные игры, не слушал их никогда! Принес горе своей семье. Меня перестали уважать все. Родителям я не могу этого сказать. Они так верят в меня, а я не знаю, что теперь делать. Я отверженный. Никто меня не воспринимает как человека. Не знаю, как мне выбраться из этого ада, как мне жить, если я не заслуживаю жизни? Мне некуда идти, я помешался на азартных играх. Мне помогли втянуться, и я не удержался. За два месяца я опустился ниже некуда! Как стать человеком?

Начните с нуля. Проигранное не вернуть. Оглянитесь вокруг и возобновите то, чем занимались ранее (работа, учеба). Искорените зависимость от игр и тягу к ним, заменив это радостью от чтения умных книг, умиротворением от каждодневной обязательной молитвы и успехами в учебе (работе). Подмените в своем мозгу наслаждение, которое получали от игр, наслаждением, получаемым от перечисленного мною. Проведите в спокойном состоянии нейроассоциации азартных игр с ужасами Ада, а знания, духовность и успешность соотнесите с великолепием Рая. Сразу не получится, но каждодневные интеллектуально-эмоциональные тренировки дадут результат через несколько недель. Если не сможете самостоятельно, тогда придется лечиться от этого недуга в специализированной клинике. Конечно же, своими действиями вы уничтожили себя как личность, но пока вы живы физически, у вас имеются неисчислимые возможности восполнить утраченное и достичь большего.

Кирпичик за кирпичиком стройте здание своего морального, духовного и материального благополучия. Не ленитесь и будьте постоянны в том, чем занимаетесь. Особый акцент делайте на утреннее время, первую половину дня. И никогда, никогда не отчаивайтесь в прощении и милости Творца, самоотверженно выполняя все от вас зависящее! Даже у стократного убийцы есть шанс на Божественное прощение!

И еще. Работайте, где только можно заработать (хоть унитазы мойте), и всем заработанным закрывайте долги, оставляя себе средств лишь на воду и хлеб. Исправляйте ошибки потом и усердным трудом, это поможет вам сделать долгосрочные выводы и в итоге стать другим человеком!

Советую прослушать мой воскресный вааз за «Стократный убийца (Св. Коран, )».

Можно ли играть в те игры, которые проводятся для рекламы? Будет ли выигрыш честным по отношению к другим? («Соберите пять этикеток и отправьте по адресу…»).

Утверждать явную запретность такого рода игр будет не очень правильно. Но можно усмотреть те или иные элементы. Лучше сторониться приманок такого типа, ведь одним из качеств людей богобоязненных является удаленность от сомнительного, а также от того, что их не касается. У каждого свой уровень богобоязненности, целеустремленности и своя степень чувствительности к присутствию грешного в том или ином. Главное, чтобы это не перешло в раздражительность по любому поводу и мнительность, излишние сомнения — от Сатаны.

Является ли игра в карты не на деньги грехом?

Является пустым и бесполезным времяпровождением. Не считаю это благоразумным в век высоких технологий и скоростей.

Лотерейный бизнес — это харам или нет? Мансур.

Да, это — харам.

Является ли сдача в аренду нежилого помещения под игровые автоматы запрещенным деянием или просто нежелательным? Руслан.

Запретно.

Игра в бильярд — харам или нет? С одной стороны, это спортивная игра, с другой стороны — азартная. И если это не харам, можно ли играть в месяц поста после заката солнца? Нияз.

Явной запретности нет. Можно говорить о расточительной трате времени, когда люди увлеченно проводят за этим занятием многие часы, откладывая более важные и нужные дела на потом.

У меня есть хобби — делать ставки на события в футбольных матчах. Недавно друг сказал мне, что это харам (запретно). Я же относился к этому как к дополнительной работе (изучал статистические данные, высчитывал вероятность). Как вы считаете? Руфат.

Ваш друг прав.

Открыть игровой зал — насколько это харам? Мурад.

Развивающие игры, спортивные игры — нет проблем, можно. А вот азартные игры на деньги в поиске «удачи» — сатанинские развлечения, заниматься которыми запретно (харам).

Игровые автоматы — часть сатанинской индустрии азартных игр. Не зря они называются «однорукими бандитами», то есть теми, кто обирает (конечно, по вине самих игроков) и взрослых, и детей, играющих в эти игры.

Я знаю, что азартные игры — это грех. Каждый раз в душе говорю, что не буду играть но, к сожалению, пока не получается. Просьба подсказать, какие мне молитвы читать, чтоб избавиться от пристрастия? И как мне просить у Всевышнего, чтоб он избавил меня от азартных игр? И.

Суть не в том, какая молитва и как просить. Можно ничего не говоря, не прося, а лишь безмолвно воздев руки и пропустив всего себя целиком через каждый уголок души и разума, устремившись всей сутью ко Всевышнему, кардинально измениться… Но! Наверное, для вас на данном этапе будет обязательным обратиться к квалифицированному врачу, пока вы не зашли слишком далеко.

Просмотрите также последнюю главу книги «Путь к вере и совершенству», где собрано много различных молитв-дуа. Выберите ту, что вам по душе, и постоянно проговаривайте ее, в первую очередь сердцем.

Не запрещается ли мусульманину играть в телевизионную лотерею с целью выиграть денежные средства, часть из которых пойдет на совершение праведных дел? Мурат.

Лотерея не относится к категории разрешенных игр.

Можно ли делать ставки на гонки, «Формулу-1», скачки? Али.

Нельзя.

Как известно, азартные игры — это харам. В одной из ваших книг вы писали, что компьютерные игры не харам, но стоит от них воздерживаться, если они не несут никакой практической пользы. Пару дней назад я наткнулся на сайт, где находятся различные программы и игры, связанные с исламской тематикой. В качестве одного из примеров я хотел бы назвать игру «Кто хочет стать миллионером» (в адаптированном варианте название «Кто хочет стать счастливым в Судный День»). Лично для меня данная игра оказалась крайне полезной. Если по какой-то причине вы не смогли дать правильный ответ и проиграли, она показывает правильный ответ, и на этом можно обучаться Исламу. Все вопросы там по основам Ислама, про жизнь Пророка и т. п. Естественно, выигрыш является виртуальным, но сам по себе процесс очень затягивает. С одной стороны, игра явно азартная, с другой стороны, она учит нас Исламу и истории Ислама. А в этом деле, как мне кажется, азарт более чем уместен.

Я сам являюсь программистом, и мне захотелось написать нечто подобное. Будет ли это являться хорошим деянием? Э., Азербайджан.

Создание развивающих программ, тех программ, которые пробуждают в человеке мотивацию к действию, активность, созидание, не в виртуальном, а в реальном мире, безусловно, полезно и не запрещено. Компьютерные игры и современные технологии можно использовать по-разному, и во благо, и во зло.

Что касается азарта, когда человек загорается что-то сделать, достичь чего-то положительного и праведного пред Богом, то такой азарт, конечно же, только вознаграждаем и поощряем с точки зрения мусульманских ценностей.

Не старайтесь видеть во всем запретное, как это часто делают многие на первых порах своего религиозного становления, что не от большого ума, а по причине религиозной неграмотности и фанатизма. С точки зрения Ислама, все разрешено, кроме того, что явно запрещено и преступно, а потому не ограничивайте свои творческие порывы и возможности.

Вот такой гобелен

Повесть

Кладбище за окном незаметно переходило в самопальные огородики, которые тоже были упрятаны в прямоугольные оградки из проволоки, фанеры, регулярно продырявленной жести, а кое-где и никелированных спинок доисторических кроватей. И если смотреть из окна одиннадцатого этажа, например, как сейчас, сквозь творожистые декабрьские сумерки, то границу между холмиками со снулой ботвой и со снулыми же скелетами на глаз было ни за что не определить. Крошечные сараюшки для лопат, леек и прочего инвентаря сверху походили на заснеженные памятники, а огородное пугало, раздетое донага то ли природными катаклизмами, то ли бомжами, даже вблизи не сразу можно было отличить от украшенного металлическим венком креста. Летом, когда они только в этот микрорайон переехали, - потому что двухкомнатную Вовчикову квартиру на Маросейке, под залог которой он взял кредит, взамен кредита пришлось отдать, - в это длинное жаркое лето Зина здесь все избродила, толкая перед собой по комьям сухой, рыжей земли коляску, купленную в счет того же кредита, - что коляска? - сопевшая в ней Стишка и та наверняка бы не появилась на свет, не сули этот кредит злачных и по-озимому неожиданных всходов. Кто подставил кролика Роджера, или как нам обустроить Россию?
Две граничивших друг с другом могилы или все-таки могила и уже огородик клейко держали Зинин взгляд, - это было, как в детстве, сравни две картинки и найди десять различий, - и наушники голосом Меркьюри: "This could be heaven for everyone"* провоцировали с этой головоломкой наконец разобраться, когда она вдруг, каким образом, неизвестно, поняла, звонит телефон. И опять все снова-здорово: Стишкин ор, ошалевший от него таракан на перекошенной, открытой настежь дверце сушилки, а в ней - щербатые чашки и треснутые, от горячего супа пощелкивающие тарелки, и облезлый, воющий уже из последний сил холодильник - вся эта съемная рухлядь полоснула, как бритва широко распахнутый глаз в фильме, который Крупознов, он же Крупский, он же соответственно, Леннон, заставил ее посмотреть в Музее кино, - говорил: "Ничего актуальнее люди до сих пор так и не сделали!" А оказалось, такое же блеклое старье, пощелкивающее полудохлой тарелкой, - он спросил, а она ему честно ответила: "Ненастоящее!" - "Что же, Зимка, тогда настоящее?" - а она показала язык и сказала: "Вот! Это - настоящее! То, что сейчас!" - "А когда нас не будет? - и улыбнулся глазами цвета старых чернил. - Что отражает зеркало, когда в комнате никого нет?" Он, наверно, все-таки чувствовал, что скоро его не будет, и эта дурацкая, эта, может быть, даже обманная память о настоящести каждого мига, прожитого рядом с ним, станет волочиться за ней по земле парашютом. И вопрос, которым он зачем-то ее дразнил: "Если в лесу упало дерево, но этого никто не услышал, был ли шум?" - станет звучать по-другому, впрочем, все равно ведь безответно.
А в телефоне где-то этак на пятнадцатом звонке ее все еще дожидался Вовчик - деловито-скороговористый, значит, из магазина или кафе, куда он дни напролет развозил торты, - в их застывшем желе, будто кувшинки в пруду, сидели на дольки разрезанные полуживые фрукты, - будто в болоте, урывшись по самые уши, как сидели они сами с момента полного Вовчикова разорения, и вытащить их оттуда было некому, хотя Милка, его двоюродная сестра, была замужем за таким крутым Полторацким, - туши свет!..
То, что эта самая Милка, сухопарая, воблая, никакая и вполне ведь уже престарелая, сегодня вечером их зачем-то у себя ждет, до Зины дошло, когда она положила трубку. Это было, что называется, эксклюзивное предложение беспрецедентные новогодние скидки - неужели даст денег? А если даст, то конкретно сколько - чтобы купить нормальный диван? и всего-то? В прежней жизни свои щедроты Мила проявила единственный раз - привезла Стишке серебряную ложечку на первый зуб и целую гору памперсов, коробки с которыми таскал из машины ее убийственной красоты охранник, он же шофер.
И решив, что сегодня, через каких-то два-три-четыре часа она снова хотя бы мельком увидит его, и значит, день не пройдет так же тупо, как остальные, подняла с пола соску, облизала, сунула Стишке, а та ее вытолкнула, а Зина ее втолкнула обратно и настырно стянула верткие губки, на что эта маленькая идиотка, нет бы носом дышать, захрипела, почти так же, как две недели назад, когда кто-то из обпившихся пивом Вовчиковых друзей сунул ей в рот леденец, - один Вовка не впал тогда в позу Мерлина Менсона, а вдруг ухватил ее, совершенно уже синюшную, за ноги и так саданул по спине, что леденец прыгнул вон. Потому что одного ребенка Вовчик уже растил, в своей первой семье, и если бы не двинулся разумом от любви к ней, к Зинаиде, и не уволок ее прямо из абортария на руках, как из загса, все было бы сейчас абсолютно иначе. Секс есть русская рулетка для дам, а беременность - та самая залетная, заветная пуля.
В кухне Зина снова надела наушники, лоб охладила оконным стеклом и увидела у подъезда Геру, садящегося на мотоцикл. Высунулась по пояс в узкую, длинную форточку:
- Герман! Эй! Стоять! - натянула куртку, ботинки и бросилась к лифту, точно зная, как он там, внизу, сейчас заторможено переминается, весь насупленный счастьем.
Летом, когда Зина носила по соседям торты, уговаривая купить их хотя бы за полцены, Гера вызвался ей помогать, что-то он распихивал по одноклассникам, что-то впаривал постоянным материным покупателям (она стояла с зеленью на маленьком рынке возле метро), причем себе за труды брал какие-то символические пять процентов. Когда же Зина таскалась по округе с коляской, тайно следил за ней в бинокль, не понимая, дурачок, что она-то и без бинокля его отлично видит. А если они вдвоем оказывались вдруг в лифте, смешно каменел от своей долговязой, сутулой, прыщавой безысходности. И только когда Зина просилась поноситься с ним на мотоцикле, как сейчас, как всегда, - она выбежала из подъезда, - чернющие Герины глаза, будто линзы двух допотопных телевизоров, показывали старт первого в мире пилотируемого космического аппарата, а щеки, полыхавшие кумачом, - всенародное по этому поводу ликование. И нашла его ребра под грубоватой, клеенчатой курткой, и ягодицами ощутила бодрящий, жесткий холод седла: четыре, три, два, один, - и они наконец понеслись мимо кроватных оградок кладбища и огородиков, - небо всмятку, дорога в крутую - только пока летишь, живешь, - а потом еще будет совхозное поле, с которого они в августе таскали с Вовчкиком свеклу, - господи, какой драйв, и никакого рэпа не надо, - rape me! rape me, my friеnd! rape me! rape me again**! Если Милка им даст сегодня баксов двести хотя бы, то тогда можно будет наконец-то купить игуану, - yes! yes! yes! ведь я этого достойна! - во-первых, Ига слопает всех тараканов, она же Репа, она же Рептиша, выпавшая из времени, как Мик Джаггер, непостижимая, как Фредди Меркьюри, как Курт Кобейн, потому что уже перед смертью, - до чего все они непостижимые перед смертью, как пирамиды, - и в Египет не надо, нету денег, вот и не надо! - вечность под столом, что-то лакающая из блюдца - иди ко мне, Репете, я поглажу твои зазубринки, а до чего же печальные у тебя глаза, нет, не печальные, они пустые - они вечные. Мезозойская эра, выглядывающая из-за дивана. Почти птеродактиль, только без крыльев. И никакой аллергии. Да и на что аллергия - на вечность, что ли?.. но ее уже нет, - то, чего ты не боишься, того больше нет! - она спит у тебя в ногах как луна у ветлы в корнях как мухомор в кислотной дреме думе, разглядывая себя с автоматом наперевес - в компьютерном доме Dоом'е! - отдыхает улыбка Джоконды, когда восходит лицо анаконды
Фанатеть от рэпа не в тринадцать, а в двадцать лет было, конечно, уже неприлично. Даже Гера не мог этого не понимать. После "Нирваны" обмирать от "London Pose"? И в ту же самую, школьной еще поры тетрадь с аккуратно переписанными текстами Кобейна вписывать свои, как сгоревшие спички, кривые слова? Рэп - это наша частушка и прибаутка с притопом, возвратившиеся из-за океана после второго потопа, потому что мы тоже негры в родимой своей стране, мы тоже частица родины, и эта частица - "не".
Они влетели в колдобину, подпрыгнули, взъерошили лужу, на миг сотворили из нее хризантему А что если Полторацкий, допустим, через Милу, хочет дать Вовчику поучаствовать в какой-нибудь схеме, - сам-то он срубил на бартере целое состояние! - потому что, если бы не через Милу, если бы он позвонил сам, лично, ей, Валерий Борисович Полторацкий, в первый раз пытавшийся ее склеить два с лишним года назад, - это была бы совсем другая история, которая сама собой иногда вдруг прокручивалась перед Зиной на облупившемся потолке, на шатком, как пародонтозные зубы, кафеле ванной, на простынях и пеленках, застящих белый свет: их с Борисычем тайная встреча в Шереметьево-2, Мальдивы? Кипр? Ницца? Коста дель Соль? его безумные траты, обязательное кольцо с бриллиантом, которое она сначала отказывается принять, его настойчивые ухаживания повсюду, в том числе в казино, где она, проиграв практически все его деньги, под утро срывает-таки умопомрачительный куш, переезжает в роскошный, две тысячи баксов за сутки, номер, до нее здесь жил принц Монако с Наоми Кэмбл, заказывает десять бутылок кьянти и почти без сознания наконец отдается бодрячку-старичку Полторашке, потрясая его невероятным сплавом страстности и почти детской застенчивости а`ля Джуди Фостер.
Переполненный, махровой грязью окутанный автобус с прикольной надписью "помой меня!", кем-то выведенной прямо по его сталактитно обвисшему заду, тащил в военный городок его обитателей, все больше теток в вязанных шапочках и каракулевых, раз пять уже реставрированных шубах. Минуту-другую они телепались за ними, а потом Гера выскочил влево, чуть не в лоб чумазого "жигуля", - обошлось, понеслись. Но по-настоящему они полетят только по кольцевой, пока же можно лишь нырять и юлить, бодря всех этих водил, вздрагивающих от их промельков впритирку, лишь взбивать себе легкие, будто подушку перед сном, - вот чем они были - молнией, распахивающей ширинку этому снулому, кладбищенскому микрорайону. И если когда-нибудь она вырвется - пусть сначала и на ресторанный помост, она такое им напоет, мало никому не покажется.
И пошли, наконец-то пошли на огромных своих ногах, на узких плечах волоча из-за самого горизонта цикадами гудящую ночь, - ни за что ведь не скажешь, что свет, - опоры ЛЭП, дошагали до леса, проломили в нем просеку, великаны, уроды, комиксы из жизни Эйфелевой башни в России. В пятом классе мать объяснила ей, как опасно во время дождя находиться под высоковольтными проводами, и несколько бледно-серых, будто жвачка, безвкусных дней она изнывала в ожидании ливня, когда же он наконец обрушился, убежала с сольфеджио и, как каторжанин Владимирку, упорно месила грязь до темноты и потом еще с новым, особенным ужасом в темноте, вслушиваясь, как над зонтом зудит и сухо потрескивает наэлектризованный воздух, она представляла себя то искрящим трамваем, то истекающей собственным соком курицей-гриль, то погибающей на электрическом стуле за выдачу СССР секрета атомной бомбы Розой Люксембург или не Люксембург, но дымящейся - это уж точно, как котлета, - тогда только-только по телику прошел этот фильм
Вот чего в Вовчике не было отродясь - электричества, напряжение - ноль! А в Крупознове этот гул был все время, как в трансформаторной будке. Даже тогда, когда он был в ее жизни только голосом. Таким непроглядно-густым баритоном объявлять о введении чрезвычайного положения на территории всей страны, а он им просил ее поменяться дежурствами, - когда Зина училась в последнем классе, она в очередь с Крупским пасла его сына, Ромика, забирала из сада, водила в бассейн, - а еще он выспрашивал, как относится к Ромке очередной Маргаритин любовник, и как его Ромка называет, а также прочую страшно важную для него дребедень, - когда из трубки ей в ухо, нет, в ее комнату, текла эта баритональная лава, она цепенела в ней птицей с коготками на крыльях И пока-то она научилась осторожно порхать - в его потемках, шорохах, уханье, сапе. И научившись и даже немного обжившись, будто в пещере, к которой привыкли глаза, и дыхание, и даже кончики пальцев, наконец-то отважилась и подстроила встречу, даже можно сказать, прогулку вместе с Ромиком, сделав вид, что перепутала дни. Но ведь он хотел, чтобы я еще его уважала!" С тополя Зину, как кошку, снимали спасатели - за половину материной зарплаты, за две недели материного гундежа. А потом свое чувство к Крупскому и его любовь к Маргарите Зина научилась складывать, как две скорлупки от разных грецких орехов. Целого не выходило, но если сунуть между скорлупками какой-нибудь, допустим, болт, царапающий звучок получался все-таки общим.
Военный городок дорога нанизывала, как елочную игрушку, сбоку, сквозь изогнутое ушко проводов. Первые, очень поспешные елки, уже горели в нескольких окнах вафельно-блочных домов. За полем бывшей свеклы в потемках едва различимые вязко и подневольно по липкому остатку лыжни ползли школьники. Резко оставив их слева, а потом еще более резко и позади, дорога немного сужалась, пустела, натягивалась струной и теперь по ней можно было нестись вполне безоглядно между лесом и распятым на несколько километров бетонным забором в колючем венке. Темнело вокруг так же стремительно, как в отваливающихся кусках прошлой жизни Yes, yes, yes! Она сказала себе это: в отваливающихся кусках. Куски же эти были все больше полутемными комнатами, - сначала в Москве, где Крупский, иногда позволял ей переночевать, но себе при этом еще стелил на полу, и под его тихий, собачий храп - даже кожа на лице у него вдруг подрагивала, как у спящей собаки, - Зина царапала карандашом по побелке: "Крупский, скажи мне, кто я? Туя, а может, хвоя? А может, тая снежинкой у рта, не та я, не та и не тем занята? А что если я - лягушка? Прикид сожгли вместе с тушкой!" А потом он все-таки позволил себя поцеловать - утром, спросонья, но ведь позволил, тягуче до дрожи в поджилках - и в этот невероятный день она устроила Ромику праздник с мороженым в настоящем взрослом кафе, зоопарком и шикарным черным шаром в виде Микки Мауса. На что Ромка, от волнения еще больше картавя, сказал: "Если бы ты была моей стагшей сестгой, я бы не могдовал девчонок! Гади тебя! Вот мама меня пгосит, а я все гавно их об пол могдую!" И сколько Маргарита ни вкладывала в него бабок, даже в Битцу возила кататься на лошадях, он так и оставался долговязым заморышем с рыбьим скелетом и щеками, зеленоватыми и полупрозрачными, как обмороженная дыня.
Последняя их с Крупским комната была уже под Москвой, на чужой зимней даче, куда она отправилась его как бы проведать, но на самом деле с вещами. Был ноябрь. Дрожа от ветра, испуга, счастья, она шагнула с платформы, ей казалось, что в новую жизнь, - академию лесного хозяйства она, можно сказать, уже бросила, две недели валялась дома, тупо глядя в потолок, даже истерика "Нирваны" не оттягивала ее собственную; ничего не понимающие шнурки, мать и отчим, сплетались в своей отдельно взятой истерике: ах, первый курс, ах, самая важная сессия! - в общем they 'll cover you with dust, if you make you happy now*** - вот она и решила себя осчастливить и немедленно, на последние деньги купила водки, еды, села в холодную электричку, потом, умирая от нетерпения, шагнула с платформы, ноги в утлой обувке тут же разъехались, жадная, черная земля с мрачным причмокиванием стала ее заглатывать, на третьем шаге откусила ботинок, вцепилась в сумку, наконец отрыгнула чем-то жирным прямо в лицо, вырвавшись из-под гуляющих колес допотопного, брезентового еще "газика", но она упрямо рыла землю, как жук Сережа в одном классном рассказе, в итоге ведь дорывший до Paradise'а. А потом Крупский долго грел для нее воду, даже какое-то корыто от соседей принес, а вместо халата приволок пропахший грибами ватник. И ушел на крыльцо цедить папиросы - одну от другой.
"Белый холодный огонь, добываемый трением. Белый постыдный огонь, добываемый долготерпением. Белые простыни наконец не слезами испятнаны. Старый ватник и я - дружно пахнем опятами. Белые простыни наконец не слезами изъедены. Доброе утро, любимый, теперь с тобой не соседи мы!" И что-то еще, про невозможность белых стихов, ведь отныне они стали друг другу рифмой В общем пошлость, конечно, если выбросить нежность и радость, - в остальном он был прав! Их первое утро началось со склоки. Ее угораздило написать этот стишок на обороте отлепившейся от обоев фотографии с деревом, чем-то смахивающим на сосну, - потому что это было первое, что она увидела, вылупившись уже ближе к полудню для абсолютно другой, взрослой, новой-медовой жизни, и признав в этом гривастом дереве с жирными иглами, настырно рвущимися вверх, свою мамку, или даже свое воплощение, может быть бывшее, а может, только еще предстоящее - чем еще можно было и заслониться?.. а от того, что случилось - случилось судорожно, скоропостижно, беспамятно, как инфаркт, - заслониться хотелось даже сильнее, чем пить, - кто же мог знать? она и сейчас не знает! - из носорожьего мыка, которым он вспарывал дом, будто рогом, можно было только предположить, что это - какая-то очень для него важная пиния, под которой, например, похоронен Рафаэль либо, наоборот, был зачат Ромик (домашняя кличка Ромул!), либо просто они с Маргаритой дотрахались под ней до самой последней крутизны В кухне он наконец залил этот мык простоквашей, сказал: "Чужого нельзя брать! И пачкать! Чем?! Жалким подражанием Цветаевой! С четырьмя орфографическими ошибками!" Она же вдруг радостно вообразила: он просто не помнит, что уже, уже с ними произошло, и улыбнулась: "Любимый! Когда проходили Цветаеву, я болела!" - "Ты собираешь шмотки и немедленно!.." - "Да, кстати! Маргарита сказала - и, как всегда при упоминании этого имени, его глаза сделались оцинкованными наподобие груза - Маргарита сказала, что мальчик, который тебе на съемках свет, что ли, ставил, он Ты не представляешь!" - "В армии Ну?" - "Он снимает свадьбы! У него свой офис, и на него два негра еще пашут!.." Чтобы прежде чем выгнать, он ее, как следует, отмогдовал, а потом, может быть, и устыдился бы и не выгнал. Но Крупский только весь, как эвкалипт на ветру, завибрировал, даже как будто загромыхал а ей нравилось, - чем ему было больнее, тем больше и нравилось, пусть не любит, а зажигается точно так же, как Айнутдинов из "В", с которым она еще в школе жила - просто так, чтобы дряни одной не достался.
Боль - это та же любовь, которую люди причиняют друг другу. Чтобы и другой ненадолго ощутил себя таким же живым, как и ты, живой-лишь-сейчас, пока мир снова не развалился на куски.
Почти две недели, двенадцать с половиной дней ее с Крупским медового полумесяца, они оба были живыми почти запредельно, настолько, насколько бывают живыми собаки, белки, синицы, которым надо успеть за короткую жизнь перечувствовать куда больше, чем человеку. И они торопились, только каждый по-своему. Зина спешила стать для него домашними тапочками, стаканом воды, Шехерезадой, канарейкой, чтобы без нее он отныне уже не смог, приучала к своему условному свисту: свистела, подходя к калитке, свистела ночью, возвращаясь из досчатого домика уборной, но он так и не захотел отзываться, и к ее улыбчивым прикосновениям, отражаемым в глянцевых, будто обложки журналов, зеркалах, - она собрала их сначала по всей даче, а потом еще два притащила из сгоревшего дома, - он тоже привыкать не хотел, он упрямо ждал ночи, чтобы залить темнотой их обоих, точно опрокинуть бутылку с вином на барахтающуюся на подоконнике бесцветную, жирную бабочку. И тогда у кассирши из станционного магазина она одолжила мыльницу, чтобы он ее сфотографировал так, как видит, как уже чувствует ее наготу только он, - на что Крупский мрачно вытаращил усы и сказал, что с мыльницей дела иметь не будет никогда. Он лишь спьяну мог сложить пальцы длинным кадриком: большой с указательным плюс указательный с большим - и что-то через эту амбразуру начать искать, хоть на неметеном полу, хоть на пузырящейся от сырости штукатурке, хоть на стене магазина, облепленной алкашами и бездомными собаками, хоть в оцепеневших рубцах перепаханной трактором дороги, но если в кадрик вдруг попадала Зина, его руки сразу распадались. И тогда ей казалось, что он тоже спешит - надышаться именно рядом с ней, как пятиклассник с канистрой бензина, какой-то своей кайфовой тоской, которой она не могла ни рассеять, ни хоть примерно вообразить, а навеять могла - и навевала, и ходила не от самогона, не лез в нее самогон, а от этой своей власти над ним угоревшая. Маленькая Наяда! Зизи!"
А потом она случайно нашла блокнот, засунутый в печку, которой по причине центрального отопления здесь давным-давно не пользовались, - с почти ежедневными крупскими записями типа:
"Девочка все еще тут. В мастерской у Л. П.- как давно и ни с кем, sic. я что-то еще могу чувствовать.
Нимфетка при мне, мужского самолюбия, чтобы его тешить, нет как нет.
Неточка Незванова думает, что спасает, а топит, очевидность моей неспособности ни на что, на "поговорить" тем паче.
Хочу ли я жить? С ней. С ними. И без себя самого. Зиндан.
Завшивлен до потребности снять кожу и пропечь Сегодня опять был способен на все: ни на что и на все!..
Днем разминулись с Л.П., не дождалась пяти минут уже ничего не имеет значения."
Странички с упоминанием себя Зина вырвала, а остальное сожгла, прибавив еще стопку старых газет, чтобы слой пепла стал толстым и жирным, чтобы Крупье, вечером, когда сунется, вытащил из печи пустую, липкую, черную, как сейчас у нее на душе, ладонь. А Великого Немого, маленького черно-белого котенка, которого Зина подобрала два дня назад в их дом, "на счастье" и на которого у нее сразу началась аллергия, сунула за пазуху и в тот же день продала в Москве, у метро за сто сорок рублей, обозвав его абиссинцем суперэкслюзивной породы.
То, что они развернулись, должно быть, на автобусном круге, какого-то километра не доехав до кольцевой, и теперь несутся обратно, Зина заметила лишь сейчас, бетонный забор вместе с луной, расползшейся рано отброшенным творогом, скользил теперь слева, и она закричала, но Гера не слышал, тогда Зина дернула его куртку, стиснула ребра. Он оглянулся, за ними ехала фура, и по уму, конечно, надо было дождаться, когда дорога немного расширится, но если по печени, или что там вырабатывает адреналин, по надпочечникам, что ли, рвануть в припорошенную обочину надо было немедленно, - и она снова, как по клавишам зачехленного аккордеона, наугад дала септаккорд. И они перепрыгнули, - yes, они сделали это! - обочину и завязли в снегу, - они кончили вместе, ешкин кот! он не может сейчас не ощущать буквально того же! - и рухнули на правый бок. Только, черт побери, ей придавило мотоциклом ногу, и пока она вылезала, а он его поднимал, кайф немного развеялся. Разломав колючую корку, Зина наскребла и смяла под ней лохматый и влажный снежок, растирая лодыжку, спросила:
- А какого хрена ты не доехал до кольцевой?
- Я куда? Туда-сюда! За сметаной! Мать манты сделала
И они прыснули. Стояли и ржали ни от чего, от манты-понты, от ханты-манси Его длинная шея ходила пестиком в ступе. Зина сунула брючину обратно в ботинок, увидела: дерево держалось корнями за землю, за эту скудную, военным заводом вытравленную землю, как птица за ветку, только еще более судорожно. И задрала голову, это была сосна, не пиния, нет, обыкновенная местная кривая сосна, она пялилась во всю пучеглазость шишек, во всю растопыренность ресниц, как будто в одну точку, как будто еще только училась медитировать и не думать, и уж тем более не чувствовать ничего, даже судорожности своих лап.
- Герка А как ты знаешь, что ты живой?
- Я сегодня живой.
- Ты стопудово уверен?
- Завтра - дискотека. Завтра на мать наедут Сколько им можно платить, слушай?! - и вдруг прижался к ее губам как будто сушеной, перележалой, прогорклой хурмой. - А сейчас? Ты чувствуешь, что живая?
- Нет, нет, нет, я не чувствую! - непонятно, зачем надо было орать так. Но пока он испуганно перетаскивал на дорогу мотоцикл, ей оралось и сладко: - Дело не в сексе! Вы все помешались на этом сексе!
Снег таял в ботинках, как в детстве, и что-то ненужное, что-то навсегда позабытое отмокало, набухало с ним вместе. Они пропустили уже четвертую фуру. Стояли, глотая их вонь. Ехавший сразу за фурами чистенький, весь с иголочки "джип чероки", - непонятно, как он и высмотрел их, - притормозил вдруг почти впритык. Тонированное стекло юркнуло, как открытка в конверт, поздравительная, с заснеженным лесом, и в Зину уперлись два бесцветных, наглостью вытравленных глаза. Там, впотьмах, была еще пара таких же под низко надвинутым лбом, - бандюки! и наверняка с калашами! - решили, что Гера стоит тут и сдает ее всем и каждому по дешевке, - средний палец, который сам уже встал, сэрегировал, среагировал, чтобы ткнуться им в рожу, накрыла ладонью - нашелся тоже смельчак! - губы растянула в притворной улыбочке:
- Сломались, надо же Но мы уже эта мы по сотовому. Спасибо, мужики.
И завязла в полупоклоне - очередью бы по колесам, по стеклам! - а они уже газанули так, и как ремень не слетел? - стояла, изображая мерси в их смотровом зеркальце, - суки гадские. Стать богатой, чтобы передернуть только затвор и все, без вопросов. И то, что Стишка до сих пор, может быть, орет, вдруг кольнуло, остальное сделав неважным, - Зина для того и рванулась, видимо, в эту близкую даль, чтобы снова броситься к ней, пусть даже в обгон этих бритоголовых уродов Только бы Вовчик раньше времени не явился. И она закричала на Геру, но после пережитой встряски мотоцикл только кашлял, сипел, дергался, - и вот они наконец погнали обратно, что всегда и быстрей, и скучней, но сгустившуюся, на изморози взошедшую темноту взбивать фонарем оказалось и стремно и весело, - а он купил ей красный лифчик и красные трусики, прекрасные трусики, а она задушить его ими хотела, а он их надел на ее юное тело на ее белое тело и вам что за дело и ей за что дело?.. она едет к Вовчику на мотоцикле, он муж ей и брат ей, и весь он зациклен на белом, прекрасном, на самую чуточку ими прикрытом
За сметаной Гера заехал в угловой магазин, который стоял на выезде из военного городка и, одолжив у него пять рублей, Зина на всякий случай купила батон.
Но все равно сцена, которую ей закатил Вовчик, - и это при том, что он явился через полчаса после нее, она же, услышав ковыряние его ключа, выдернула штепсель из телефонной розетки, надела наушники, так что на все его крики: "Я звонил, где ты шляешься?", у нее было двойное алиби, - сцена вышла хамской, как никогда. Его узкие, как из английских булавок у самодельной игрушки сделанные глаза сбежались к носу, из прикуса a'ля Батхед (a'ля сияющий писсуар) выпрыгивали слюна и заборная брань, а вся-то новость, которую он пытался до нее донести состояла в том, что она не мать, и прелая Стишкина задница, которую он то и дело тыкал ей в нос, - первое тому доказательство. И еще пупковая грыжа, которую, если она еще не накричала, то обязательно накричит. Зеркало во всю распахнутую дверцу шкафа, - доказательством номер три стали вышвыриваемые им на пол нестиранные ползунки, - стояло картинно, как в Третьяковке, с обреченной, землистой от ужаса и от скудного света княжной Таракановой, только вместо воды к ее ногам подступали горы постельного, из дивана вышвыриваемого белья. Для начала Зина сделала княжне глазки, взбила ей локоны, змеино поиграла ее язычком, облизала пухлые губки, стянула с нее черный свитер, сблизив лопатки, обнаружила удлиненный, матово-белый торс, красный лифчик, - видите ли, княжна, отдаваться приятней без лифчика, а отдаваться, увы, придется, они оба, что Стиша, что Вовчик, могут заткнуться, лишь получив ее всю целиком, - лифчик бросила в грязно-пенную груду, - и какая уж там утопающая княжна? из сточных вод нарождающаяся Венера! - Вовчик заткнулся, Вовчик оцепенело сглотнул, что означало: джинсы он будет с нее стаскивать сам, все-все сам и без всякой порнухи, которую он отовсюду притаскивал в дом и для завода чуть не каждый вечер врубал, либо так уставал на работе, либо собственный элемент был, увы, маломощен, батарейка ВP, увидел, купи! - но тут зазвонил телефон. И, кому-то суетливо поддакивая и кивая, Вовчик кинул ей лифчик, кинул свитер, повторил: "Ноль двадцать семь, угу, бежевый. Да, через минуту!" И в куртку засунул ее уже сам в прихожей, на ходу поясняя, что к Полторацким она едет одна, так будет лучше, но в принципе он с их идеей согласен, лишь бы не промахнуть в нюансах. Вдруг стал ее целовать: надо чисто решиться, чтобы вместе - чтобы им уцелеть, а с другой стороны, чтобы этим спаять их большую семью, отчего всем же будет только лучше Она его оттолкнула, демонстративно утерлась:
- Мужик! Ты чего?
А он уже суетился возле лифта - Пятачком, зазывающим дождь:
- И только не надо, слышишь, себя ничем грузить, никакими понятиями. Надо работать на перспективу, все! - И когда уже закрывались двери, вдруг влез, беспомощно ими стиснулся: - Мы же любим друг друга, да? Мы же не сможем
- Кажется, дождь собирается, - тоненько вывела Зина и вдруг поняла, что новогодней халявы не будет, а будет хрен знает что пожилая пара ищет молодую особу для совместного досуга - неужели? он не мог ее сдать, он и недели не дал ей с Ксюхой попеть в ресторане: "Ты им поешь, а они тебя в это время имают" - нет, здесь другое! - смотаться, допустим, куда они скажут, привезти наркоту? из десятка курьеров попадается ведь максимум, один; две-три ездки и, если вложиться этим наваром в нормальную схему, а Борисыч подскажет, - раз она для него рисковала, он обязан, - то потом можно будет и какую-никакую квартиру купить, но почему они, собственно, подставляют ее? пусть Вовчик увольняется и ноги в руки, и флаг туда же! - она вышла из лифта, от ни на йоту не подсохших ботинок по спине пробежал холодок; так вот почему он сегодня так орал, он вошел, сразу же сунул руку в них руку и все понял, - да, уж такой из нее конспиратор, завалит им всю цепочку, как домино.
И застыла под козырьком, в кубике жидкого света, как в остывшем бульоне, - knorr вкусен и скор, - приписанные к дому машины спали вдоль газонной ограды, пульсируя красными антиугонными, будто маленькие кровососы, глазками. Должно быть, водитель звонил им с дороги - тот ли самый, что источал мускус, добываемый из свежемороженых альпинистов? - для одного несчастного вечера это было бы слишком. От нетерпения, от невозможности вообразить, что же будет, она запрыгала Стишкой в манеже, дернула мокрую ветку, фыркнула под градом капель, напугала черную кошку, шарахнувшуюся от нее в квадратное окошко подвала, и наконец-то увидела, как две фары, стоявшего на углу "мерса", точно ноздри голодного крокодила нетерпеливо расширились, потянули ее к себе, - до подъезда, что ли, не мог дотянуть? - и пошла, вихляя бедрами, старательно ширя шаг, чтобы джинсовому своему унисексу придать хоть немного подиумного шика, открыла переднюю дверцу: за рулем сидел пожилой, узкоглазый, смуглый, как чебурек, - чебурек и сидел.
- Зина, да? Садись, Зина. Поехали, Зина. Из магазина.
Тоже, значит, поэт. Хотела ему ответить, но, так и быть, промолчала. Чтобы ни во что такое ненужное себя сейчас не вгонять. Чтобы уже генерально настроиться и с Полторацким тоже сейчас постараться без приколов и дерзостей.
Но когда Крупье уже после пятого тоста, а все равно от неловкости скатывая хлебный шарик своими беспризорными пальцами, с торчавшими, как из кнопок, острыми заусенцами, наконец виновато спросил, не сможет ли Полтораш немного помочь лицею, ведь нельзя же учить на словах, это не высшая математика, это ремеслуха, и Зина тоже, чтобы подыграть, жалобно вывела: "Да, дяденька, оператором-то стать хочется! А снимать не на чем!" - Полторацкий от возмущения даже встал, даже заходил, отшвыривая одну и ту же, все подворачивавшуюся ему под ноги табуретку: "Деньги, деньги, деньги! Дай, дай, пожертвуй! - глаза сверкали двустволкой. - Вы что, все думаете, у меня дома стоит печатный станок? Только одних наших одноклассников, Крупознов, ты слышишь, восемь человек, я специально по выпускной фотографии посчитал, ко мне уже приходили! У всех почему-то в диких муках умирают родители, как сговорившись, все от рака! И дети тоже! Страшно, просто-таки смертельно болеют дети! А если вдруг не болеют, то желают работать в моем банке! Спасибо, конечно, за оказанное доверие И еще одна прелюбопытная закономерность: стоит мне дать рекламу, число тяжело заболевших возрастает в три-пять раз!" Крупский уже залепил хлебными раздавленными плюхами треть столешницы; завтра утром, подумала Зина, они будут похожи на глиняные, найденные в раскопках монеты, только купить на них будет все равно ничего нельзя, и поймала Полторацкого за рукав: "Дяденька, а пойдемте отсюда вон? У господина учителя завтра в восемь тридцать первый урок! Мне тоже надо еще переделать раскадровку", - и пошла-поехала нести прочую околесицу, чтобы крупские остановившиеся глаза, отражавшие как будто стоячую темную воду, хотя бы на миг плеснули рыбьим хвостом. И наконец-таки увела, таки спустила заморского гостя по стершимся, отвисшим, как обиженные губы, ступеням, до самого его "мерса", а он все пять этажей пробубнил: "Ремеслуха, ну-ну! Значит, теперь это так называется, ремеслуха! А раньше нет! Искусство, видите ли! Это деньги делать была ремеслуха! Тарковский, Урусевский, извольте знать! То есть даже лично знавали! Милка, та еще была дура, уши развесила вместе с лапшой" А на заднем сидении, кажется, этого же самого "мерса" Полотора-Человека вдруг схватил ее за коленочку, и тайком от шофера и телохранителя выдохнул в ухо: "Одну женщину у меня Крупознов однажды почти увел! Ты позволишь и мне поступить с ним так же?" - и Зина пожала плечами, но головкой тряхнула, Зина поехала с ним в "Пекин", назаказывала непроизносимой китайской всячины, пол-литра виски и сразу же попросила у растерянного официанта счет, - Полторацкий на это чуть ошалело кивнул, а когда счет на серебристом подносике в малиновой кожаной книжке был подан, объявила: "Деньги на бочку! Можно наличкой! Ровно эту самую сумму в пользу нашего лицея!" От чего Полторацкий искренне расхохотался, бил себя по большому, гармонью стоявшему перед ним животу, вытирал слезы, но потом снова ухватил ее под столом за коленочку, и тогда, поняв, что хрен его раскулачишь, она тоже, якобы лаской на ласку, прошлась по ноге, достала из кармана его твидовых брюк сотовый, - тут он снова с восторгом расхохотался! - дозвонилась до одной развеселой девчонки, Таньки Травченко, наезжавшей в Москву из города Кривой Рог этим именно древним народным промыслом подработать, сказала, что клиент уже почти перезрел и медлить нельзя, умяла тарелку сладковатой свинины с бананами, потом вышла, как будто в клозет, и увидела сцену, и загляделась: раскосый швейцар, точно в циновку, закатанный в черное по самый подбородок, тяжелыми махами раскланивался с Танькиной голой спиной.
Но самое удивительное случилось потом, уже после школы и скоропостижно брошенной академии и Крупье тоже брошенного, - Зина ушла тогда жить к подружке Ксюшке, сидела совсем на мели, и вдруг та же самая Танька, забежавшая к ним на чаек, сказала: а с меня причитается! клиента ты мне отвалила ну прямо по жизни! - и устроила ее к Полторацкому в пункт обмена валюты, при магазине "Досуг", - вот такой гобелен! - а Вовочка, шустривший тогда у Борисыча на посылках, ее в первый же день там увидел и мгновенно запал, причем с такой нечеловеческой силой, что был и решителен, и широк, и, смешно сказать, до того будто бы разносторонен, что без заезда в клуб с прогрессивной музыкой буквально не засыпал. И уж так он лихо косил под саму крутизну, что она и поверила, - пока не профукал последнее и не скукожился до состояния нестояния, до жалких попыток расколоть Полторацкого или даже неважно кого на беспроцентную ссуду ("а помнишь, ты говорила, у какой-то твоей Маргариты - свое турагенство?"), на присосаться-вложиться, эй, дубинушка, ухнем, а там все само пойдет!
Должно быть, из-за ремня безопасности Зина подумала вдруг, как Стишке сейчас неудобно в кенгуру, - а Вовчик наверняка ведь подвесил ее себе за спину и отправился прогуляться за пивом, или же, согнувшись, тащит уже обратно полную сумку, и, значит, Кристинка видит перед собой одни лишь черные, тянущиеся к ней с разных сторон руки-ветки и бьющие сквозь них огромные глаза-фонари. И проси его, не проси, уже если ее таскать, то хотя бы на животе, - нет, он будет нудить свое: об отлучках, об одиночестве, которое, скажите, пожалуйста, наносит ребенку непоправимый вред А ребенку первому будет лучше, если он кожей, если развязывающимся пупком узнает: ори не ори, каждый в этой жизни сам за себя.
И пошли, наконец-то пошли-поехали витрины, не скучные, вечные, спальные с двумя батонами хлеба и тыквой из крашеного пенопласта, а огромные, всегда новые и абсолютно отвязные, как на Елисейских полях. "Небывалые скидки" и - мужские манекены стоят при галстуках, в пиджаках, но с уроненными на пол штанами, - класс! - а в кондитерском были устроены движущиеся американские горки с вагончиками, из которых на виражах вылетали конфеты или же блестки, но страшно на них похожие. А в "Женском белье", - их "мерс" как раз застрял в правом ряду, и Зина смогла разглядеть все до фактуры, до снова вошедших в моду защипов, - новогодняя елка была сделана из циркулями распахнутых женских ног в серебристых туфлях и разноцветных атласных трусиках, - а муж купил ей красный лфичик, и красные трусики, прекрасные трусики а у нее под свитером красный бюстгальтер, потому что муж у нее главный бухгалтер по фамилии например, Александр Лифшиц, отсюда и пошло прикольное слово "лифчик"
И человек-чебурек, как будто попал на ту же волну, вдруг закачал головой и замурлыкал:
- А у Зины яблочки зреют ароматные, на меня не смотришь ты, неприятно мне! - и виновато добавил: - Шутка. Я Борисыча очень уважаю. Москву мне дал, работу дал. Сыну работу дал.
Тетя Ася приехала! - и, развернув смотровое зеркало, нашла себя белокожей, кучерявой, глазастой, длинношеей, ну просто, супер-пупер, и смешно, как у Вовчика, выпятив челюсть, его же тоном произнесла:
- Продам родину оптом и в розницу.
А чебурек это принял на собственный счет, замотал толстыми мочками, заморгал, как от рези в глазах, - они уже и длинный, неоновыми всполохами пробиваемый тоннель почти что проехали, а он все еще перебирал губами свою обиду:
- Это ты как зря сейчас, нет, ты как зря сказала. - И уже доложив Полторацкому по мобильнику, что они подъезжают, опять загундосил: - Если мой папа русский, почему я не русский? Почему я в Алма-Ата должен жить? А? Скажи, Зина из секс-магазина!
Это он якобы так ее опустил. Но от волнения, как пузырьки колы, весело щекочущего ноздри, она лишь фыркнула и наконец отстегнула от себя надоевший ремень. Они мягко врулили в тихий, небольшой дворик с бело-розовыми, только что отреставрированными особнячками. И луна, как если бы неудачный творог на ночь снова подвесить в мешочке из марли, наконец-то стекла, уплотнилась. И в воздухе от этого тоже стало сухо, а под ногами бугристо и ломко.
Полтора-Человека вычитывал на мраморной лестнице испуганного прораба, но увидев Зину, бросил разговор на полуслове, схватил ее за руку и быстрыми, ей показалось, радостными шагами повлек за собой, как в игре ручеек, когда все остальные лишь фон, лишь тенисто устроенный коридор для двоих. Он поймал ее, вдруг споткнувшуюся, обнял, прижал к бетонной стене:
- Обалденно похорошела. Секси! Супер-секси!
Не от слов, от теплого шепота, ядом стекающего в ухо, в голове стало ватно, как и в ногах, а перед глазами поплыли какие-то локти, груди, сначала в виде глянцевых фигурных ошметков, как разбросанный по столу "пазлс" когда же они наконец соединились, вышло "Похищение сабинянок", за описание которого на факультативе по семье и браку она получила кол, - за слова типа "дрожь в поджилках и ликование обреченности", типа "здесь нарисован не ужас, а ужас восторга", - мораль, которую в школе она вывела фактически из ничего, из детских мечтаний-страшилок на сон грядущий, а оказалось-то, что она стопудово была права. И эта ее правота, взявшаяся ниоткуда, разом расправила и колени, и плечи.
- Отзынь, а? - и даже попробовала его оттолкнуть.
Но Полторацкий и сам уже тянул вниз ее задравшийся свитер, потому что у него в кармане звонил мобильник, потому что в подвальной утробе тоже послышались голоса, а, может, и потому еще, что их встреча была совсем про другое, понять бы только, про что. Не про его же восторг отреставрированным под банк и маленькое казино особняком. А еще он построил этот корабль. И когда они обошли все его палубы и отсеки, и все почтение, положенное Полторцкому от народа, вместе с пылью и известкой осело и на Зинины плечи, она вспомнила про правоту: она от нее ускользала, уже ускользнула, - прав был снова Полтора-Человека, прав хваткой, жаждой, самодовольным восторгом, тяжелой размашистой поступью. И когда он вдруг ее закружил по узорному, из пяти сортов дерева выложенному паркету круглого зала, который он называл то бальным, а то почему-то операционным, она решила сказать: я такая же! нет, я родилась такой же, как ты, но по мне проехались катком бабка, мать, отчим, а теперь и вообще жизнь! дай мне шанс! я буду петь у тебя в казино! восторг и жажда, я тоже я так это знаю! А он все намурлыкивал какой-то старый вальсок, а потом, как будто на тот же мотив, но уже со словами - про Стишку, которой он завещает этот особнячок, что скажешь, неслабое приданное? - и про сына, у него ведь в Америке учился единственный сын, так вот: Гриша бросил университет, подался в мормоны, третий год вестей о себе из принципа не подает, живет в какой-то полухиппового стиля общине, пашет землю, доит коров, без разбора спит со всеми подряд мормоночками, так что дети у них, как при неолите, рождаются общие, - из чего непреложно следует, что именно Стише, Степаниде Владимировне, не американским же сектантам в конце-то концов, всем этим неумолимо владеть.
- Кристине, - осторожно поправила Зина. То, что у Полторацкого были еще какие-то дети, прижитые на стороне, по крайней мере, один ребенок уж точно был, она знала от Вовчика и на всякий случай насторожилась: - Ну это когда еще ей владеть а кушать хочется всегда. - Развела его руки. - А давай я тебе к открытию казино сочиню, ну, типа гимна! Возьму недорого. Хотя в школе, например, круче меня рэпперов не было. Изображаю! - Бросила на пол куртку, сломала руки, плечи, колени, застыла, чтобы он окончательно обалдел, и пустилась в крутейший брейк, но в отличие от белой братии, от избытка старания вылезающей из штанов, ее брейк был таким, каким он бывает только у черных, насмешливым, легким, непотным, и слова она тоже не кричала, а весело отпускала, как мыльные пузыри: - На медовый месяц у меня диатез! Спасибо, мудрая КПСС научила меня, как жить и не мучаться! Только развод и раздел имущества! Только раздрызг, разлад и распад! Какая разница, кто с кем спал? И кто от кого и куда понес? У нас трын-травы идет покос! Дружок, поднимем ее на рога! Дружок, уложим ее в стога! И будем всю зиму нескучно жить, лежать на печи, трын-травку курить!
И еще какие-то люди оказались в дверях, рты разуты, и глаза тоже настежь, - yes, yes, yes! она сделала это! как будто раскурила сама, а потом пустила по кругу косяк, и они, до чего же все разные, а забалдели: и Пол, и два маляра в ярко-белых мазках от плеч до ботинок, и, мама родная, кажется, он - точно он, источающий мускус, добываемый из замороженных альпинистов, в черной кожаной куртке, подбородок навыкат Отчего, пойдя уже было лунной имени Майкла Джексона дорожкой, Зина вдруг почувствовала себя Петрушкой, надетой на затекшую, из кукольного нутра выскальзывающую руку
- Делай, как я, как он, как все! - в первый раз у нее не хватило дыхания, ладно, отпрыгала, под звонкие аплодисменты подняла с пола куртку. - Ну и так далее.
- Блеск! - сказал Полторацкий. - Сегодня ты играешь джаз, а завтра родину продашь.
- Оптом и в розницу, - весело кивнула Зина. - Меньше миллиона не предлагать.
- Слушай! - и он звонко чиркнул по лбу ладонью, словно над "и" вывел галочку и сразу же сделался другой, краткой, запинающейся на каждом выдохе буквой: - Чуть не забыл Пусть эта слушай, хорошая мысль! Стишка пока давай у нас поживет А ты раскрутишься. Куда тебе с талантищем таким и еще дите на руках?
Но в глазах у него уже стояли белые створки, как у спящей или убитой птицы. Песенка кончилась. И те, которые теснились в дверях, тоже зачехлили глаза, лица, потом виновато попятились
- Че-то я не въезжаю, - сказала Зина.
А Полтора-Человека, как будто и не хотел, чтобы она въехала сразу и до конца, вдруг стал кому-то звонить по мобильнику, причем не по делу, а так:
- Шею вымыла? Я же сказал: сегодня! Ну-ну!.. Ну, значит, перемой ее! Еще не знаю Куда захочешь! - а Зину при этом взял за руку и повел по коридору, устеленному кусками затоптанной мешковины, зачем-то вспомнил про Таньку Травченко, обозвал ее мисс Криворожье, вдруг сказал: - И чего ей, дуре, со мной не хватало?
Оказалось, она этим летом отъехала в Грецию "с одним пацаном, который живет исключительно по понятиям", и уже обвенчалась с ним, причем не где-нибудь, в Иерусалиме.
- Ты скажи ей Мало ли, вдруг позвонит, ты скажи: венчание это классно, конечно, но вопрос в том, на когда назначено отпевание! - И запрыгал кулем по мраморной лестнице, на поворотах уставленной пышными, точно параграфы, вазами, и сквозь одышку сослагательно забалабонил про клип, который Зине надо было бы попробовать снять, а ему всех гребаных кредиторов послать на хутор ловить бабочек и извернуться эту съемочку профинансировать, если они, конечно, уговорятся в главном, а, собственно, почему бы им не договориться, не чужие ведь люди
- Кстати! Вопрос на засыпку! Близкий родственник, шесть букв! Мы тут с Виталиком вчера ехали, запарились, да?
И пока в уме проносилась: дэ, о, че, мягкий знак, кэ, а - шесть! - из темноты вышел он, освещенный только луной, подбородок навыкат, щеки стесаны, скулы в разлет, из гранита он, что ли, был сделан? - и сказал:
- Третья "а".
- В шалаш, к Миле! С Милой рай и в шалаше! - это была, наверно, дежурная полторацкая шутка. И Виталик, так же дежурно растянув в ответ губы, распахнул перед Зиной переднюю дверцу "фольксвагена".
- наконец сложилось в ее голове, как складываются разновеликие, из газет вырезанные буквы в одну анонимную подпрыгивающую от злости фразу.
- Ладно, расслабься! - сказал вдруг Виталик. - Бра-тан. Третья "а".
Засунул в магнитофон кассету. И Лу Бега, ее обожаемый Лу, - надо же, как здорово он это проинтуичил! - легко и лукаво забарабанил, зачастил летним грибным дождем.
Сначала они петляли старинными, низкорослыми, теперь почти нежилыми переулками, отреставрированными и аккуратно подсвеченными, петляли, точно зимняя муха среди пирожных бизе, - и Зина чувствовала, что в голове у нее по-мушиному пусто и даже запах, нацеженный из мускуса альпинистов и сдобренный вытяжкой из лесорубов, не бодрит, почти не тревожит. Ведь растут же дети у бабушек-дедушек, а молодые родители добирают тем временем от жизни свое, а тут еще лучше - тут состоятельный дядя с тетей, и гувернантку наймут и трем языкам к школе обучат, сейчас, говорят, опять в моду латынь входит, а уж оздоровят, уж витаминами закормят - вообще никакого сравнения. И Лу Бега с блаженной воркующей улыбкой, - она распускалась в его голосе птичьим матримониальным хвостом, - уверял, что жизнь, как дорога, если, конечно, она - автобан, может быть долгой и абсолютно непыльной. И когда они наконец вывернули из переулков и понеслись черной стремниной Садового, Зина сказала себе: yes, yes, yes! я сделаю это! я еще не знаю зачем - и увидев стоящих вдоль трассы где по одной, где по две, но всегда возле машин с сутенерами, танек травченко, впрочем, эти были скорее уж мелко-травченко - поняла: я вот для чего это сделаю, чтобы внутри хоть иногда, хоть немного саднило, - только трупешники, показанные по ящику, заставляют поверить, что ты настоящая, живая как сто килограммов тротила со всей вытекающей из этого силой! - и разглядывая, и на лету толком не успевая разглядеть этих полусонных девчонок, даже краску на лицо не набросивших, с ленцой всовывающих свои бледные физиономии в одну за другой притормаживающие машины, пыталась увидеть, как проступает в повадке, в жесте, в глазах это саднящее, это, должно быть, спасительное чувство бесстыдства.
- Виталик! А у тебя бывает, что ты не знаешь, живой ты или так киборг сраный?
- Кто, я киборг?! Обижаешь! Я - Терминатор! Прибыл из двадцать девятого века чисто устранить одну неувязочку.
И все! Его голос с приколом, с неожиданной хрипотцой, а главное - откуда-то взявшийся его запах снова пробил ее, точно собственный пот. И, как летом, она опять не знала, что делать с этой спеленутостью рук, ног, шеи, которую стало почему-то невозможно к нему повернуть, - потому что его отчеканенный профиль, как будто из радиоактивной руды отчеканенный, источал и светился. И она отвернулась к окну. Но все равно знала, рулит он только левой рукой. И от этого правая, то поглаживавшая его волнистые волосы, то что-то искавшая в карманах кожаной куртки, жила какой-то отдельной, загадочной жизнью. Или Зина чего-то ждала от нее, или дождаться боялась. И смотрела в окно, только скорее бы уже доехать. Чтобы выслушать Милу, ее окончательные условия, Вовчик не зря же сказал, что надо, как следует, вникнуть в детали, - не отказ же от родительских прав, в самом-то деле, она хочет им предложить! - вдруг представила, как она сообщает шнуркам, матери с отчимом то бишь, о случившейся перемене и какой тут начинается ор, - вот для чего я сделаю это! и все! и поздняк метаться! - а Виталик зачем-то полез в бардачок, сто к одному, что нарочно уронил ей на колени сигаретную пачку и, не глядя, от дороги не отрываясь, зашарил рукой, - "Похищение сабинянок", ликование обреченности, правота, которая уже не спасала, - она молча сунула пачку ему в ладонь, прикусила губу, чтобы немного отвлечься на боль, но компьютер, сидевший в мозгах, и на этот сигнал отреагировал как на какой-нибудь экстатический поцелуй. И тогда она постаралась просто вспомнить - конкретно что-то такое, что могло бы эту оторопелую немоготу перешибить.
Например, что во влажных ботинках таится как будто что-то еще - а вот этого-то как раз и не вспомнить.
Например, Стишкин крик среди ночи - во все стороны протуберанцами из черного солнца, и Вовчик, которому вставать в семь утра, выталкивает ее, бесчувственную, из койки, и она просыпается, как собака, на коврике, не от боли, от обиды и воя.
Например, отчим снова от них уходит и все время норовит что-нибудь общее с собой утащить, а обиднее всего было в первый раз, в одиннадцать лет, когда он засунул в чемодан Зинин магнитофончик, и она закричала: "Ты же сам мне его подарил!" А он стоял, чесал трехдневную, на стороне нагулянную щетину с таким громким хрустом, как будто ногтями тараканов давил: "Ты меня на доброте не лови! Или у матери научилась? Юрочка, ты же добрый, ты хороший! Не надо меня зомбировать! Я плохой!"
Или, например, как почти уже два года назад ей вдруг позвонила Маргарита и произнесла гладким таким, театральным голосом, который всю жизнь обмахивают веером из страусиных перьев: "Ты, кажется, была с моим покойным мужем дружна? Завтра будет уже сорок дней И если ты хочешь, можешь к нам зайти!" - "Кому сорок дней?" - "Крупознова нет. Он умер. Его уже нет сорок дней! Але! Ты все поняла?" - "Он что он погиб?" - "Он напился и захлебнулся блевотиной. Утонул! Второй взрослый по плаванью! А мальчик в семь лет сирота!" Но все эти клинышки воспоминаний валялись осыпавшейся штукатуркой на грязном полу, а полом был пол, ее, женский. И когда он вдруг нашел ее руку и, как слепой, не глядя, ощупал и суховато сказал: "У тебя очень красивые пальцы и вообще руки. И двигаешься ты классно!" - она насмешливо вывела: "Вау!", но руки отнять не смогла. И до самого полторацкого дома их пальцы болтали друг с другом и нежничали, будто два брачующихся зверька, а может быть, и наоборот, будто души двух отравившихся в один день японских любовников, чтобы встретиться в новой, более счастливой для их любви инкарнации. Потому что, когда он на мгновение вдруг оставлял ее руку, чтобы включить дальний свет или же поворотник, покинутая ладонь принималась скулить почти человеческим голосом.
Стеклянную дверь новенького одноподъездного дома, поставленного точно раскрашенный посох Деда Мороза среди старых, клюкой сгорбившихся замоскворечных домишек, Виталик открыл магнитным ключом. Отдал честь седому, в огромных очках консьержу, застекленному, отдельному, важному, как вагоновожатый. А в лифте, напрочь забыв о Зине, стоял и все семь пролетов приглаживал своему отражению ржаные волнистые букли-фигли-мигли, мальчик-ай, мальчик-рай, мальчик-край. И перед глазком в полторацкой двери встал навытяжку, челюсть вперед и вверх, - не роман же у него с этой доисторической Милой, хотя если за отдельные деньги, то почему же и нет? - мальчик-мопс, мальчик-флокс! мальчик-пупс! мальчик-упс! - и тут едва слышно, губ не разжимая, он шепнул:
- На медовый месяц у меня диатез. Слова дашь списать?
И в Милины широко распахнутые объятия Зина шагнула с глуповатой блаженной улыбкой, успев разглядеть только ее новую стрижку под мальчика и на плечах огромную, пеструю из ажурных квадратов сшитую шаль.
Холл с густо наряженной елкой, настоящей, смолистой, был размером как вся их с Вовчиком снимаемая жилплощадь. А дальше можно было и вовсе потеряться. Но Миле непременно хотелось все-все показать, как они на новом месте устроились, впрочем, нет, только еще устраиваются Виталик при этом был строгим голосом отправлен на кухню: "Ужинать! Без никаких не хочу! Мама, накорми его! По полной программе!" А Зина снова обласкана теплыми тапками с мордами сиреневых поросят и какой-то плывущей, то тревожной, то робкой, то слишком уж полнозубой улыбкой, - кремов Мила в себя вбивала явно без всякой меры, отчего лицо ее не только водоотталкивающе лоснилось, оно еще и приклеивало к себе все предыдущие выражения.
И пришлось таскаться за нею след в след, - как будто бы Зина глянцевых журналов не видела или мебельных каталогов не листала! Еще как листала, когда Вовчик, чтобы женить ее на себе, говорил: посоветуемся с дизайнером, но гардины, в принципе, лучше заказывать из Франции
Комнаты были настолько просторны, что в каждой из них как будто чего-то не доставало, - может быть, картин и зеркал, или борзых с гончими Только в одной, сравнительно небольшой, Мила сказала, что это ее кабинет, на стенах плотно висели большие, вложенные в голубоватые паспорту, черно-белые снимки. Среди них захотелось немного побыть, их поразглядывать. Угадать, отчего бы это вдруг сверхэнергетический Полторацкий жалобно, в нелепой панаме, будто нерпа из полыньи, выглядывает из гамака; и кто эта голая женщина, снятая в контровом свете, не женщина - тень, красиво укладывающая вокруг головы свои пышные волосы, красиво задравшая свои и без того курносые груди. И почему это обыкновенное дерево, скорее всего, липа стоит и вглядывается в тебя, как человек. Ну, конечно, как она сразу не догадалась? - сто к одному, это были крупские снимки. Он хотел он посмел даже в эту минуту быть здесь, говорить, назидать, - но о чем? Он смотрел на нее длинным, перистым облаком, веснушчатой майской липой, спичечным коробком, из которого вылезал чей-то ус, тараканий, наверно, а еще он смотрел на другую, любимую, его собственными руками раздетую, - Милу ли, Маргариту ли? - так пристрастно и страстно смотрел, что ком в горле! - и Зина спросила:
- Это у вас Полторацкий, что ли, фотоаппаратом балуется?
А Мила сделала вид, что обиделась, округлила старомодные, до ниточек выщипанные брови, - когда уже и подмышки-то стильные люди не выбривают:
- Какое тут баловство? Эти снимки на биеннале выставляют. Их автора, к сожалению, больше нет. Он не вписался в эту жизнь. Увы! Как и большинство из нас!
И чтобы гостья не успела спросить: пардон, это вы-то в нее не вписались? - стремительно прошла в совершенно пустую, квадратов в сорок гостиную, - в углу здесь закомплексованно, как и положено альбиносу, сам с собой тусовался рояль, - открыла его, шали дала соскользнуть на пол, нащупала несколько первых, заскорузлых аккордов:
- У Степаниды, я обратила внимание, от рождения такие музыкальные пальчики! Ее можно будет начать учить лет с четырех! - и то прикрывая глаза, то вдруг их выпячивая, заметалась от этюда к этюду, половину Черни безнадежно перезабыв, и успокоилась наконец на чем-то до невозможности приторном, типа "и мой сурок со мно-ою". - У меня даже позвоночники ну, это те, которых учиться брали по звонку, даже они, знаешь, как у меня играли? Двоих я до городского конкурса довела!
А потом как будто забылась, и потому пальцы сами вспомнили что-то грустное, легкое, стремительное, может быть, из Шопена. Кое-что они пропускали, пряча в скороговорке свою деревянность, и вдруг снова проворно неслись вниз по белому с черными метками склону, бесстрашные, ну что тебе слаломисты.
А Зина уныло возила по цветному, инкрустированному паркету двух сиреневых поросят, безнадежно прислушивалась к тому, что происходит на кухне, - в этой даже концертному роялю несоразмерной квартире можно было потерять друг друга на месяц, на год! - вдруг услышала, как где-то далеко-далеко хлопнула дверь и ухнувшим сердцем, туда, вниз, в шахту лифта, поняла: он ушел! мальчик-рай, мальчик-край! старушка его накормила, и все, смена кончилась! А Мила тем временем поскользнулась на пышной фиоритуре, - так ворона поскальзывается на льду, что всегда ужасно забавно! - с обидой захлопнула белую крышку, подошла, зачем-то накинула на Зинины плечи свою шаль:
- Вова говорит, вы не справляетесь без бабушек. И и девочка очень из-за этого страдает.
- Еще вопрос, кто больше страдает! - Зина брякнула, а потом уже сообразила, этак можно запросто продешевить. Но Мила, к счастью, все поняла иначе:
- Конечно, в определенном смысле и я, и Валерий Борисович мы страдаем сильнее, - развернула Зину к себе с той же клейкой, не сразу проступившей улыбкой: - Тут какая-то мистика! Понимаешь! Стиша безумно похожа на бабушку, нашу с Вовой общую бабушку, но вырастила-то бабуля меня! И у меня такое навязчивое чувство, что теперь моя очередь. Теперь я должна долги отдавать. Ты не веришь в переселение душ?
Зина пожала плечами, а потом на всякий случай кивнула. Она-то была абсолютно уверена, что Стишка, как две капли воды, похожа на ее, Зининого, покойного отца. Но решила пока что со всем соглашаться. Говорящий всегда беззащитней. А говорящий под кивки и одобрительные междометья беззащитней вдвойне. Пусть только поскорее проговорится о главном - об их условиях! И дала себя пылко обнять, и щека к щеке довести до кухни.
- Мама, познакомься, Зинаида. Между прочим, жена твоего племянника, Марусиного младшего сына, - из того что Мила почти кричала следовало, видимо, что бабушка едва слышит.
- Царство небесное, - кивнула старуха без всякого пожелания, а так, из одной аккуратности поставив рядом с Марусиным именем крестик. - И не ори. Я не глухая.
Чтобы не прыснуть, Зина бросилась на кожаный диван, красиво вписанный в полукруглый эркер, утонула в нем и стала зыркать по сторонам, а Мила тем временем перебирала в коробке из-под обуви фотографии на твердых картонках, похожие на припрятанные сто лет назад молочные, только уже непонятно чьи зубы, перебирала и спорила с матерью, который именно из двенадцати прадедушкиных детей на котором из снимков изображен.
Шикарная электроплита имела подсветку не только духовки, но и конфорок, а вытяжка над ней была сделана в виде трех розовых лепестков, и посуда за стеклянными дверцами полок стояла тоже вся приторно-розовая, и даже бордюрчик под потолком шел пышной гирляндой из розово-сиреневых маргариток.
Якобы на Стишу похожая бабуля поначалу оказалась представленной сразу двумя дореволюционными девочками. То есть Мила их упрямо принимала за одну, а немигающая старуха равномерно макала в чай смуглые, ванилью пахнущие сухари, как куриную косточку, смачно их обсасывала и упрямо твердила:
- И эту убери! И на этой Наташка! Она в пять лет угорела. А мама на год была старше. Ее то спасло, что она тем часом с папой пошла на петрушек смотреть в балаган.
Наконец на одной фотографии они все-таки сошлись: Наденька, вот на этой да, точно маленькая баба Надя! - и теперь обе смотрели на Зину. А Мила еще и заготовленную лупу с десятикратным увеличением вынула из коробки.
Годовалая, толстощекая девочка в кружевной рубашке до пят сидела на руке у деревенского вида кормилицы, скуластой, высокогрудой, в сильно приталенном сарафане. Что-то общее со Стишкой у девочки в самом деле было Например, глаза, как у рыси, почти без белков, одна темная радужка и уголки утянуты вверх. А если смотреть через лупу, - у лупы ведь есть удивительное свойство: лицо шевелить, выпячивать, оживлять, - то и губки надуты капризно, совсем по-стишкиному, и нижняя раза в два больше верхней, вот-вот, кажется, дернется, запузырится слюной. И льняные, ни разу еще не стриженные, жиденькие, а все-таки локоны!
Когда же Зина из глупого желания подглядеть недалекое будущее спросила, а какой эта девочка стала потом, Мила сунула ей первый под руку подвернувшийся снимок конопатой, некрасивой девицы, с неправильным, как у Вовчика прикусом, в венце тощеньких кос, в длинном платье с широким белым воротником на фоне аляповато нарисованной крымской дали, а главное - узколобой, толстой, закомплексованной.
- Тут бабуле уже лет шестнадцать! Мой золотой! - и Мила зачем-то прижалась к уродке щекой, услышала телефонный звонок и вот так в обнимку, как если бы со свинцовой примочкой, побежала в прихожую.
Зина с обидой сказала:
- Она опять, по-моему, перепутала!
Но сначала старуха дососала сухарь и только после кивнула:
- А то! Восемь девок. Почитай, все погодки, - покосилась на дверь и снова немигающе уставилась в Зину: - А теперь у ней, вишь, собака подохла. Так и не скажи, что подохла! Надо говорить: Ракель умерла! И что сын в бурбоны подался Надо отвечать: обучается в Соединенных Штатах Америки! Валерка, слышь, зять-то мой, к нему ездил, в общину эту ихнюю, так он даже и не вышел! К родному отцу! Сказал: у меня Всевышний Отец есть, так другого и на дух не хочу.
А потом старуху и вовсе понесло, как манную кашу, оставленную без присмотра: и чего ей, дуре стоеросовой, в Сибире-то не жилось с невесткой, двумя внуками, внучкой! а вот же, сына в нонешнее лето схоронила и надумала, что с дочкой-то получше будет, а чего лучше-то, радостей шаром покати, одна сытость, и ничего не скажи, и не спроси, и куцавейку свою на мусорку снеси, нас с Валериком не позорь, - седенький перманент, кругленько пыхкающий рот, ну совершенная манная каша!.. Вовчик, наверно, сейчас как раз варит ее и себе, и Стишке.
- А вы не знаете случайно, - потому что терпение у Зины вдруг лопнуло, она даже с дивана встала, - меня обратно кто повезет, Виталик? Или у него смена закончилась?
- Так не кончилась, нет. В аптеку поехал. Далёко куда-то, в дежурную. У Милки-то бессонница. А чего в доме было, все повыжрала, - и собирая со скатерти крошки в ладонь, зашептала: - Валерик-то, видимо, гуляет от нее. "Мама, он много работает!" А я так понимаю: да, работает много, а гуляет не меньше. Так если уж я тут, приехала, сядем рядком да поговорим ладком, правильно? "Нет, мама, ты нашей жизни и не касайся!"
И худой, длинной ногой с раздутыми переплетенными венами, видными даже под толстым чулком, потянулась к педали мусорного ведра, промахнулась, снова ударила ею об пол, - Яга, костяная нога! - и Зина, быстренько за ее спиной схватив два сухарика, выскользнула в коридор, потом в холл, понюхала смолистую елку, щелкнула по носу стеклянную снегурочку, качнула полупрозрачные разноцветные шары, сверху облитые чем-то белым, колючим, как настоящий иней, - чтобы песчинке стать жемчужиной вокруг должна быть чертова дюжина вокруг, как минимум, должна быть дюжина граммов сверкающего перламутра, ей сияющего "Доброе утро!" ей читающего Кама-сутру! - и где-то рядом услышала Милин голос, но какого-то незнакомого, почти скрипичного тембра:
- А я тебе что говорю? Валерка как чувствовал: мальчик предаст. Он хотел-то всегда девочку. С аборта меня забирает и спрашивает: ну, кого у нас не будет на сей раз? И когда дважды подряд были девочки ну, поняла, да? в смысле, были и не были, он только в те два раза и запивал! Але! Я говорю, за-пи-вал! Не пел, а пил! Да! - голос сочился из-под дубовой двери, прорезанной цветными стеклянными ромбами, такими яркими, что вдруг захотелось, как в детстве, прилипнуть глазком. - А я не загадываю. Нет, что ты! Как будет, так будет! Справимся, за это-то я спокойна, вон и мама приехала Она как?! Ты спроси лучше, как я? Два месяца на транквилизаторах! А потому что киножурнал "Хочу все знать"! Поняла? Теперь давай про себя! Аllegro risoluto!**** А с неба-то и на Неметчину, небось, сикает? Что?! Снег?! Счастливые вы люди! Да мы уже забыли, что это такое!
И Зина, догрызая сухарик, свернула, ноги сами свернули в полумрак дальней комнаты, к черно-белым крупским фотографиям.
Вся фишка портрета типа ню состояла в том, что на голую Милу откуда-то сверху струились светящиеся, косые лучи. И получалось, что Крупский ее прямо оттуда до сих пор еще благословляет. Получалось, что "шум падающего дерева, даже если его никто и не слышал" был. Был и есть. После всего - только шум и свет, похожий на звенящую арфу Любовь - это ведь совершенно ненормальное чувство, настолько, что пока его в тебе нет, его даже приблизительно нельзя вспомнить, - и села в тугое, полосатое кресло.
Мебель в Милином кабинете была неуместно антикварной, гнутой, атласной, и бюро из красного дерева, в дробных, непонятного назначения ящичках, за которым можно было писать хоть сидя, хоть стоя, и люстра и два бра на стене все в электрических свечках. Впрочем, Крупье говорил, что постмодернизм - это когда тебе все равно, из каких кубиков строить свою Пизанскую башню, главное, чтобы в ней нельзя было жить, чтобы она все время рушилась и - стоять! - да, и при этом стояла.
Только Мила вряд ли жила по его заветам. Это Зина зачем-то все помнила. И их единственную прогулку на лыжах, уже под конец медового полумесяца, когда они наконец взобрались на холм и черно-белые дали кремовым тортом бросились, залепили лицо. А потом, когда он немного опомнился, он сказал, что первые снимки актрис в неглиже появились в журналах в двадцать лохматом году, и ровно тогда же со знаменитого дирижабля "Граф Цеппелин" произвели первую фотосъемку земли, - "с того самого расстояния, с которого и она уже себя чувствует неглиже она стала просто моделью, - и без всякого перехода, с заскорузлой какой-то тоской: - Фотопленкой, а кинопленкой тем более за предметность мира не пробиться!" - "Мужик, а куда пробиваемся-то?" - "К смыслу или к бессмыслице. Тебе что больше нравится?" - "Бессмыслица! Нет вопросов! А тебе?" - "Ты, Зимка, только с этим поосторожней. Там пусто, холодно и не на что опереться. Абсолютно!" - "Да. Я это тоже в себе очень знаю! Но спасение есть. Крупский, оно все-таки есть! Когда влюбляешься, пустота зарастает!" - "Нет. Когда думаешь когда что-то пытаешься додумать до самого конца, все равно повисаешь!" А Зина вдруг заметила между ними и лесом зайца, он петлял, будто по белому светящемуся экрану курсор, послушный чьей-то руке, ей даже на миг показалось, что - Чьей-то Руке, а потом это чувство прошло, но остался восторг, заяц замер, и Зина заверещала: "Заяц! Не верь ему! Твоя норка на месте! И там тебя ждет зайчиха! Ну же! Беги!" И что удивительно, заяц ринулся, а Крупский при этом стоял и довольно пожевывал свои улыбающиеся усы.
А еще он как-то сказал ей, что человек, имеющий в наше время, минимум, пятнадцать миллионов зеленых, не может не заказывать конкурентов, должников, неважно кого, - людей.
И, значит, если Полторацкие решат оставить Стишку себе, взять ее и присвоить, - тут не будет вопросов: для начала оформляется опекунство, потом устраивается маленькая автокатастрофа или еще проще - крушение лифта, обрыв троса, чего не бывает? - а через час они с Вовчиком уже в морге, и никто не догадывается, что она на волосок, но пока что живая, струйка крови запеклась возле рта, а у Вовчика что-то бурое, как борода, и даже на шею немного затекло, лежат голенькие, словно для любви, только на разных столах, от железа которых тянет потусторонним мраком… И когда чьи-то руки вдруг коснулись плеча, Зина вскрикнула.
- Что ты Это я! - Мила бросилась зажигать свет. - Задремала, да? Очень располагающее к этому кресло! Извини! Это мне позвонила подружка из Германии.
- А Виталик меня довезет до дома? - Зина поискала глазами часы. - А то у нас райончик-то стремный!
- Ну конечно! О чем ты говоришь! - и Мила плюхнулась в полосатое кресло напротив, нога на ногу, в руке прикуренная сигаретка с ментолом. - Итак! Самое главное - то, что мы обе желаем девочке добра счастья, здоровья Но ваши возможности, ваши условия, к сожалению, это совсем не то, что ей сейчас надо. Когда-нибудь при другом достатке, в более взрослом и мудром возрасте, когда вы успеете пожить, что называется, для себя, в свое полное удовольствие, у вас появятся более своевременные, более желанные дети А тем более, когда у вас уже будет стартовый капитал, пусть и не очень большой.
- Не очень большой - это сколько?
- Десять тысяч - сразу, - Мила нашарила на бюро бугристую пудреницу, сделанную, кажется, из панциря черепахи, щелкнула крышкой, и тогда пудреница вдруг оказалась пепельницей с золотистым подбоем. - И потом каждый год по две, и так до совершеннолетия. Всего сорок две Нормально?
- Нормально, наверно А если мы разведемся?
- Ну значит, каждый будет получать по тысяче.
- Каждый по две! - твердо сказала Зина. - Если разведемся, по две каждому.
- А вы не разводитесь, - Мила стряхнула наконец столбик пепла и, чтобы унять досаду, сделала подряд две долгих затяжки. - Вы плодитесь и размножайтесь. Если у вас через год появится дитя, то Полторацкий от своих щедрот вам накинет еще пять штук.
- Еще десять!
- Не уверена Впрочем, а почему бы и нет? Я с ним поговорю.
- Так! Теперь о гарантиях, - Зина слушала собственный голос с недоверием, легким испугом и абсолютным восторгом, как в первый раз на мафончике, в одиннадцать лет: я есть и я совершенно другая!
- Если вам мало его честного слова? - из лоснящихся щек, как из тюбика, Мила выдавила одну из своих неопределенных улыбок.
- Мало!
- Ну стало быть, долговую расписочку с него возьмете.
- Кредиторов, между прочим, убирают куда чаще, чем должников. Сухая статистика!
Этого Зина говорить, конечно, была не должна. И поспешно посланная следом, будто таблетка фестала за свиной отбивной, одна из самых ее прикольных улыбочек послевкусия не изменила.
Мила сунула свой язык в левую щеку, потом в правую, потом стала рассерженно сбивать пепел с атласного подлокотника:
- М-да! Поколение Neхt! Как говорит Полторацкий, Некст-ати!
"А вы, значит, кстати?! Все под себя подгребли, нам ни куска не оставили, деньги делают деньги деньги могут все! только детей сделать не можете!" - не сказать этого у Зины все-таки хватило терпения, но связки уже раззадоренно ныли:
- Мил! А расскажи мне об этом фотографе! Это он из тебя, да, такое ню шикарное сотворил? Ты ему за деньги позировала?
- За любовь, - Мила ткнула окурок в золотистое донышко, щелкнула крышкой. - Мы учились в одном классе, этот фотограф, я и Полторацкий. Пока мои родители целину поднимали Это уже потом выяснилось, что они там подняли одну пыль! А я жила с бабулей в Даевом переулке и любила двух мальчиков сразу. Потому что с Круп в общем с этим фотографом можно было ходить в музеи, в консерваторию, разговаривать, отлетать. А с Валериком расслабляться и тоже очень даже отлетать!
- Пардон! А у фотографа были с этим проблемы?
- Он просто долго не смел А кто смел, тот и съел!
- А потом? Когда ты ему позировала?
- Глубоко копаешь, подруга! Легче надо жить! Верхоглядней!
- А фотограф этот тебя долго любил?
И тут у Милы наконец что-то случилось с лицом, - yes, yes, yes, я сделала это! - все приклеенные к нему гримаски одна за другой стали опадать, и вот уже облетевшая, точно зимнее, выпавшее из времени дерево, она покачивалась, она даже поскрипывала, - а Зина тем временем разглядывала ее некрасиво оттопыренные уши, куда-то набок, медленной гусеницей уползающий рот и два расплывшихся, как раздавленная шелковица, иссиня-черных глаза.
- Мужики не умеют любить долго, - ответила наконец. - Так что, считай, мой фотограф был стайером! - И она наверняка сказала бы еще много чего, так виолончельно ее уже повело.
Но тут позвонили в дверь, Мила хлопнула себя по щекам - должно быть, для румянца, взъерошила, а потом причесала пальцами короткие волосы:
- Сколько вам понадобится для окончательного ответа? - и наконец поднялась.
Зина вздохнула, на всякий случай кивнула, испугавшись дать петуха, потому что все артерии, какие только у нее в организме и были, вдруг стали разом пульсировать или даже набатно греметь, в горле, например, и в ушах, и в животе.
- Чуть не забыла! - Мила обернулась уже от елки. - Стишка у вас искусственница, я не путаю?
Чтобы не увидеть его сразу, как, например, солнце двадцать лет бывшему слепым человеку, Зина юркнула в ванную комнату, хотя метила в туалет, но все равно заперлась, - у них здесь и шпингалетик оказался особенный, резной, неужели тоже из черепахи? - громко открыла воду, стала нюхать флаконы, дезодоранты, - убить альпиниста! - потом долго пила из ладони - а ледоруб сжечь и посыпать пеплом ледник! Однажды, привязав к Гериному багажнику ремень, она неслась за его мотоциклом на роликах, и хотя ехал он, как потом оказалось, медленней некуда, Зина была уверена, что у нее искры летят из-под ног, - она была ножиком на заточке, и визжала за ножик и за точильной круг, - и сейчас было то же чувство Впервые в жизни покрутила краник биде, невысокая струйка выпорхнула перевернутым найковским лейблом и осела, запеклась родничком, и тогда Зина запустила ее до упора, чтобы рвануло так уж рвануло - прямо в зеркало потолка, а струя встала как раз в Зинин рост шипящей змеей, какое-то время они смотрели друг другу в невидящие глаза. Потом показалось, что дверь снова хлопает, Зина отбросила шпингалет, выскочила наружу. Мила держала в руках ее куртку, а Виталика в холле снова не было.
- А он что он уехал? - и стряхнув сиреневых поросят, спешно натянула ботинки.
- Трусиха какая! Или у вас там, что ли, банда в районе орудует? - Мила с улыбочкой протянула ей куртку. - В крайнем случае, дам тебе на такси.
Дверь открылась. Виталик выносил им ведро. А теперь стоял с пустым на пороге, Зины не видя в упор:
- Всё, Людмила Васильевна! Я понесся?
- А барышню? Барышню нашу не забудь!
И когда Мила подтолкнула ее к нему, он вдруг заглянул в нее, как в бездонный провал, и от этого у него потемнели зрачки. - он закрыл ей ладонью рот, неужели, она закричала, и он тоже, и она поймала губами этот крик? - заверещал телефон, не его, незнакомо, настырно, как изголодавшийся тамагочи, - в этом лифте на стене оказался небольшой аппарат, и Виталик, резко вскочил, сказал в его трубку:
- Але! Да! Нет, не пробовали! - выдернул зубочистку. - Две кнопки сразу? Я понял! - Но прежде чем их нажать, проверил молнии на их джинсах: - Две кнопки сразу! У тебя когда-нибудь так было?
- Никогда. А у тебя?
- Тоже.
- А я решила, ты лифтерный маньяк. По жизни.
И когда они благодарили за помощь усатого, гладкого, дрессированным моржиком раскланивающегося консьержа, и когда выбежали на крыльцо, друг за другом на его желтом мраморе поскользнувшись, и пока еще шли к машине за угол дома, хотя и уже совершенно отдельно, почему-то даже гуськом, а чувство перевернувшейся, как сырая котлета, жизни, раскаленно соприкоснувшейся, зашипевшей и тут же моментально запекшейся, обретшей свою вкусную корочку, завершенность, а значит, и суть, то и дело подбрасывало ее вверх, как какую-нибудь шкварку. И ожидая, когда он изнутри откроет ей дверь, она тоже немного попрыгала. А в машине все снова стало сырым и разваливающимся. Он молча поставил кассету то ли с тюремной, то ли с афганской бодягой: "Жди меня и я вернусь, только очень жди!" - хриплый, приблатненный голос подавал простенькие секвенции как откровение, - и она не выдержала и сказала:
- Тебе что, это нравится?
Он не ответил, может быть, он только кивнул.
- Ты, может, и от русского рока торчишь?!
- Ты рассказывай, куда ехать-то, - неохотно ответил он.
- Я только с Садового знаю А тебе записать слова? Или это такой прикол был?
- Какие слова? - он нарочно сначала зевнул, а потом уже сквозь зевоту спросил.
- Рок по-русски, я имею в виду, его основные течения - получается же одно заикание! Потому что в английском односложные слова встречаются в сорок раз чаще! Rape me! Rape me, my friеnd! Rape me! Rape me again!** или же или don't expect me to cry, don't expect me to lie, don't expect me to die!***** - интересно, он понял, что это она - ему?! - А в русском их всего-то около двух процентов, - Зине казалось, что если она сейчас замолчит, то потом они не заговорят уже никогда. - А вот как раз рэп я вообще считаю, что у него и русские корни тоже есть!
- Конкретно! Пушкин-то - негр!
А потом у него зазвонил мобильник и, видимо, какая-то девица начала его доставать, а он сонно отнекивался: увы, сегодня до упора, и завтра тоже, на этой неделе, похоже, вообще без вариантов Зина отвернулась к окну, потому что его запах и голос, и придыхние с хрипотцой, как у ледоруба, а еще ревность, и кинутость, и что там бывает еще, гордость, что ли, будто стрелки тысяч часов, пущенные в нее каркающей стаей амуров, искололи, изрешетили всю кожу до зуда, и то, что под Новый год и даже еще четырнадцатого февраля, она, как дура, будет ждать от него звонка, если не валентиновки, если не похищения, - стало ясно, как ночь, - и, значит, она будет вся кровоточаще живая еще целый месяц плюс три с половиной недели, - или этот зуд у нее сейчас на собачку, которая недавно у Полторацких издохла? - мальчик-икс, мальчик-игрек, мальчик-зет, ты не выкурил еще и трех сигарет а любовь мою уже позабыл, мальчик-рай, мальчик-пай, мальчик-дай, мальчик-край, bye-bye! - она сделает это! пятое место в горячей десятке, а потом сразу первое, три недели подряд! ведь я этого достойна! - стопудово! - а Стишку в ясли, молниеносно, как только возьмут! а то, что она якобы будет болеть, это, Вовочка, надо еще опытным путем доказать, девочка-то на сквозняках закаленная! Зуд расползался по телу, потому что она зациклилась на нем. От аллергии на шерсть у нее должны покраснеть глаза. И развернула к себе висевшее между ними зеркало. Нет, белки были чистыми, а физиономия в целом имела какой-то припухший, чуть заплаканный вид, и еще на левом ухе не хватало сережки, последней сверху, - что естественно после лифта, а что естественно, то и не безобразно.
Они вывернули на Садовое, когда снова запиликал мобильник. После двух вежливых фраз Виталик передал трубку ей.
- Ты так странно ушла! - Милин голос был расплавлен волнением до фальцета: - Ты что, уже все для себя решила? Да?!
- В принципе да!
- И то, что ты могла бы сделать девочку счастливой и не сделала
- А вам-то что?
- тебя никогда не будет мучить? А меня это мучает! Это моя кровь! Учти, у Валерия Борисовича есть самые разные рычаги
- Чего-чего?
- воздействия! Добро должно быть с кулаками! Вас в школе этому, видимо, уже не учили. А я буду бороться. Чтобы Стишке и моему брату, да, и тебе тоже, представь чтобы в выигрыше оказались все!
- Очень похоже на наезд!
- Зина! Девочка! А может, ты просто боишься мамы? Хочешь, я сама с твоей мамой поговорю?
- Думаете, подцепить ее на какую-нибудь халяву, Анталию-Италию?
- Какая нехорошая связь! Почти ничего не слышу. Перезвони мне из дома! Сразу же! Поняла?
Зина выключила мобильник, чтобы не зашвырнуть его в заднее стекло, чтобы не раскрошить его о магнитофон, все еще что-то полублатное поющий, бросила его Виталику на колени, спросила:
- А ты вообще с кем живешь?
- Сегодня с тобой.
- А завтра?
- Если у тебя нет противопоказаний, завтра тоже, - и оттопыренным ухом вдоволь отхлебнув ее сбившегося дыхания, добавил: - Я давно хотел с такой, как ты, с экстремальной
- Мерси!
А он вдруг поставил "London Pose", как будто опять стал ее чувствовать, как никто. Очень скоро, может быть, всего-то через неделю, он попросит ее сделать это в машине, естественно, на полном ходу, и yes, yes, yes, она сделает это, - сделает? - это? - зная, что они могут врезаться в дерево или столб или рухнуть с моста? Не такая уж она идиотка!
Самый последний стишок, который она успела пропеть Крупознову, был с трогательным детским припевом: хип-хоп, лебигоп, июнь-июль, моя вобюль, а твоя вобюлен, вот такой гобелен! - только ведь в детстве люди переворачивают слова, а он не понял, он хмыкнул в усы: "Главрыба какая-то!" Но когда на другой день чинил калитку, она слышала, он мурлыкал: "Хип-хоп, лебигоп!" - стучал топорищем и как будто дразнил, кого не ведая, лебигоп - погибель. Зина пряталась за углом дома, счастливая ни от чего, оттого что и пусть "вобюлен", а все равно своими губами нянчит ею выдуманные слова.
Когда она станет звездой, так будет практически с каждым.
А если вообще все слова, как штаны, вывернуть наизнанку? - хоть на какое-то время люди перестали бы врать - от обалдения, все силы уходили бы на обратное перевертывание, на усилие, как у маленького ребенка, хоть что-то сказать и понять. Когда она станет звездой, она совершит переворот в общении, начнет с трети слов, потом перевертышами станет уже половина, каждый хит - упражнение, люди вольно или невольно затвердят его наизусть. Халява, авялах - твой аллах, мой аллах деньги - игьнед, деньги - их нет дай, дай - йад, йад! Надо было свернуть, а они проскочили ее поворот и еще один, а потом совсем заблудились, несколько раз спрашивали дорогу у людей, выгуливавших своих ротвейлеров, ризеншнауцеров и бультерьеров, а те одышливо выскакивали из темноты, полосуя воздух клыками.
И когда они наконец подъехали к Зининой башне, Виталик успел опять сделаться из гранита, и телефончик не то, чтобы попросил, а так - молча сунул ей ручку и шматок газеты с кроссвордом. И она только подпись свою прилепила к узкому, ворсистому полю.
- Сбудешь когда-нибудь за лимон! - и хлопнула дверцей. Для интриги, из гордости, для создания имиджа, наконец. Не потеряется, не иголка. Но когда звук его мотора вдруг стал не громче хруста лужицы под ногами, а потом и не громче дрожи остекленевших черных кустов, в воздухе стало пусто, как в выключенной электрической лампочке. А потом - как во включенной, потому что по телу снова пошел зуд и, чтобы хоть немного его унять, она стала кататься в лифте, с первого до двенадцатого и вниз до второго, нажимая на стоп, а потом на две кнопки сразу, - на ваших купюрах номера как на счетчике, по которому надо платить по выходе на тот свет а мне нечем платить! а и было бы чем, да не хочется а мне не за что и платить я по жизни без кэша, мое имя без отчества, я девчоночка, ай, да двадцати да неполных лет! - а не застряла, не осталась висеть здесь до утра просто чудом.
Войдя в квартиру, первым делом отключила телефон. В кухне выскребла из алюминиевой, а снаружи давно уже медно-рыжей кастрюльки остаток манной каши. Вовчик, естественно, дрых на диване, под палящим торшером, одетый, даже ботинок не снял, на полу возле - пять пустых банок из-под пива, немецкого, следовательно, дали зарплату. А Стишка - услышала, что ли, по-солдатски поспешные скребки алюминия об алюминий? - стояла теперь в кроватке, мордочка набекрень, рот стиснут, как будто обидой, - что она знает? что она может такое уже понимать?! - в черных, как мокрая галька, глазах изумление, даже, кажется, слезы, и пальчики совершенно белые от усилия Зина их расцепила, взяла на руки - уложить, а Кристинка обхватила ей шею, да так небывало сильно, прижалась щекой.
- А стоишь ты, подхалимка маленькая, знаешь сколько? Сорок две штуки. В гринах! А за меня и ломаного грошика не дадут.
Пальчиком, будто решила пересчитать, Стишка трогала сережки в Зинином ухе, - неужели заметила? А Вовчик, да хоть все до единой она растеряй, никогда бы не кинулся. И значит, ребенок ни в какую ни в бабушку, - вашу мать! мать матери вашей! - а в другую, в нашу породу. И в третий раз, хватая по очереди сережки и дойдя наконец до пустой дырочки в ухе, Стишка хихикнула.
- Давай, давай! Ты еще меня заложи!
Тут и Вовчик зачем-то проснулся, поводил кадыком, будто шею почесал изнутри, а потом уже и рукой снаружи поскреб:
- Че-то Милка перегибает, а? Обзвонилась тут без тебя, блин!
- Близкий родственник! - фыркнула Зина. - Шесть букв!
Вовчик сел, зевнул в пол-лица:
- Сестра-а?
- Типа сестры Только пальцы веером!
- Не въезжаю
И чтобы его совсем уже разбудить, выдохнула синкопой, точно неслась за Герой по кольцевой:
- А нам не въезжать, нам съезжать, похоже, придется.
- Куда? Ты тоже эта не перегибай! - но его глазки, будто зеленая водоросль, миг назад еще одноклеточная, медленно расползались от переносицы, пялясь испугом и новизной.
- Они вместо Стишки нам предлагают другого ребеночка завести.
- Ни фига себе! - и вскочил, и вдруг вспомнил - где раньше-то был? - что у Полторацкого, блин, с полгода примерно назад компаньон как бы сам выбросился из окна, - молодой, здоровый мужик, да, нормально? - а Борисыч как только, так сразу это здание под себя и подмял! - и с похмельным пыхтением зашнуровался, потому что своим умом вдруг дошел до того, что надо быстро идти на шестой, к Елисеевой, за телефоном с определителем. Из двери вдруг вернулся за пивом:
- Милка же в принципе нормальная была баба! Я как думал? Она от скуки на все руки
- Ага! Нянькой на тебя поработает и за это тебе же беспроцентную ссуду отвалит!
- Почему нет?
- И Стишке еще завещает…
- Это нормально.
- …Альбом с фотками родителей, разбившихся на мотоцикле.
- Не нагнетай, ну?! - и, сутуло подпрыгивая, двинулся к лифту.
А Зина крикнула вслед, чтобы он прихватил на шестом и газету объявлений, ту четвертушку, в которой печатают про сдачу квартир. И представила, как они просидят до полночи, ставя в ней галочки, - густо, стаей, к дальнему перелету! Вовочка от испуга станет весь собранный, дельный и на какое-то время даже решительный. А потом она будет ездить и выбирать не комнату с кухней, а в белой раме пейзаж - чтобы в нем обязательно было что-нибудь невероятное, суперхаусное, суперхаосное - от Магрита и обязательно от Крупье, чтобы в каждом окне - по облаку или по дереву двух ничем между собой не схожих пород
Кладбище лежало теперь под колпаками редких фонарей и этим легко отличалось от стиснутых темнотой огородиков. Поиграть на прощание в угадалки было не с чем. Можно было, конечно, попробовать найти свой любимый памятник с плачущей женщиной-ангелом, уронившей лицо в ладони над фарфоровой фотографией веселого курносого мальчика лет десяти. Но на этом участке фонари как раз не горели. А там, где горели, привидением шлялась чья-то длинная тощая тень, вдруг наваливалась на оградки, потом отпадала, спьяну или, видимо, все-таки с умыслом, - высматривая, например, пустые бутылки или живые цветы, которые можно будет снова продать И то, что с самых сумерек сегодня хлюпало, а потом только жалось в мокрых ботинках, вдруг встало перед глазами: ей лет одиннадцать, она выследила, куда ушел от них жить отчим, позвонила в квартиру этой женщины и потребовала обратно свой любимый мафончик, странное дело, но женщина его сразу же ей отдала и еще принесла конфету и апельсин, чтобы потом иметь право ее погладить по голове, но Зина угощения не взяла, что-то буркнула, сунула магнитофончик в карман шубы и убежала, а на лестнице для надежности перепрятала его под резинку рейтуз, - так и шла, как будто немного беременная, и даже старалась представить, кто у нее будет: девочка или мальчик, или двойняшки? - ревела и утиралась, бродила по колено в сугробах и даже в рукавах ее шубы тоже было мокро от снега. А потом она оказалась на горке среди чужого двора, вокруг стали вспыхивать окна или только одни телевизоры, и окна от этого были похожи на результаты поголовной флюорографии; только в одном очень ярком окне, похожем на отпаренную от заграничного конверта марку, стояли и целовались девушка и бородатый мужчина. Дети брызгали в разные стороны из-под самых Зинкиных ног, кто на санках, кто на листах фанеры, а девушка, нацеловавшись, встала на подоконник и крикнула через форточку: "Константин! Домой! Папа приехал!", и сопливый пацанчик, оказавшийся прямо рядышком с Зиной, завопил: "Исцо не хоцу! Не сецяс!" - и Зину это так поразило: она может его потрогать - руками, чужое счастье, например, ухватить пацана за шкирку и вместе с санками отволочь к ним домой, если бы только женщина попросила ее об этом! - но нет же, она весело крикнула: "Ну смотри! Как хочешь!" - чего Зине в ее одиннадцать лет не сказал никто ни единого раза! - и тогда она села в чьи-то санки, их заревевшего обитателя, так и быть, подхватила с собой, и вот тут-то ее осенило, - или это мафончик так давил на живот? - у нее будет сын, муж, дом, у нее все будет точно таким, даже шторы такого же ярко-красного цвета, как у этой женщины в рамке, в марке окна, потому что у рамки и марки одинаковые буквы, как у мира и Рима, как у Зинки и низки - самых дорогих, из настоящего морского жемчуга бус - не поэтому, не почему, по кочану, потому что!
Стишка тронула ее щеку мокрой ладошкой, или щека уже была мокрой? А если Мила оборзеет конкретно, можно пообещать разобраться с их мормоном-бурбоном, у мафии длинные руки, у Айнутдинова вон родной брат живет в Штатах! - а не поверит, ладно, скажем такое, чему точно поверит: придется и нам наехать на самое что ни на есть дорогое, на вашу бабулю-покойницу! не поставит же Полтора-Человека охрану на кладбище, правда? - сто граммов тротила и два проводка! - Нанеси боли ответный удар! Новый пенталгин! - и тут Стишка тоже стала тихонько поскуливать, - две идиотки! - а вместе-то, оказалось, даже лучше, потому что вместе - это глобально и обо всем: о том, что семья - это все-таки пошлость ужасная, это твоя неспособность быть чисто собой, вот и лепишься мамкой к папке, - а надо проще, надо розеткой к штепселю, нет, еще проще - проводком к проводку, до короткого замыкания! как сегодня с Виталиком что за мальчик такой, просто обморок! - мам, а может быть, ну его? - ты-то, тля, что понимаешь?! уколоться им и забыться! с ума сойти и в ум не вернуться никогда! - но он же не Крупский! это ненастоящее! - ты не знаешь, ты еще не можешь этого знать! - не могу! это ты можешь, ты же большая! - не кричи на меня! - сама не кричи!
И качая ревущую Стишку - громким шепотом:
- Хип-хоп, лебигоп! - и еще почему-то: - Я есть! И, надо же, как меня много! - а потом почти что единым духом - колыбельную, что ли? - А жизнь - это такая бродилка (не путай с сопелкой, не путай с бурчалкой), в которой все время торчком опилки, и нету птицы пестрее галки. Но новому году с тобою в угоду мы их разрисуем мы их с тобою опопугаим
И увидела всклокоченного Вовчика, он влетел с телефоном, с кипой газет и еще как если бы с запасом воды в клюве - в выпяченном, подрагивающем подбородке. Чтобы не слушать его пылких глупостей, переложила сонную, разом потяжелевшую Стишку на другое плечо и отвернулась. И, расплющив висок о стеклянный холод окна вдруг заметила, что у луны на лице то же самое замеревшее выражение, что, продышав в заиндевелом небе теплую, немного дымящуюся прогалину, она тоже силится что-то в ней различить: например, быть вот настолько живой - это больно? На что Зина бы вместо ответа спросила: а вот так, камнем и в пустоте - это ведь полный атас, скажешь "нет"? - но тут, кажется, прямо под мойкой затрещали сверчки или это в комнате, ничуть на сверчков не похоже, призывно и нежно закричала, yes, yes, yes, игуана! - это сипел на полу чужой, принесенный от Елисеевой телефон.