Осужденный Букмекер Издает Книгу О Своих Злодеяниях
| Вячеслав Киреев |
"Упадок и разрушение детектива"
Уильям Сомерсет Моэм
Л. Беспалова, перевод,
I
Когда после дня тяжких трудов у вас выдается свободный вечер и вы обшариваете глазами книжные полки в поисках, что бы такое прочесть, — какую книгу вы выберете: “Войну и мир”, “Воспитание чувств”, “Миддлмарч” или “По направлению к Свану”. Если так, я восхищаюсь вами. Если же, стремясь не отстать от современной литературы, вы принимаетесь за присланный издателем душераздирающий роман о жизни перемещенных лиц в Центральной Европе или за роман, рисующий неприглядную картину жизни белой гольтепы в Луизиане, который купили, соблазнясь рецензией, я горячо одобряю вас. Но я ничуть на вас не похож. Во-первых, я перечел все великие романы три-четыре раза и не могу открыть в них ничего для себя нового; во-вторых, когда я вижу четыреста пятьдесят страниц убористого шрифта, которые, если верить аннотации на обложке, обнажат передо мной тайну женского сердца или измучат описанием ужасной жизни обитателей трущоб в Глазго (и заставят продираться сквозь их сильнейший шотландский акцент), я прихожу в уныние и снимаю с полки детектив.
В начале последней войны я оказался заточен в Бандоле, приморском курорте на Ривьере, причем, надо сказать, по вине отнюдь не полиции, а обстоятельств. Жильем мне тогда служила парусная яхта. В мирное время она стояла на якоре в Вильфранше, но морские власти велели нам убираться, и мы направились в Марсель. В дороге нас настиг шторм, и мы нашли пристанище в Бандоле, где имелось что-то вроде гавани. Частные лица были лишены свободы передвижения, и мы не могли поехать не то что в Тулон, но и за десять километров без специального пропуска, а его выдавали лишь после несносной волокиты, требовавшей заполнения всевозможных формуляров и представления кучи фотографий. И я поневоле сидел на месте.
Курортная публика, наводнявшая Бандоль летом, толпами покидала городок, и он приобрел потерянный, жалкий вид. Игорный дом, большинство гостиниц и магазинов закрылись. И тем не менее я отлично проводил время. Каждое утро в писчебумажном магазине можно было купить “Пети Марсейе” и “Пети Вар”, выпить свое cafe au lait [*Кофе с молоком (фр.)], ходить за покупками. Я узнал, где можно приобрести лучшее масло, кто лучше всего печет хлеб. Я пускал в ход все свое обаяние, чтобы заставить старую крестьянку продать мне полдюжины свежих яиц. С сокрушением я обнаружил, что из уймы, горы шпината после варки остается лишь жалкая кучка. Я лишний раз ужасался своему непониманию человеческой натуры, когда ларечник на рынке продавал мне переспелую дыню или твердый как камень камамбер (при этом трепещущим от искренности голосом заверяя меня, что сыр “a point” [*В самый раз (фр.)]), — ведь именно из-за его честного лица я сделался его постоянным покупателем. И всегда питала надежда, что в десять придут английские газеты, пусть недельной давности — все равно я жадно проглатывал их. В двенадцать по радио передавали последние известия из Марселя. Потом можно было пообедать, соснуть. Днем для моциона я гулял взад-вперед по набережной или смотрел, как мальчишки и старики (других мужчин в городе не осталось) бесконечно гоняли в boule [*Здесь: шары (фр.)]. В пять приходила “Солей” из Марселя, и я еще раз читал все те новости, которые вычитал поутру в “Пети Марсейе” и “Пети Вар”. Потом я не знал, чем себя занять вплоть до половины восьмого, когда по радио снова передавали новости. После наступления темноты нельзя было и носа высунуть на улицу, и если хоть лучик света проникал наружу, пэвэошники, циркулировавшие по набережной, поднимали страшный крик, и приходилось немедля заделывать щелки. И тут уж ничего не оставалось, кроме как читать детективы.
Располагая таким неограниченным досугом, я должен был бы заняться самоусовершенствованием и приняться за чтение какого-нибудь памятника английской литературы. Я так и не прочел целиком “Упадок и разрушение Римской империи”, лишь наугад выхваченные там и сям главы, а я давно дал себе обещание когда-нибудь непременно прочесть этот труд, начиная с первой страницы первого тома и кончая последней страницей последнего. И вот он — посланный небом случай! Однако жизнь на парусной яхте водоизмещением в сорок пять тонн, при всей ее комфортабельности, довольно беспокойная. Дверь в дверь с моей каютой помещался камбуз, где матросы по вечерам стряпали себе ужин, гремя кастрюлями и сковородками, и во всеуслышание обсуждали свои интимные дела. Кто-нибудь из них врывался ко мне то за банкой супа, то за коробкой сардин, а то вспоминал, что пора завести мотор, иначе погаснет свет. Затем по трапу скатывался юнга — сообщить, что он поймал рыбу, и предложить мне отведать ее на ужин. Потом он же врывался накрыть стол. Шкипер с соседней яхты окликал матроса, и тот, громыхая башмаками, проносился над моей головой узнать, в чем дело. Между ними завязывалась оживленная беседа, которую я волей-неволей слушал, потому что оба орали во всю глотку. Читать внимательно — дело нелегкое. Гениальный труд Гиббона не заслужил, чтобы его читали в таких условиях, а я, должен признаться, не мог настолько воспарить духом, чтобы в такое время увлечься Гиббоном. Откровенно говоря, я не сумел бы назвать книгу, которую мне меньше хотелось бы читать, чем “Упадок и разрушение Римской империи”, — и оно к лучшему, потому что я не захватил ее с собой. Зато я захватил пачку детективов, которые я всегда мог обменять у владельцев яхт, качающихся на якорях борт о борт с нами, на другие или же приобрести сколько душе угодно в писчебумажном магазине, куда я ходил за газетами: там в них не было недостатка. За месяц, проведенный в Бандоле, я проглатывал по два детектива в день.
Конечно, мне и до этого доводилось читать подобного рода литературу, но никогда в таком количестве. В первую мировую войну мне случилось долго пролежать в туберкулезном санатории на севере Шотландии, и там я открыл для себя, что за наслаждение валяться в постели, какую при этом чувствуешь упоительную свободу от жизненных тягот и как она способствует полезным размышлениям и бесцельным мечтаниям. И с тех пор, едва мне удается уговорить мою совесть, я ложусь в постель. Насморк — удручающая болезнь, она решительно ни в ком не вызывает сочувствия. При встрече знакомые поглядывают на вас с тревогой вовсе не потому, что опасаются, не перейдет ли ваш насморк в воспаление легких и не приведет ли оно к смертельному исходу, отнюдь нет, а из боязни заразиться. В их взглядах читается плохо скрытая неприязнь: как вы смеете подвергать их такой опасности. Вот отчего я, стоит мне простыть, незамедлительно ложусь в постель. Аспирин, грелка, ромовый пунш на ночь, полдюжины детективных романов, и я во всеоружии — готов помужествовать с болезнью, не требующей особого мужества.
Я прочел не одну сотню детективных романов, как хороших, так и плохих, и должен сказать, что бросал на полдороге лишь отъявленно плохие, но я всего-навсего дилетант и на большее не претендую. И хотя я рискнул представить на суд читателя пришедшие мне на ум соображения о литературе детективного жанра, мне ясна вся их уязвимость.
Прежде всего я хотел бы провести грань между бульварным и детективным романом. Бульварные романы я читаю исключительно по оплошности, предположив, по заглавию ли, по обложке ли, что в книге рассказывается о преступлении. Бульварные романы — это незаконнорожденные отпрыски книг для юношества, опусов Хенти и Баллантайна, которыми мы забавлялись в отрочестве: по моим предположениям, популярность их можно объяснить лишь тем, что многие читатели по своему умственному развитию так и остаются на детском уровне. Меня бесконечно раздражает бравый герой, поминутно рискующий жизнью, и бесстрашная героиня, которая после длинной цепи невероятных приключений сочетается с ним браком на последней странице. Мне возмутительно присутствие духа первых и гнусна игривость вторых. Иногда от нечего делать я размышляю об их создателях. Почему они пишут — оттого ли, что на них снизошло наитие и ими движет непреодолимая потребность высказаться, которая терзала Флобера, когда он писал “Госпожу Бовари”? Я отказываюсь верить, что они садятся за стол и, подперев щеку, пишут роман, сознательно задавшись целью заработать большие деньги. Если бы дело обстояло так, я бы ничуть их не осуждал: куда приятнее зарабатывать деньги этим способом, чем продавать спички на улицах, где ужасно неуютно в непогоду, а то и быть служителем в общественной уборной, где возможности наблюдения над человеческой натурой сугубо сужены. Мне приятно думать, что они искренне любят человечество и принимают близко к сердцу интересы той массы читателей, которая появилась благодаря обязательному образованию, и надеются своими рассказами о пожарах, кораблекрушениях, авариях на железных дорогах, вынужденных посадках в Сахаре, пещерах контрабандистов, притонах курильщиков опиума, зловещих китайцах привлечь своих читателей к романам Джейн Остен.
Но не ими, а рассказами о преступлениях, и прежде всего об убийствах, я собираюсь заняться. Кражи и мошенничества тоже преступления и могут вызвать к жизни недурное сочинение детективного жанра, но во мне они не возбуждают особого интереса. С точки зрения абсолюта, а именно с такой точки зрения и следует рассматривать произведения этого жанра, решительно не важно, стоит ли украденная нитка жемчуга двадцать тысяч фунтов, или она куплена за пару шиллингов у Вулворта; впрочем, и мошенничество — похищен в его результате миллион или всего-навсего три фунта семь шиллингов шесть пенсов — дело достаточно гнусное. Автор криминальных романов не может повторить вслед за нудным старым римлянином “ничто человеческое мне не чуждо”, потому что ему-то как раз все человеческое чуждо, кроме одного — убийства. Конечно, это самое человеческое из всех преступлений, потому что, на мой взгляд, каждого из нас когда-либо посещала мысль об убийстве и удерживал от него либо страх наказания, либо боязнь (скорее всего напрасная) угрызений совести. Но убийца пошел на риск там, где мы, одолеваемые сомнениями, остановились, к тому же маячащая перед ним угроза виселицы придает его поступку мрачное величие.
На мой взгляд, автору следует очень расчетливо пускать в ход убийства. Одно — превосходно, два — сносно, в особенности если второе является прямым следствием первого, но автор совершает непростительную ошибку, вводя второе убийство в надежде оживить расследование. Если же в романе больше двух убийств — это резня, и по мере того как одна насильственная смерть следует за другой, вы уже не содрогаетесь, а смеетесь. Беда американцев в том, что они не могут удовлетвориться не то что одним убийством, а даже двумя: они стреляют, закалывают, отравляют, оглоушивают en masse [*Во множестве (фр.)]; словом, норовят устроить на страницах своих романов резню, и у читателя остается неприятное ощущение, что автор валяет дурака. И напрасно, потому что Америка при пестром составе ее населения, при всевозможных противоборствующих течениях в ее жизни, при энергии, беспощадности и предприимчивости ее национального характера представляет куда более яркое и увлекательное поле наблюдения для романиста, чем наша степенная, скучная и, в целом, законопослушная страна.
II
Теория детектива дедуктивного типа донельзя проста. Происходит убийство, начинается расследование, подозрение падает на нескольких человек, преступник обнаружен и понесет заслуженную кару. Такова классическая формула, в ней есть все слагаемые хорошего рассказа: начало, середина и конец. Основание ей положил Эдгар Аллан По в “Убийстве на улице Морг”, и долгие годы ее неукоснительно придерживались. Долгое время идеальным образцом романов такого типа считалось “Последнее дело Трента”. Роман этот написан несколько более пространно, чем пишут теперь, зато легко и непринужденно, хорошим английским языком. Характеры в нем умело очерчены и достоверны. Юмор ненавязчив. Мистеру Бентли не повезло в одном: отпечатки пальцев (о них ко времени написания романа было мало что известно) стали неотъемлемой частью полицейского расследования. Кто только не использовал их с тех пор, и подробное описание этой процедуры, которое дает мистер Бентли, уже никому не интересно. Читателей детективов теперь уже не проведешь, и, когда в романе появляется симпатичный старый добряк, которому решительно ни к чему совершать убийство, они сразу смекают, что убийца он, а не кто иной. В “Последнем деле Трента” чуть не с первой страницы догадываешься, что Мандерсона убил мистер Капплз. И тем не менее не можешь оторваться от книги, потому что жаждешь узнать, что же подвигло его на убийство. Каноны детектива требуют, чтобы преступника изобличил расследователь, но мистер Бентли намеренно их нарушает. Тайна эта так и осталась бы нераскрытой, если бы сам мистер Капплз любезно не просветил нас. Нельзя не признать, что лишь неимоверная случайность побудила мистера Капплза спрятаться в таком месте и при таких обстоятельствах, что он просто вынужден был застрелить Мандерсона в порядке самозащиты. Обстоятельства эти тоже малодостоверны. Требовать, чтобы мы поверили, будто прожженный делец замыслит самоубийство с целью отправить на виселицу собственного секретаря, — это уже чересчур, и нет смысла приводить в пример нашумевший Кемпденский процесс, когда некий Джон Перри обвинил свою мать, брата и сестру в убийстве человека, который впоследствии оказался цел и невредим, в надежде отправить их на виселицу, несмотря на то, что ему самому пришлось бы разделить их участь, как оно и случилось. И пусть подобный случай был в жизни, это вовсе не означает, что его можно использовать в литературе. Жизнь полна невероятных событий, литература их не терпит.
Для меня же главная загадка “Последнего дела Трента”— и она так и осталась неразгаданной, — почему у обладателя баснословного состояния и дома в деревне, по меньшей мере в четырнадцать комнат, со штатом прислуги в шесть человек, такой крошечный садик, что его может содержать в порядке работник, приходящий из соседней деревни всего два раза в неделю.
Хотя, как я уже говорил, теория детектива донельзя проста, поразительно, сколько ловушек подстерегает автора. Его задача до самого конца книги не дать вам догадаться, кто убийца, и он вправе измышлять любые ухищрения, лишь бы достичь своей цели. Но он должен вести с вами честную игру. Убийце в романе должна принадлежать заметная роль; приписать убийство персонажу совершенно бесцветному или играющему настолько незначительную роль, что он и вовсе не привлечет внимание читателя, — негоже. Если же убийца получится слишком выпуклым, есть опасность, что он возбудит в вас интерес, а там, глядишь, и сочувствие, и вы будете недовольны, когда его арестуют и казнят. Сочувствие — штука прихотливая. Нередко оно обращается на того или иного персонажа, вопреки намерениям автора. (Я уверен, что Джейн Остен намеревалась изобразить Генри и Мэри Крофордов дрянными людишками, которые должны были вызвать презрение читателя своим легкомыслием и бессердечием, но они получились у нее такими забавными и обаятельными, что любовь отдаешь им, а отнюдь не пай-девочке Фанни Прайс и индюку Эдмунду Бертраму.) Нашему сочувствию присуща еще одна любопытная тонкость, о которой, мне кажется, не все подозревают. Читатель отдает свое сочувствие тем персонажам, с которыми его знакомят в начале книги, и это относится отнюдь не только к криминальным, но и ко всем прочим романам: у читателя остается ощущение, что его надули, если впоследствии его внимание будут занимать персонажи, не встретившиеся ему на первых страницах. Авторам детективов, мне кажется, стоило бы запомнить это и взять себе за правило никогда не выводить убийцу первым.
К тому же, если убийца мерзок с самого начала, какими бы ложными маневрами ловкий автор ни отвлекал внимание читателя, подозрение падет на него и интерес к роману угаснет, не успев разгореться. Порой авторы пытаются выйти из этого затруднительного положения, изображая если не всех, то, по крайней мере, большинство персонажей мерзкими, — и тогда читателю есть из кого выбирать. Не самый удачный выход, как мне представляется. Во-первых, мы, в отличие от викторианцев, не верим в беспросветное злодейство. Мы знаем, что в людях соседствует хорошее и плохое, и если их изображать исключительно хорошими или исключительно плохими, читатель в них не поверит, а не поверив в них, он бросит роман на полдороге. Какая нам разница, что случилось с его марионетками? Значит, автор должен написать убийцу так, чтобы в нем, как и во всех людях, о чем нам прекрасно известно, было намешано хорошее и плохое, однако ему приходится подтасовывать карты, чтобы мы, когда преступник будет наконец изобличен, радовались настигшей его каре. Первый способ подтасовать карты — сделать преступление особо мерзким и жестоким. Мы можем усомниться, что подобное преступление мог совершить человек, обладающий и некоторыми привлекательными чертами, но это далеко не самое серьезное затруднение, подстерегающее автора. Никто (в произведениях детективного жанра) не испытывает жалости к жертве. Ее убивают, если не до начала, то в самом начале книги, об убитом известно так мало, что сам по себе он не вызывает интереса, и смерть его трогает не больше, чем смерть цыпленка, пусть даже его убьют самым что ни на есть зверским образом, его кончина оставляет вас равнодушным. Кроме того, если подозрения вызывают сразу несколько персонажей, в таком случае должно наличествовать, по меньшей мере, несколько причин для убийства. Убитый должен своими преступлениями ли, причудами ли, дурным нравом, жестокостью, скупостью и бог знает чем еще вызвать такую ненависть, что его смерть оставит вас равнодушным. У убийцы, безусловно, была веская причина прикончить его, а раз так, значит, туда ему и дорога; а если мы пришли к такому выводу, нам не очень-то понравится, когда убийцу повесят. Некоторые авторы избегают этого, заставляя изобличенного убийцу покончить с собой. Таким образом, правило “жизнь за жизнь” соблюдается и одновременно чувствительность читателя не оскорбляется отталкивающими подробностями сцен казни. Убийца должен быть плохим, но не настолько плохим, чтобы в него не верилось, у него должна быть насущная причина убить, и он должен быть достаточно гадок, чтобы когда его наконец изобличат и пошлют на виселицу, мы чувствовали, что так ему и надо.
Я хотел бы несколько задержаться на мотивах преступления. Как-то мне довелось посетить каторжную колонию во Французской Гвиане. Я уже рассказал об этом в другом своем сочинении, но я не льщу себя надеждой, что есть читатели, которые прочли все мной написанное, и так как этот рассказ здесь весьма кстати, я не стану извиняться.
Тогда преступников в зависимости от совершенных ими преступлений рассылали по трем колониям, и в Сен-Лоран-дю-Марони содержались исключительно убийцы. Они были приговорены не к смерти, а к длительному тюремному заключению, так как присяжные нашли смягчающие их вину обстоятельства. Я целый день расспрашивал заключенных о причинах, приведших их к преступлению. Они охотно разговаривали со мной. На первый взгляд казалось, что большинство убийц толкнула на преступление если не любовь, то ревность. Кто убил жену, кто любовника жены, кто любовницу. Но после недолгих расспросов выяснялось, что истинная подоплека преступлений чисто денежная. Один человек убил жену, потому что она тратила деньги на любовника, другой убил любовницу, потому что она мешала ему заключить выгодный брак, третий — потому что она вымогала у него деньги, угрожая открыть их связь жене. И даже в убийствах, совершенных не на любовной почве, побудительными мотивами служили деньги. Один убил с целью ограбления, другой убил брата в споре из-за наследства, третий, не поделив выручки, убил дружка, с которым вместе украл машину. Один бандит убил свою сожительницу за то, что она выдала его полиции, другой — парня из враждующей шайки в отместку за убийство в пьяной драке парня из своей шайки.
Я ни разу не сталкивался с преступлением, которое, не покривив душой, можно было бы счесть преступлением на почве страсти. Конечно, не исключено, что людей, повинных в такого рода преступлениях, снисходительные присяжные если не оправдывают, то дают им такой короткий срок, что их не ссылают в Гвиану. Страх — вот второй распространенный мотив. В Гвиане я видел юного пастушка — он изнасиловал в поле девочку, а когда она подняла крик, перепугавшись, задушил ее. Другой человек, дороживший своей службой, убил женщину, которая узнала, что он отсидел в тюрьме за мошенничество, из боязни, как бы она не открыла его тайну хозяину.
Вот и выходит, что деньги, страх и месть — самые достоверные мотивы, которые может взять на вооружение автор детективных романов. Убийство чудовищно по своей природе, и убийца идет на серьезный риск. Читатель вряд ли поверит, что убийца станет рисковать лишь потому, что его возлюбленная предпочла ему другого, или потому, что сослуживец обошел его по службе. Раз он так крупно рискует — и играть он станет лишь по крупной. Задача автора убедить вас, что ради таких крупных ставок убийца не остановится и перед серьезным риском.
Столь же, если не более важную роль, чем убийца, играет в детективе расследователь. Всякий ревностный читатель детективов может набросать список знаменитых расследователей, но самым известным из них безусловно является Шерлок Холмс. Несколько лет назад, готовя антологию рассказа, я перечел все сборники рассказов Конан Дойла. И нашел их на удивление убогими. Завязка умело вводит в курс дела, обстановка описана прекрасно, но истории он излагает малоубедительные, и, дочитав их до конца, испытываешь чувство неудовлетворенности. Много шума из ничего. Тем не менее я счел своим долгом включить для полноты картины в антологию рассказ Конан Дойла, но мне стоило больших трудов выбрать хотя бы один, который удовлетворил бы умного читателя. И все же Шерлок Холмс завоевал сердца читателей и сумел их удержать. Его имя не сходит с языка во всех без исключения странах цивилизованного мира. Его знают люди, слыхом не слыхавшие о сэре Уиллоуби Паттерне, мсье Бержере или мадам Вердюрен[ ]. Образ его, набросанный размашисто и эффектно, — это образ героя мелодрамы, наделенного запоминающимися характерными чертами, которые Конан Дойл вдалбливает в сознание читателей с тем же упорством, с каким мастера рекламы превозносят мыло, пиво или сигареты. И с не менее прибыльными результатами. Из пятидесяти рассказов вы узнаете о Шерлоке Холмсе не больше чем из одного, и все же постоянное повторение сказывается, и вот уже эта марионетка, щедро окруженная бутафорскими аксессуарами, живет своей жизнью в нашем воображении наравне с Вотреном и мистером Микобером. Никакие детективы не могут сравниться в популярности с детективами Конан Дойла, и следует признать, что он вполне ее заслужил уже одним тем, что изобрел Шерлока Холмса.
Расследователи бывают трех видов. Полицейский, частный сыщик и любитель. Любитель издавна пользуется популярностью, и авторы детективов ломают голову, как создать героя, который мог бы переходить из романа в роман. Полицейский чиновник обычно фигура условная, со слабо выраженным характером; как максимум он проницателен, дотошен и рассудителен, но гораздо чаще лишен сообразительности и туповат. В таком случае он как нельзя лучше оттеняет блистательного любителя. Любителя же, напротив, обычно наделяют набором запоминающихся черт, чтобы придать ему нечто человеческое. Замечая факты, ускользнувшие от инспектора Скотланд-Ярда, автор демонстрирует, насколько любитель умнее и компетентнее профессионала, и тем, естественно, льстит читателю: ведь к специалистам у нас искони относятся с подозрением. Столкновение чиновника и любителя придает повествованию необходимый драматизм, к тому же при всей нашей законопослушности нас тешит, когда власть остается в дураках. Чувство юмора — самая важная из всех черт, которыми автор стремится наделить любителя, и объясняется это вовсе не тем, что смех, как вы, очевидно, предполагаете, подрывает сопротивляемость читателя и в результате делает восприимчивым к заготовленным автором потрясениям, а куда более существенными причинами. Любитель должен во что бы то ни стало — остроумием ли, характерной ли нелепостью речи — вызывать смех: ведь если вы смеетесь, причем не важно, вместе с героем или над ним, вы неизбежно располагаетесь к нему, а он крайне нуждается в вашем расположении. Потому что в задачу автора входит всеми доступными ему способами скрыть от вас тот очевидный факт, что любитель — довольно-таки гнусный тип.
Любитель делает вид, что ратует исключительно за справедливость, ну а если этим не обмануть даже читателя детективов, утверждает, что им владеет охотничий азарт; на самом же деле ему до всего дело, он любит всюду совать нос и лишь поэтому взваливает на себя работу, которую порядочный человек оставляет на служителей закона, в чьи обязанности она входит. Только наделив любителя обаянием, приятной внешностью и милыми причудами, автор может сделать его приемлемым для читателя. Прежде всего любитель должен занятно говорить. Но, увы, мало кто из детективистов может похвастаться тонким чувством юмора. Чуть не все они предполагают, что шутка, повторенная сто раз, смешит ничуть не меньше. Неужели достаточно того, что герой говорит по-английски так, словно если не буквально, то неверно переводит с французского, чтобы рассмешить читателя. Неужели достаточно того, что он к месту и не к месту приводит затертые цитаты, зачастую перевирая их, или изъясняется с непомерной напыщенностью? Неужели достаточно того, что он говорит на йоркширском диалекте или с сильным ирландским выговором, чтобы читатель надрывал животы? Если бы дело обстояло так, юмору была бы грош цена в базарный день, и ни мистер П.-Г. Вудхауз, ни мистер С.-Дж. Перельман не заработали бы себе на хлеб. Я все жду не дождусь, когда появится детектив, где расследователь-любитель будет изображен мерзавцем, каковым он и является, и в конце концов получит по заслугам.
Мне представляется ошибкой сдабривать детективное повествование юмором, но я вполне могу понять, чем руководствовался тут автор, и, хотя и не без сокрушения, примириться с этим; любовную же линию я не приемлю категорически. Я готов допустить, что любовь движет миром, но отнюдь не миром детективных романов; этот мир она явно движет не туда. Мне решительно все равно, кому отдаст свое сердце героиня романа — корчащему из себя джентльмена расследователю, главному инспектору или безвинно пострадавшему герою. В детективе меня интересует детективное расследование. Действие должно идти по намеченному пути от убийства к расследованию, подозрению, разоблачению и наказанию; меня разбирает досада, когда шуры-муры юных девиц, пусть и самых прелестных, и юнцов, с самыми что ни на есть квадратными подбородками, отвлекают меня от основной темы. Не спорю, любовь — одна из пружин человеческих действий и, если она еще и сопряжена с ревностью, страхом или оскорбленным самолюбием, вполне может пригодиться писателю, но она не дает толком развернуться расследованию: ведь ее чарам в романе могут быть подвержены два, от силы три человека; ну а если на убийство подвигла любовь, это уже crime passionel [*Преступление в припадке страсти (фр.)], и убийца не вызывает в нас ужаса. Ввести же в повествование для распутывания тайны трогательный романчик — чудовищная безвкусица, которой нет оправданий. Звону свадебных колоколов нет места в детективе.
Другая, по-моему, наиболее распространенная ошибка этих авторов — слишком маловероятные способы убийства. Если вспомнить, сколько детективов появляется на свет, вполне понятно, что их авторам ничего не остается, как возбуждать аппетит пресыщенных читателей неимоверными убийствами. Помнится, я прочел детектив, где убийство, и не одно, совершалось при помощи ядовитых рыбок, которых запускали в плавательный бассейн. На мой взгляд, находки такого рода не к добру. Правдоподобие, как мы знаем, понятие относительное, и наша готовность принять тот или иной факт за истину служит единственной его проверкой. В детективах нам приходится многое принимать на веру: мы верим, что убийца норовит оставить на месте преступления окурок сигареты необычайной марки, перепачкать ботинки глиной, водящейся лишь в определенном месте, или захватить опочивальню высокородной дамы, оставив там в изобилии отпечатки пальцев. Все мы можем оказаться в горящем доме, погибнуть в огне, попасть под колеса машины недруга, нас могут столкнуть в пропасть, но мы ни за что не поверим, что нас может растерзать крокодил, хитроумно припрятанный в нашей дорчестерской гостиной, или что в результате козней некоего злодея на нас при посещении Лувра свалится и расплющит в лепешку статуя Венеры Милосской. По-моему, классические методы остаются непревзойденными: в нож, огнестрельное оружие, яд по-прежнему веришь, и в этом их преимущество. Все мы можем найти смерть от них или при случае пустить их в дело.
Лучшие из детективистов — те, которые сообщают факты и вытекающие из них выводы на удобочитаемом английском, не уснащая его никакими изысками. Красота слога в детективе ни к чему. Когда нам не терпится узнать, отчего у дворецкого синяк на подбородке, нам не нужны цветистые пассажи — они нас только отвлекают. Не нужны нам и описания природы, когда нас интересует, за какое время можно дойти от лодочного сарая над мельничным лотком до домика егеря по ту сторону рощицы. Не трогает нас и первоцвет на берегу реки. Мимоходом замечу, что мне скучно знакомиться с топографией местности или расположением дома по карте или плану. Не нужна нам и образованность. Одну из самых искусных и изобретательных писательниц-детективисток обрекло на неудачу не что иное, как стремление щегольнуть своей образованностью. Эта, как мне сообщили, в высшей степени ученая дама обладает обширными сведениями в тех областях, где большинство из нас сущие профаны, но было бы гораздо лучше, если бы она держала эти сведения при себе. Конечно же, писателям этих умных книг, которые равно читают люди и высокого, и среднего, и низкого уровня умственного развития, обидно, что им почти никогда не достаются почести. Разве их приглашают на обеды в Челси, Блумсбери или хотя бы в Мейфер? Разве на издательских литературных вечерах взбудораженные гости указывают на них пальцами? Нам известны имена лишь нескольких из них. Остальных покрывает мраком неизвестности безразличие.
Детективистов, естественно, должно уязвлять, что люди, жадно глотающие их книги, относятся к ним свысока, поэтому они не упускают случая продемонстрировать, что они и более утонченны, и более просвещенны, чем мы склонны думать. По-человечески это вполне понятно: им хочется доказать зазнайкам, что они не уступают в учености любому действительному члену Королевского литературного общества, а в поэтичности члену совета Общества писателей. И вот тут-то они и совершают ошибку. Им не помешало бы поучиться непреклонности у своих инспекторов. Это прекрасно, что они располагают обширными сведениями в самых разных областях, они им крайне необходимы, но позволю себе заметить, что хорошо одет тот, чьей одежды не замечаешь; авторам детективов не должно отвлекать читателя своей образованностью от настоящего дела, а именно: от выяснения, кто же совершил убийство.
Детективистам следует запастись терпением. Не исключено, что настанет время, когда историки литературы, рассуждая о произведениях, созданных на английском языке в первой половине XX века, лишь бегло остановятся на сочинениях серьезных писателей, а все внимание сосредоточат на обширной и разнообразной продукции детективистов. И тогда им в первую голову придется ответить, чем объясняется неслыханная популярность этого жанра. Они попадут впросак, если отнесут ее за счет искоренения неграмотности, породившего целую армию ревностных, но темных читателей, потому что детективные романы, в которых выясняется, кто убийца, читают и ученые мужи, и утонченные дамы — и от этого никуда не уйти. Я объясняю их популярность очень просто. Детективистам есть о чем рассказать, и они не затягивают свой рассказ. Они должны завоевать и удержать внимание читателя и поэтому должны вести рассказ в хорошем темпе, должны вызвать любопытство, возбудить подозрение, умелыми эпизодами подогревать читательский интерес. Они должны расположить читателя к тем героям, к которым нужно, и они справляются с этим с поразительной ловкостью, что не последнее из их достоинств. И наконец, они должны привести действие к убедительной развязке. Словом, они должны соблюсти правила, которых искони придерживались рассказчики с тех самых пор, как некий прыткий малый повел в шатрах Израилевых рассказ о судьбе Иосифа.
Сегодня же “серьезным” современным романистам почти, а то и вовсе нечего рассказать читателю; они позволили себя убедить, что в их искусстве рассказ не играет существенной роли. Тем самым они лишили себя мощного способа воздействия на нас, ибо любовь к рассказам заключена в человеческой природе и стара как мир; они сами виноваты в том, что их читателей переманили детективисты. И что еще хуже, подчас они несносно словоохотливы. Они почти никогда не понимают, что тему можно развивать лишь до определенного предела, и поэтому пишут четыреста страниц там, где вполне хватило бы и ста. И толкает их на это нынешняя мода на психологический анализ. По-моему, злоупотребление психоанализом так же пагубно сказалось на современной “серьезной” литературе, как злоупотребление всевозможными описаниями на романе девятнадцатого века. Мы уже поняли, что описаниям местности приличествует краткость и вводить их можно, лишь если они нужны для рассказа. То же самое относится и к психоанализу. Короче говоря, детективистов читают из-за их достоинств, невзирая на их подчас бросающиеся в глаза недостатки; “серьезных” же романистов читают сравнительно мало из-за их недостатков, невзирая на их подчас очевидные достоинства.
III
Доныне я писал о детективе в чистом виде, где речь идет о расследовании, — основы его были заложены По в “Убийстве на улице Морг”. За последние полвека подобные произведения писались тысячами, и к каким только уловкам не прибегали их авторы, чтобы придать им кажущуюся новизну. Я уже упоминал о необычных способах убийства. Мимо авторов не проходит ни одно научное или медицинское открытие, они мигом пускают его в ход. Они закалывают свои жертвы острыми сосульками, убивают их электрическим током, пропущенным через телефон, вводят им при уколе пузырьки воздуха в вены, заражают их кисточки для бритья бациллами сибирской язвы, умерщвляют их, вынудив лизнуть отравленную марку, расстреливают из пистолетов, упрятанных в кинокамерах, отправляют на тот свет незримыми смертоносными лучами. Эти необычные способы настолько неправдоподобны, что в них не веришь.
Порой авторам все же случается продемонстрировать поразительную ловкость. Одно из самых хитроумных их изобретений — так называемая тайна закрытой комнаты: труп человека, явно убитого, находят в запертой изнутри комнате, судя по всему, ни войти туда, ни выйти оттуда убийца не мог. По использовал этот прием в “Убийстве на улице Морг”. Поразительно, но ни один из критиков и по сей день не заметил, что решает эту загадку По явно неверно. Когда, напомню читателю, разбуженные дикими криками соседи ворвались в дом, где жили две женщины, мать и дочь, и нашли их убитыми, дочь обнаружили в комнате, запертой изнутри, заперты были на засов изнутри и окна. Мсье Дюпен доказал, что убивший женщин орангутанг влез в открытое окно, которое само собой захлопнулось, когда зверь убегал. Любой полицейский мог бы ему сообщить, что француженки, одна преклонных, другая средних лет, ни за что на свете не оставили бы окно открытым: ведь через него мог проникнуть вредоносный ночной воздух. Этот прием с изумительной ловкостью применяет Картер Диксон, но его успех вызвал к жизни столько подражателей, что потерял прелесть новизны.
В какой только обстановке не разворачивалось действие детективов — загородные вечеринки в Суссексе, Лонг-Айленде или Флориде, тихие деревушки, где не происходило ровным счетом ничего со времен битвы при Ватерлоо, замки на одном из Гебридских островов, отрезанном от суши штормом. Какие только улики не шли в ход — отпечатки пальцев, следы, окурки, духи, пудра. То же самое можно сказать и о несокрушимом алиби, которое расследователь неизменно сокрушает: вовремя не залаявший пес наталкивает на мысль, что убийца ему знаком (впервые, насколько мне помнится, эту находку использовал Конан Дойл), зашифрованное письмо, которое расследователь расшифровывает, похожие как две капли воды близнецы, потайные ходы. Читателю опостылели девицы, невесть зачем слоняющиеся по пустым коридорам, которых оглоушивает закутанная личность в маске, а также девицы, которые увязываются вслед за детективом, идущим на опасное дело, и тем сводят на нет его планы. Все это: обстановка, улики, загадки — заезжено до предела. Разумеется, и сами авторы в конце концов это поняли и теперь стремятся придать увлекательность историям, рассказанным раз по сто, не меньше, все более небывалыми выдумками. И напрасно. Любые способы убийства, любые тонкости расследовательского дела, любые уловки, имеющие целью сбить читателя со следа, любые сцены из жизни любой среды шли в ход бессчетное количество раз. Детектив в чистом виде изжил себя.
Ему на смену пришел новый любимец публики, “крутой” детектив. Его основоположником считается Дэшил Хеммет, но Эрл Стенли Гарднер утверждает, что первым написал детектив такого рода некий Джон Дейли. Во всяком случае, мода на них пошла с хемметовского “Мальтийского сокола”. “Крутой” детектив претендует на реализм. Герцогинь, министров, богатых промышленников убивают не так уж часто. Не так часто происходят убийства и в загородных усадьбах, на площадках для гольфа или на бегах. Не часто их совершают и старые девы в летах или дипломаты в отставке. Реймонд Чандлер — самый блестящий из ныне живущих авторов, работающих в этом жанре, в своем удивительно здравомыслящем и забавном эссе “Нехитрое искусство убивать” перечисляет составные этого жанра.
Отлично изложено и вдобавок ясно, что при таком положении дел в обществе писателю-реалисту есть где черпать материалы для книг о преступлениях. Читатель охотно верит, что подобные случаи и впрямь имели место: стоит почитать газеты, и вы сами убедитесь, что они отнюдь не редкость.
“Дэшил Хеммет, — пишет Реймонд Чандлер, — вернул убийство по принадлежности тем людям, которые совершают его не для того, чтобы снабдить писателя трупом, а в силу куда более веских причин, и совершают его теми средствами, что у них под рукой, а не дуэльными пистолетами ручной работы, кураре или тропическими рыбками. Он изображает этих людей такими, какие они в жизни, и заставляет их говорить и думать на привычном для них языке”. Это высокая хвала и вполне заслуженная. Хеммет восемь лет проработал в Пинкертоновском сыскном агентстве и знает описываемый им мир. Такой опыт придает достоверность его книгам, на уровень которых поднялся лишь сам Реймонд Чандлер.
В романах авторов этой школы расследование как таковое занимает относительно небольшое место. Личность убийцы не составляет тайны, и увлекательность роману придают старания сыщика доказать вину убийцы и те опасности, которым он подвергается при этом. В результате эти писатели освободились от тягостной необходимости ломать голову, изобретая разнообразные улики. По сути дела в “Мальтийском соколе” сыщик Сэм Спейд припирает к стенке Бриджид О'Шоннесси, сказав ей, что никто, кроме нее, не мог убить Арчера, от чего она приходит в смятение и сознается. Но если бы она не растерялась, а хладнокровно ответила: “Где доказательства?”— она выбила бы у него почву из-под ног, а найми она Перри Мейсона, ушлого законника из романов Эрла Стенли Гарднера, никакие присяжные не признали бы ее виновной на основании столь шатких доказательств, а ничем другим Сэм Спейд не располагает.
Авторы, принадлежащие к школе “крутого” детектива, очень старались написать своих сыщиков людьми с характером и индивидуальностью, но, слава богу, не поддались соблазну наделить их эксцентричными чертами, которыми, в подражание Конан Дойлу, сочли нужным одарить своих расследователей многочисленные авторы детективов в чистом виде.
Дэшил Хеммет — изобретательный и самобытный писатель. У большинства авторов из романа в роман кочует один и тот же сыщик, он создает нового героя для каждой книги. Сыщик в “Проклятии Дейнов” — грузный мужчина средних лет, который полагается больше на свои ум и дерзость, чем на физическую силу; Ник Чарлз в “Худом человеке”, женившись на обладательнице большого состояния, удалился от дел и к сыску возвращается лишь под давлением обстоятельств, он славный парень, с чувством юмора; Нед Бомон в “Стеклянном ключе”, профессиональный игрок, становится сыщиком лишь по воле случая, это своеобразный, неожиданный характер, и каждый романист почел бы за честь создать такой; лучший и наиболее достоверный из них — Сэм Спейд в “Мальтийском соколе”. Это беззастенчивый плут и бессердечный мошенник. Он так мало отличается от преступников, что трудно решить, чью сторону принять — Спейда или его противников. Довольно гнусный тип, но написан он превосходно.
Шерлок Холмс был частным сыщиком, но авторы, пришедшие вослед Конан Дойлу, предпочитают, чтобы их загадки разрешили полицейские инспектора или блестящие любители. Дэшил Хеммет работал частным сыщиком, поэтому, став писателем, он, естественно, выводил в своих произведениях частных сыщиков, и его ученики, представители школы “крутого” детектива, поступили весьма мудро, последовав его примеру. Сыщик — фигура одновременно и романтическая, и зловещая. Как и любитель, он сообразительнее полицейских чиновников, но он вдобавок может предпринимать акции по преимуществу довольно сомнительного толка, что им запрещено законом. Есть у него и еще одно преимущество: так как окружной прокурор и полицейский относятся к его выходящим за рамки дозволенного приемам подозрительно, он борется сразу на два фронта — и против преступников, и против них. Благодаря этому повествование приобретает большую напряженность и драматизм. И наконец, у него есть еще одно преимущество перед расследователем-любителем — раскрывать преступления его прямая обязанность, и поэтому его никто не обвинит в том, что ему неймется совать свой нос в чужие дела. Но почему он выбрал такое малопочтенное занятие, нам не сообщается. Судя по всему, особого дохода оно ему не приносит: денег у него никогда нет, контора его помещается в крохотной, скудно обставленной каморке. Не сообщается нам и о его прошлом. Можно подумать, что у него нет ни отца, ни матери, ни дядьев, ни теток, ни братьев, ни сестер. Зато у него — вот счастливец! — есть влюбленная в него по уши прелестная блондинка секретарша. Он с ней мило снисходителен и время от времени вознаграждает ее пылкую преданность поцелуем, но, насколько я помню, ни разу не забылся настолько, чтобы предложить ей руку. Хотя (за исключением чандлеровского Филиппа Марло) нам никогда не сообщается, откуда родом сыщик и где он обучился своей профессии, зато сообщается уйма сведений о его характере и привычках. Ни одна женщина не может перед ним устоять. Он высокий, сильный, никому не дает спуску, сбить человека с ног ему не труднее, чем нам прихлопнуть муху. Любые побои обходятся для него без серьезных последствий; наш сыщик на редкость храбр, но не слишком осмотрителен, он нередко идет к опасным преступникам без оружия, и они зверски избивают его, но через день-другой он, к нашему удивлению, снова цел и невредим и снова рискует так дерзко, что у нас захватывает дух. Мы бы умерли от тревоги за него, не знай мы наверняка, что гангстеры, мошенники и шантажисты, в руки к которым он попал, не посмеют изрешетить его пулями — не то роман скоропостижно кончится. Он может поглощать спиртное в немыслимых количествах. В ящике стола у него всегда припасена бутылка виски или хлебной водки, и он неизменно ее достает, когда кто-нибудь заглянет к нему в контору или когда ему нечего делать. У него всегда при себе фляжка в заднем кармане и пол-литра в бардачке машины. Приехав в гостиницу, он первым делом отправляет посыльного за бутылкой. Его неизменный рацион, как и у большинства американцев, довольно однообразен и состоит, в основном, из бекона с яйцами или бифштекса с жареной картошкой. Единственный сыщик, интересующийся едой, насколько я припоминаю, — это Нерон Вулф, но он родом из Европы, и его столь чуждую американцам приверженность к роскошным трапезам, равно как и страсть к орхидеям, можно приписать иностранному происхождению.
Историки нравов будущего не без удивления отметят, как изменились привычки американцев между тем временем, когда Дэшил Хеммет писал свои книги, и тем, когда Реймонд Чандлер писал свои. После изнурительного дня, изобиловавшего попойками и покушениями на его жизнь, от которых он чудом спасался, Нед Бомон меняет воротничок и моет лицо и руки, чандлеровский же Марло, если память меня не обманывает, принимает душ и меняет рубашку. Очевидно, за этот отрезок времени гигиенические привычки приобрели большую власть над американцем. Марло — человек порядочный, не то что Сэм Спейд. Он не прочь заработать, но не хочет нарушать закон и никогда не берется за бракоразводные дела. Романы Чандлера, увы, крайне немногочисленные, написаны от лица Марло. Рассказчик, он же главный герой романа, обычно фигура совершенно бесцветная, как, к примеру, Дэвид Копперфилд, но Реймонду Чандлеру удалось написать своего Марло человеком ярким и живым. Жестокий, беспощадный, отчаянный, он на редкость симпатичен, этот парень.
По-моему мнению, лучшие представители “крутого” детектива Дэшил Хеммет и Реймонд Чандлер. Реймонд Чандлер более искусный из них. Хеммет порой до того усложняет сюжет, что совершенно запутывает читателя, тогда как Реймонд Чандлер никогда не отклоняется от намеченного пути. Действие у него разворачивается стремительнее. Персонажи его более разнообразны. У него меньше погрешностей против достоверности, более правдоподобные мотивировки. Оба они пишут на том сочном, красочном английском, на котором говорит Америка. Диалоги, на мой вкус, у Чандлера лучше, чем у Хеммета. Что касается красного словца, ради которого бойкий американец не пожалеет ни мать, ни отца, тут Чандлер не имеет себе равных, и его язвительный юмор удивительно непосредствен и оттого особенно обаятелен.
В “крутом” романе, как я уже говорил, расследованию убийства не придается большого значения. Главную роль в нем играют люди: мошенники, игроки, воры, шантажисты, продажные полицейские, бесчестные политики, которые совершают преступления. Они, конечно, попадают во всевозможные переделки, но переделки эти интересны нам не сами по себе, а из-за участвующих в них людей. Если персонажи — всего-навсего манекены, нам в высшей степени безразлично, что с ними случится. Вот почему авторам “крутого” детектива пришлось гораздо тщательнее работать над образами, чем представителям старой школы, которые почитали это лишним. Они старались сделать своих персонажей не только достоверными, но и убедительными. Большинство прежних расследователей были фигурами фарсовыми, и те эксцентрические черты, которыми их одаряли авторы, делали их попросту нелепыми. Такие персонажи могли родиться только из головы, но, в отличие от Афины, из дурной головы. За исключением сыщиков, в книгах этих авторов действовали стандартные персонажи, лишенные даже подобия индивидуальности. Дэшил Хеммет и Реймонд Чандлер создали таких персонажей, в которые веришь. Они разве что чуть более яркие, более колоритные, чем люди, знакомые каждому из нас.
Я и сам когда-то был романистом, поэтому мне интересно, какими приемами пользуются авторы, описывая наружность своих персонажей. Точно передать читателю впечатление от чьей-либо наружности трудно, и к каким только ухищрениям не прибегали для этого романисты. Хеммет и Реймонд Чандлер описывают наружность своих персонажей и их одежду хоть и кратко, но не менее точно, чем полицейские в тех объявлениях о розыске преступников, которые помещаются в газетах. Реймонд Чандлер успешно развил этот метод. Когда Марло, его сыщик, входит в комнату или в контору, нам сообщается сжато, но достаточно подробно, что это за помещение, что в нем за мебель, что за картины висят на стенах и что за ковры лежат на полу. На нас производит впечатление поразительная наблюдательность сыщика. Делает это автор так же экономно, как драматург (если только он не столь многословен, как Бернард Шоу) описывает для режиссера в каждом акте своей пьесы место действия и мебель. Этим приемом он ловко дает проницательному читателю понять, с каким человеком предстоит иметь дело сыщику и что его окружает. А зная, какая обстановка у человека, узнаешь что-то и о нем самом.
Но мне кажется, что невероятный успех этих двух писателей, принесший им не только уйму денег (их романы издавались миллионными тиражами), но и похвалы критиков, загубил “крутой” детектив. У них мигом появились десятки подражателей. Как и положено подражателям, они решили, что оставят далеко позади тех, кого взяли за образец, усилив их достоинства. По части жаргона они ушли так далеко, что теперь к их книгам требуется прилагать словарь — иначе их не поймешь. Преступники у них грубее, злобнее и зверствуют еще пуще; героини еще блондинистей и распутней; сыщики — беззастенчивее и пьют и вовсе без просыпу; полицейские еще более неумелые и продажные. По сути дела, они впали в такие крайности, что стали просто смехотворными. Своей бешеной погоней за сенсационностью они притупили чувства своих читателей и вместо того, чтобы заставить их ужасаться, вызывают лишь их издевки. Из многочисленных достоинств Хеммета и Чандлера есть лишь одно, которому они не сочли нужным подражать. Это их прекрасный английский язык.
Я не вижу, кто мог бы стать наследником Реймонда Чандлера. По моему мнению, как жанр расследования в чистом виде, так и “крутой” детектив умерли. Но от этого бесчисленные авторы не перестанут писать детективы, а я не перестану их читать.
Эссе было опубликовано в сборнике “Переменчивое настроение” ().
Оригинал статьи найден в сети
ХИМИЧЕСКОЕ
ОРУЖИЕ
Три месяца назад. Дверь коротко пискнула. Раздался гулкий
Человек в костюме с бейджем ЦивиТех щелчок открывающихся замков, за которым
продекламировал имя, держа в руках сканер: последовал мягкий щелчок крепления бейджа,
“Перес Э.” возвращающего его на место на лацкане
Паук шагнул вперед. Плохо сидящий костюма. Каждый винтик, пружина и
оранжевый комбинезон натирал ему ноги. электрический датчик двери пребывали в
Человек считал штрих-код, нанесенный на гармонии, делая то, для чего они
груди Паука. Раздался звуковой сигнал, предназначены.
индикатор сканера вспыхнул зеленым, и Человек-костюм толкнул дверь.
человек в скафандре кивнул. “Следуйте за “Они заждались тебя”, - прокомментировал
мной”. он, позволяя Пауку войти и разглядеть
Паук последовал. “Подчиняйся комнату. Она была похожа на операционную,
инструкциям” было первым, что ему вдолбили где два человека в белых масках и латексных
в голову, когда его отправили во Второй перчатках расставляли лотки с
изолятор временного содержания ЦивиТех. инструментами.
Второй инструкцией было “принимай свое В стороне Паук разглядел ряд сосудов в
лекарство”, ЦивиТех постоянно пичкали стеклянном холодильном шкафу. На каждом
своих подопечных успокоительными. Название была надпись “WellBeing International” и
препарата CDF обертки были стоял номер.
разбросаны по всей тюрьме, но более “Э, мне кажется, вы ошиблись,” -
остроумные заключенные привыкли называть пробормотал Паук, пытаясь отступить. - “Я
его просто “Доза”. не болен”.
Двое мужчин молча шли по бесконечному “Конечно, нет”, - согласился человек-
коридору с одинаковыми на вид дверями. костюм, осторожно закрывая за ними дверь.
Повседневные тюремные шумы болтовня, “Вот почему ты вызвался добровольцем для
чавканье, крики стихли, когда они медицинского эксперимента”.
перешли в ту часть учреждения, которую Паук попытался возразить, но
Паук раньше не видел. Ему было любопытно, почувствовал легкий булавочный укол в
куда его ведут, но он знал, что вопросы затылок, а затем руки в латексе подхватили
приводят только к наказанию, но не к его, прежде чем он потерял контроль над
ответам. За последний год он научился ногами.
добывать информацию, не спрашивая •••
напрямую. Вжик. Вжик.
“Надеюсь, это не займет много времени”, Паук вновь и вновь тянул за шнур и
- аккуратно сказал он. “Охранники отпускал его, наблюдая как пружины
взбесятся, не увидев меня на прогулочном сматывают шнурок обратно.
дворе через пятнадцать минут”. Вжик. Вжик.
“Не беспокойся об этом”, - отозвался “Хорошая работа, Перес. Эта штука
человек в костюме. всегда заедала.”
“А ну конечно, это же не вам надерут Человек-костюм наклонился и взял его из
задницу за опоздание”. Он сделал паузу, а рук Паука. Заключенный пожал плечами.
затем быстро добавил: “Сэр”. “Я всегда хорошо работал руками, мистер
Они остановились у двери с номером Джонс."
Человек-костюм открепил бейдж, и Паук Джонс безымянный человек в костюме …
услышал, как напряглись пружины. Он снова прикрепил свой бейдж к держателю. На
представил, как кусочки дешевого бейдже не было никакого имени, но Паук
пластикового держателя бейджа вращаются, сказал, что его зовут Джонс, и ему было
разматывая шнурок. слишком безразлично, чтобы выяснять
наверняка..
“Это нечто большее”, - сказал Джонс.
“Похоже, ты умеешь обращаться с Паук приложил ухо к двери и
механизмами, даже с простыми”. прислушался.
Он передал свой сканер штрих-кодов “получил необычный результат на
Пауку. снимках”, - проговорил медик.
“Теперь я хочу, чтобы ты активировал “Что вы имеете в виду?”
этот сканер”. Донесся шорох пластиковой пленки и
Паук взглянул на экран. “Он щелчок.
заблокирован. Какой пароль?” “Взгляните на это. Вот сюда.”
Джонс улыбнулся. “Я уверен, это не “Я вижу только яркое пятно”.
проблема”. “Это потому, что оно не пропускает
••• лучи. Это какая-то плотная материя.”
“Просто принимай обезболивающие два “Хм, интересно. Итак, процедура
раза в день вместе с другими таблетками. изменила его физическую форму, но мы не
Это должно помочь избавиться от головной ожидали такой опухоли”.
боли до следующего осмотра.” “Я не совсем уверен, что это опухоль”,
Медик протянул Пауку оранжевый - пробормотал медик. “Его способности к
пластиковый контейнер. механике зашкаливают, и вы предположили,
Спайдер встряхнул контейнер, что у него есть некоторая способность
прислушиваясь к дребезжанию таблеток общаться с более совершенными машинами.
внутри. Рост этой опухоли, по-видимому,
”Спасибо, док". Он встал и потянулся к согласуется с возрастанием этих
двери, чтобы уйти. Джонс был с другой способностей, так что, вероятно, здесь
стороны, держался за дверь и ворвался есть связь”.
внутрь как раз в тот момент, когда Паук “Что вы хотите сказать?”
шагнул к проходу. Они столкнулись друг с “Честно говоря, Джонс, если Перес
другом, и в потасовке контейнер с продолжит использовать свои способности,
таблетками улетел в сторону. он, скорее всего, умрет. Или превратится
“Будь внимательнее, Перес”, - буркнул во что-то другое. Может быть, и то, и
Джонс, захлопнув за собой дверь. Паук другое. Единственный способ определить это
ошарашенно поводил глазами в поисках - провести полное вскрытие его мозга.”
укатившийся таблеток. Черт, они, наверное, Последовала пауза, затем Джонс
в смотровой остались. Он уже собирался заговорил снова: "Отлично. Я поговорю с
открыть дверь, как услышал повышенный руководством, посмотрим, сможем ли мы всё
голос Джонса. “Меня не волнуют его устроить. Переса доставят сюда, и вы
головные боли! Я хочу результатов!” можете быть уверены, реанимационные усилия
не увенчаются успехом. Мы устроим вам
вскрытие.”
Паук почувствовал, как задрожали его
руки. Он побежал по бесконечному коридору
с одинаковыми на вид дверями.
ГЛАВА ПЕРВАЯ:
Происхождения
и Клады
"Èáî îí èñõîäèë èç îãðîìíîãî ÷àíà â ïðîêëÿòîì óãëà,
ãäå êîïîøèëèñü ÷åðíûå òåíè."
- Ãîâàðä Ôèëëèïñ Ëàâêðàôò, "Ãåðáåðò Óýñò—ðåàíèìàòîð"
Простите нам обращения на "вы", но эта глава посвящена тому, что "они" сделали с "вами".
Вы стали так называемым Девиантом, недавно сбежавшием или иным образом
противопоставившим себя силам, которые подобрали бы для вас место по своему разумению.
Их ошибка заключалась в том, что они верили в вашу способность, силы и возможности как-то
изменить свою судьбу. Может быть, вы с самого начала боролись с оковами или, возможно,
ждали своего часа, и в конце концов раскрыли свои истинные мотивы.
Тем не менее, так или иначе, Преобразованные приспосабливаются к тому, что с ними
произошло, и хотя вечное бегство или даже служение своим “создателям” может
рассматриваться как трусость, это все равно естественная реакция на пережитые травмы или
пробуждение тёмной мистической силы. Преданность может показаться самым безопасным
или единственным вариантом перед лицом превосходящего врага. Но находятся и те, кто хочет
избежать рабства и постоянного страха, их единственный путь к лучшему будущему - это
бороться и, насколько это возможно, не пострадать в этом противостоянии, чтобы пролить
свет на произошедшую чудовищную несправедливость. В таком случае человек перестает быть
просто Девиантом, а становится самим собой, отвергающим чужое влияние и вырывающимся
из пут теневых организаций.
Безусловно, следуя по пути сопротивления, неизбывно сталкиваешься с трудностями.
Ïðîèñõîæäåíèÿ
Происхождение Девианта зависит не только от применяемых инструментов и методик, но и от
предрасположенности. Одни готовились к трансформации или, по крайней мере, верили, что она
стоит свеч. Другие были захвачены насильно и претерпели Дивергенцию сообразно наследственной
предрасположенности, или вовсе были преобразованы в нечто непредсказуемое. В то время как
Клады описывают Преобразованных, отталкиваясь от Вариаций, которые они проявляют, на
Происхождения влияют глубоко укоренившиеся предрасположенности и то, как инициация
Девианта поддерживает или ущемляет его физическую и духовную самость.
Заговоры уже давно изучают природу Происхождения Девиантов.
Некоторые ученые хотят исключить значимость Происхождения, чтобы точно контролировать
проявление Вариаций и Шрамов. Заговорщики хотят привить послушание, но не могут превозмочь
Происхождение, которое, по-видимому, поощряет неповиновение или обращает осмотрительность
буйством. Однако не все заговоры так сосредоточены на контроле,
некоторые считают, что способность субъекта влиять на свою собственную трансформацию
открывает возможности для дальнейших исследований. Может ли тщательно подготовленный
фанатик проявить более сильные Вариации? Как насчет мнимого несчастного случая или пыток
субъекта, чтобы он вопреки всему развил новые способности? Крупные тайные организации
пытаются манипулировать Происхождением самыми разными методами, и последнее
поколение Девиантов может поделиться историями о странных, мучительных
психологических экспериментах, которые проводятся над подопытными.
В базах данных Заговорщиков выделяются пять основных Происхождений
с официальными и неофициальными обозначениями.
Origins 21
• Автоурги: Избравшие искренне желают быть средств трансформации. В какой-то момент каждый
Преобразованными, чтобы удовлетворить свою из них осознает Дивергенцию, но не может избежать
потребность или соответствовать некой религиозной её. Экзоморфы проявляют Явные Вариации. Они
идее. Они могут не знать, кем именно они станут, но могут стать следствием радикальных смелых
понимают, что выйдут за грань человеческого существа, экспериментов или невольным душевным
и приветствуют это. Они склонны проявлять Явные сопротивлением. Во многих отношениях они
Вариации и часто остаются вовлеченными в дела архетипичные Ренегаты, которые как правило
заговора, который их породил. На самом деле, многие стремятся разрушить Заговоры и не допустить,
из них сами являются заговорщиками, а в некоторых чтобы кто-то еще страдал так же, как и они.
случаях даже Прародителями. Большинство
Избравших - Приверженцы, они получают желаемое, • Генотипические Девианты обязаны своим
даже если это имеет цену. Ренегаты - это, как правило, происхождением своим родителям, обстоятельствам
те кто выступает против заговощиков, или те кто рождения или зачатия или какой-то
обнаруживает, что постчеловечество - это не то, во что предрасположенности, скрытой в их родословной.
они верили. Автоургики-ренегаты встречаются Некоторые из Прирожденных всегда знали, что они
достаточно редко, чтобы другие Ренегаты не доверяли особенные, и либо являются детьми
им, опасаясь, что они могут быть шпионами и Преобразованных, либо обладают какой-то
лазутчиками, посланными тайными организациями. рецессивной чертой или наследуемым качеством,
которое определяет их как “Того, Кто Восстанет”, или
какую-то аналогичную зловещую фигуру,
предсказанную наукой или пророками. В других
• Эпиморфы: С помощью угроз и обещаний лучшей случаях такое происхождение скрывается
жизни Заговоры убеждают Добровольцев совершить родителями или даже появляется внезапно в
трансформацию. И если Избравшие стремятся к результате экспериментов давно умершего
преображению ради преображения, эпиморфы Прародителя над предком. Генотипалы часто
соглашаются на нее ради чего-то ещё: денег, свободы раскрывают свои Вариации в подростковом возрасте,
или благополучия близких. Многим Добровольцам хотя это не правило, поскольку критический триггер
лгут о том, что с ними случится, хотя зачастую они может наступить раньше или позже. Генотипалы
пребывают в отчаянии и готовы на любые авантюры. проявляют огромный спектр Вариаций и самым
Эпиморфы чаще всего проявляют Преданность, хотя разным образом попадают под прицел
и не всегда искренне - охотятся на Ренегатов за Заговорщиков. Кто-то считает генотипалов
вознаграждение. В их рассказах о Дивергенции часто "благородной кровью", некоторые являются
фигурируют сложные отношения с Заговором, и даже опекунами Прирожденных.
если они становятся Ренегатами, им приходится
разбираться с построенной паутиной отношений - • Патологические Девианты являются жертвами
коллегами, опекунами и другими сотрудниками. чудовищных совпадений. Также называемые
Добровольцы, как правило, проявляют Скрытые Инцидентами, они активировали жуткую
Вариации. мистическую машину, попали в бассейн
сверхъестественной энергии или иным образом
• Экзоморфы: Преднамеренно преображенные, но непреднамеренно столкнулись с чем-то настолько
против своей воли, Невольники обычно становятся чужеродным, что это изменило их навсегда. У
Ренегатами, когда появляется такая возможность. Патологиков нет определенного стандартного
Заговорщики относятся к Экзоморфам с крайним происхождения и никакие общие закономерности не
презрением или мрачной жалостью, которую связывают их с Заговорами. Бывает даже, что вокруг
испытываешь к врагу, который невольно встаёт на появившегося Патологика формируются новые
пути и которого нужно уничтожить. Невольник Заговоры, или дремлющие секты пробуждаются
может быть похищен, подвергнут угрозам, выведен из потому что Девиант исполнил определенное
строя или даже тайно подвергнут воздействию пророчество или активировал ту самую машину.
22 CHAPTER ONE: ORIGINS AND CLADES
Êëàäû им
Мутанты: Что-то в геноме Гротесков восстало против
ужаса Дивергенции, отвергая все, что пыталась навязать
насильственная трансформация, реагируя
Происхождение - это то, как Девиант подошёл в невероятным образом. По мере того, как душа Мутанта
Дивергенции; Клады - это то, как Девиант был сломлены. раскалывается, его тело становится чем-то большим, чем-
К какой из пяти Клад принадлежит персонаж, зависит от то отвергающим конкретную форму преображения, идя
того, насколько его разум и тело адаптировались к собственным путем.
процессу, который расколол его душу.
Несмотря на то, что особи каждой Клады
трансформируются сходным образом, каждый Девиант
Êëàññèôèêàöèÿ
уникален и по-своему влияет на процесс трансформации. íåêëàññèôèöèðóåìîãî
Дивергенция подчиняется простому жестокому правило - Заговоры сосредоточены на Кладах, потому что они
человеческий материал будет преображен во что-то дают позволяют в некоторой степени предсказать исход
сверхчеловеческое и либо умрет, либо будет сломлен и Дивергенции. Логично было бы считать, что вскрытие
примет свою судьбу Преобразованного. Хотя обратного объекта и хирургическая имплантация механических
пути нет и исход неизбежен, что именно произойдёт в частей приводит к формированию Инвазивов, но тело
каждом случае - неизвестно. Несмотря на любое сходство жертвы может отторгнуть холодный металл и зацепиться
во внешности, этиологии или способностях среди за теплое электричество внутри машин, и вместо этого она
представителей одной и той же Клады, каждый станет Коактивом. Или какая-то генетическая причуда
трансформированный особый. Каждый пережил может заставить его тело яростно отторгать чужеродные
Дивергенцию по-своему и пришел к Вариациям и вещества и перестраивать физиологию так, чтобы он стал
Шрамам уникальным образом. Мутантом, враждебным ко всему механическому.
У каждого Девианта есть три Адаптации — две в Провокатор Дивергенции не зависит от человека её
зависимости от их Клада, плюс Упрямая Решимость, переживающего, в то время как его реакция, которая от
которая универсальна для всех Преобразованных. части определяет Кладу, напрямую зависит от него самого.
Какими бы разными ни были Сломленные, их Адаптации Клады на самом деле не являются случайными.
указывают отражают общую боль - страдания во имя Индивидуальность субъекта является важным, но не
выживания. Для некоторых Преобразованных тот факт, единственным фактором. Дивергенция, по-видимому,
что другие обладают теми же Адаптациями, и понимание, следует определенным векторам, обусловленным
что они не одиноки, является единственным утешением. событиями, которые разрывают душу человека.
Цефалисты: Умы этих Экстрасенсов воспользовались Например, чрезмерный поток энергии — даже эфемерных
ломающей природой Дивергенции, высвобождая энергий, плохо изученных наукой, — при выполнении
собственную силу, питаемую расколом души. Это дало им преображения может способствовать изменению исхода в
могущество влиять на мир с помощью чистой пользу получения Коактива. Имплантация живого
ментальной воли, превосходящей все мыслимые биологического материала лучше всего подходит для
предположения простых смертных. создания Химерика, точно так же, как вживление
Химерики: Также известные как Гибриды, эти механических компонентов в человеческую плоть чаще
Преобразованные объединяют человеческие и всего порождает Инвазивов, если вообще даёт какой-либо
чужеродные виды, и, если им повезет, вбирают лучшее из эффект.
обоих. Гибриды могут сочетать органы животных, гены Прародители, контролирующие и понимающие (хотя
растений, наспех закрепленные конечности или быть бы от части) процесс, как правило, способны
носителями прожорливых патогенов и паразитов. воспроизводить результат в дальнейшем, или, по крайней
Коактивы: Наполненные пропускают неосязаемое мере, могут максимально устранить переменные, чтобы
сквозь человеческую плоть, направляя оное. направить трансформацию по желаемому пути. Чтобы
Определенная сила, связанная со Сломленным, помочь обеспечить контроль, которого они так отчаянно
расколовшим душу, может быть почти любой. Один жаждут, Заговоры, специализирующиеся на создании
может использовать гибельные разряды электричества определенных Клад, могут использовать психологическое
или волны радиации, в то время как другой направляет профилирование и генетический скрининг для выявления
ангельский свет или демоническую тьму. Сама суть субъектов с характеристиками, сходными с теми, которые
нематериальной энергии не имеет значения; её слияние с ранее давали благоприятные результаты. То, что
человеком, который им управляет, - вот что определяет сработало на одном субъекте с конкретным "досье" и
эту Кладу. физиологическим профилем, может сработать на другом.
Инвазивы: Киборги становятся всё более могучи по Несмотря на все усилия, Дивергенция - остаётся по-
мере того, как их плоть вбирает всё больше инородной прежнему скорее искусством, чем наукой, и любой метод
неживой материи, интегрируя её и делая единым целым с может так же легко породить Цефалистов, как и
их нечеловеческим существом. Некоторые Инвазивы генетических Мутантов. В целом, Прародители понимают,
извлекают выгоду из хромированных техно- чудес, в то что в каждой популяции есть отклонения, равно как и
время как другие обходятся устаревшими ретро- люди оказывающие жертвами несчастных случаев -
устройствами, сделанными самостоятельно. Но аномальных происшествий. Простые зеваки или
механические импланты - не единственный критерий пытливые умы, оказавшиеся в нужном месте в нужное
этой Клады. Магические артефакты, инопланетные время, могут стать жертвами Дивергенции так же легко,
девайсы и другие экзотические материалы, как и тщательно подготовленные субъекты. В конце
интегрированные в плоть, также характерны Инвазивам. концов, к какому Кладу присоединяется Девиант, во
многом зависит от физического, психического и
духовного состояния самого преображаемого.
Clades 23
Автоурги
Избравшие
Вы создали себя сами — почти. Вы взглянули на себя и увидели
нечто незавершенное. Плоть - это глина, из которой можно сваять
нечто большее. Возможно, эта трансгуманистическая лирика
заманила вас в ловушку, но вполне возможно, что вы пришли к
Преображению не до конца понимая, что в сути произойдёт -
стремясь сделать научное открытие или нечто подобное.
Комбинации нуклеотидов, кибернетические схемы или
странные алхимические формулы заняли весь ваш разум.
Вместо личных интересов какое-то серьёзное дело могло
привести к тому, что вы стали Избравшим: война, которую нужно
выиграть, мир, который нужно сохранить, народ, который
нужно освободить — или уничтожить. Месть - тоже
распространенный и мощный мотив, и она особенно хорошо ослепляет
тех, кто всей душой стремится к Преображению, не давая им увидеть
последствия.
Так или иначе, вы искали возможности, чтобы реализовать свои мечты.
Вы искали своего Прародителя. Вы желали, чтобы вас Преобразили — и
вам не пришлось просить дважды. Вы могли испытывать страх, но никогда
не испытывали желания отступить. И Прародитель был очень этому рад;
по многочисленным данным Заговоров такие Автоурги, как вы, с сильной
волей к самоизменению, достаточно хорошо переносят боль Дивергенции,
и способны проявлять перспективные Вариаций. Ну что ж, взгляните чем
вы стали. И вспомните, кем хотели стать.
Прозвища: избравший, искатель
Просхождения и Дивергенции: Рассмотрим следующие происхождения.
В конце концов нас всегда подводит наша центральная нервная система.
Так он думал после последней дозы триптамина, после того, как повесился
на крюках на древнем дубе в мифическом испытании, придуманном ею
самой. После медитации, которая завела его в место в серую комнату, за
полшага до истинного блаженства. Но он не смог сделать этот последний
шаг, ограниченный возможностями нейронов. В конце концов, “скорость
мысли” составляет менее миль в час. Анализаторы слабы, их
способность обрабатывать информацию ограничена. Но он узнал людей,
навёл справки в своём кругу экстремалов. У них были средства, но не было
руководящей руки - как именно подступиться. Он сам взялся за
управление, направлял их, пока они делали уколы, капельницы, пели на
тибетском и бормотали о стволовых клетках и “псионических
способностях”. Он пробудился. Он взглянул на мир другими глазами. И
мир предстал перед ним уродливым и чуждым.
Сила — она желала её больше всего на свете. Она работала так же усердно, как и все
остальные в спортзале и на полосах препятствий на базе, но наткнулась на
непреодолимое препятствие. Молочная кислота разъедала её мышцы, но скорость
прохождения всех испытаний, вес гирь и другие параметры не превышали
определенной отметки. Она просто больше не могла поднять большую тяжесть, бежать
быстрее. Она была отличным стрелком и хорошо обращалась с ножом. Она заработала
звание, нашивки и, в конце концов, попала в организацию, где нашивки и униформа
считалась моветоном, где она тренировалась тихо и эффективно убивать тех, кого ее
страна стыдилась, где она была третьей во всём, и она ненавидела это. Но в тёмном
военном мире, где даже государственные интересы едва прослеживаются, всегда есть
Áóäü îñòîðîæåí ñî ñâîèìè æåëàíèÿìè
24 CHAPTER ONE: ORIGINS AND CLADES
другое, более элитное подразделение. Она расшифровала
их сообщения, убила их часовых и вызвалась
добровольцем. “Я здесь из-за протокола Инвазия”, - СТЕРЕОТИПЫ
объявила она. “Я хочу участвовать”. Они сделали ее
сильной — невероятно сильной. Но и слабой в том числе, Инциденты: Узнай, кто ты есть, а затем
когда выяснилось, что она стала не более чем
специализированным дроном, управляемым по проводам действуй.
в непонятных миссиях. Но она никогда не боялась боли. Рожденцы: Не принимай всё это, как должное.
Она знала, как обращаться с ножом и как извлечь Невольники: Половина твоих страданий от
микрочип сопротивления твоему дару.
Добровольцы: Может быть, мне тоже
Он обожает безумные научные клише. Другие следовало заплатить, а не бросаться на первое же
действительно называли его сумасшедшим, и это еще предложение.
больше отдаляло его от ортодоксии. Его интерес к
психическим исследованиям начался достаточно
невинно, с анализа результатов экспериментов, заговорам до тех пор, пока не станет ясно, что
проведенных в соответствии с лучшими стандартными преображение не соответствует их устремлениям, а
протоколами, результаты которых, тем не менее, не полученные возможности не компенсируют клетку, в
поддавались воспроизведению. Он проанализировал которую Девианты помещаются.
каждый фрагмент и учел все общепринятые Большинство Избравших не совершают этого
предубеждения, и в конце у него возникло странное последнего шага. Дивергенция может сопровождаться
желание стать частью чего-то большего. Он изолировал страданиями, но полученная сила — способности,
его, и начал добиваться финансирования богачей и которые обычные люди считали недостижимыми обычно
помощи удивительно большой сети ученых, слишком велика, чтобы отказаться от неё. Таким образом,
заинтересованных именно в такого рода вещах. Никто из большинство Автоургов примыкает к Заговорам. Во
его союзников не стал бы предавать огласке и рисковать многих случаях они считают себя лидерами Заговора, а не
своей репутацией, так что он был готов взять всё на себя, его пешками, но даже несмотря на то, что их можно
если понадобится. Это чувство одиночества и изоляции назвать “Главным экспериментом” или “Избранным”,
укрепило его решимость создать Коактивное Устройство, Девианты остаются в плену условностей и обязанностей,
не утруждая себя обычными протоколами безопасности, возлагаемых на них Заговором.
и использовать его на себе. Применение либо убило бы Фактор происхождения: Автоурги извлекают пользу
его, либо стало доказательством его триумфа. Но после из своей сильной мотивации стать Преобразованными и
того, как энергия Устройства изменила безумного получают одну Величину Явной Вариации без Шрамов.
ученого, подключила к обширной ноэтической матрице Однако их желания заманивают их в ловушку
мышления, он осознал, что его помощники вели его к дополнительного очка Преданности. Они могут
этому прорыву. Он был не первым на этоп пути —но сохранять отношения (порой даже вынужденно) с теми,
первым, прошедшим сквозь боль.. кто имеет решающее значение в их Преображение, или
Отступничество: Автоурги обычно сразу испытывать растущую злобу по отношению к тем, кто
обнаруживают пропасть между своими ожиданиями и препятствовал их стремлению к власти.
реальностью, в которую были ввергнуты. Без четко Концепции персонажей: ученый-экспериментатор,
определенных целей они никогда бы не стали спортсмен-чемпион, духовный искатель, идеолог
Преобразованными. С другой стороны, они часто готовы трансгуманизма, доброволец-патриот.
пойти на большие жертвы ради достижения
“сверхчеловеческого” состояния и могут служить своим
Origin – Autoturgics 25
Эпиморфы
Добровольцы
Доверившиеся судьбе. Уставшие. Отчаявшиеся. Сами пришедшие к тому, но не
всегда желавшие того. Заговоры называют вас “Эпиморфами”, поскольку даже не
имея жажды трансформации, их потребность в кардинальном решении создает
плодородную почву для эксперимента, привки, сращения или имплантации. Сам
метод преображения имеет меньшее значение, чем психический фактор, который,
другими словами, можно описать внутренней пустотой. Эта опустошенность
заставила их принять Дивергенцию, не задавать лишний вопросов и подчиниться
Заговору.
Независимо от того, считаете вы эту опустошенность скрытым потенциалом
или трагедией, причина её далеко не так лирична. Возможно, вы вызвались
добровольцем из—за кредитного долга - вашего собственного или кого-то,
кого вы любите. С другой стороны, вы можете просто хотеть немного
обогатиться, “присоединиться к программе” и получить шестизначную
вознаграждения. Некоторые Заговоры отбирают Эпиморфов из тюрем,
создавая для осужденных это возможность сократить свои сроки, добровольно
став участниками эксперимента. Возможно, вы являетесь судимым,
неспособным найти работу, и Заговор готов закрыть глаза на биографию.
У вас могут быть медицинские счета, карточные долги, больной друг
или родственник, которого Заговор может вылечить. Возможно, вы
зашли в тупик, и ваши личные мечты безднадежно разбились, и
Преобразование - это способ начать все сначала. В отличие от
Автоургов, Дивергенция — это не ваша цель, это то, что вы готовы
претерпеть, чтобы обрести новую жизнь или заполнить
внутреннюю пустоту.
Прозвища: доброволец, отмеченный.
Происхождения и Дивергенция: Кто подпадает под эту Кладу?
Например, он. К 40 годам он должен был заболеть раком. От него
умер его отец и так умер его дед. Он рано заработал свой капитал,
мотивированный ранней смертью, но быстро его растратил,
обратившись к специалистам, которые могли бы помочь ему
обмануть смерть. Последний исследовала его геном и нашёл ген,
который вероятнее всего убьет его. В утешение медик допустила,
что есть способ побороть эту угрозу. Она увидела, как он
потянулся за чековой книжкой, и остановила его, заверив, что
это не будет стоить ни цента, но ему придется заполнить
множество бумаг и анкет. Ослепленный возможностью, он
заполнил все бумаги, даже не дождавшись своего адвоката,
включая те из них, которые запрещали говорить с ним. В течение
следующих нескольких недель он терпел операции и инъекции,
пульсирующие импланты и врачей в масках, бормочущих о
“химерном горизонтальном переносе генов”. Он отходил от всего
этого, пребывая в лекарственном тумане в течение нескольких
часов, которые он посчитал днями. Но новая животная плоть,
взятая и деликатно модифицированная, помогла ему быстро
избавиться от травм и токсинов. Теперь он никогда не заболеет
раком. Он отбросил эту человеческую слабость.
У другого Добровольца никогда не нашлось бы таких денег,
которые открыли бы дорогу в первоклассные лаборатории. Он
дошел до того, что практически стал бездомным; в основном он
промышлял каучсёрфингом, а когда не мог найти ночлега, полагался
на метамфетамин и силу воли, чтобы вообще не спать. Он обладал
наделен исключительной интуицией. Он всегда знал, когда
26 CHAPTER ONE: ORIGINS AND CLADES
ß äóìàë, ÷òî çíàþ ÷åãî õî÷ó. Íî íå òåïåðü.
Òåïåðü ÿ çíàþ, ÷òî âñ¸ ýòî ñîâñåì íå òî.
сделка обернется неудачей или когда в дверь постучат
копы. В конце концов он решил нажиться на этом,
применяя свой дар и искусство одурачивания. Каждый
доллар уходил на метамфетамин и карточные долги — его
СТЕРЕОТИПЫ
дар подталкивал его играть вновь и вновь, и порой
наркотический туман не давал ему остановиться. Инциденты: Ты заслуживал лучшего. Я
Букмекеры не захотели иметь с ним дела, и тогда он имею в виду выплату или что-то похожее .
решил раздобыть деньги иначе - сдавать кровь. Рожденцы: Дело не в том, кто ты есть, а в
Задружившись с одним из тамошних техников, он том, на какие жертвы ты пойдешь и
получил контакт одного их постоянного клиента. Этот почему.
человек при встрече сразу отметил его дерьмовые зубы и
желтые глаза и сказал, что есть способ оставить все это Избравшие: Тебя обманули.
позади. Люд — “эзотерическое общество” — заплатил бы
ему за использование его дара, даже помог бы развить Невольники: Мир жесток. Получай то,
силу. Он посчитал это всё разводом, но когда Люд усадил что причитается, с процентами.
его в круг и все запели, хотя они называли это
“психодрамой”, позволяющей пробудить его способности и жертвы, навязанные Заговорами. Некоторые
“Цефалиста”, он понял, что они невероятно серьезны в Эпиморфы оправдывают ужасные увечья и большую
своих намерениях. Люд направляли нечто неосязаемое во плату возможностью "безбедно" жить дальше. Некоторые
время ритуала. Это Нечто все еще наблюдает за ним, даже добровольно соглашаются на Преображение по
сейчас. причинам столь экстренным, что любая боль того стоит.
Такие, как правило, остаются Приверженцами.
Она стала Преобразованной ради денег. Она знала, Эпиморфы, ступившие на путь мятежа, осуждают
что никогда не получил нормальную работу, а своих поработителей, считают договоренности
студенческие знания превратили ее из археолога в эксплуататорскими, независимо от того, что они
воровку, специализирующуюся на артефактах, получили взамен. По крайней мере, они требуют
востребованных её постоянными клиентами - кругом достойного отношения к себе. Для некоторых
коллекционеров. Никто кроме них не интересовался её Дивергенция стала единственной возможностью
услугами; после того, как её коллега так и не вышел на пробудить острое чувство самооценки. Порой они просто
связь с раскопок, они предложили ей разобраться, теряют все блага, полученные от Заговора. Они тратят
приложив крупную сумму денег. Она спустилась в свои деньги на бегство от близких, которым хотели
подземелье и нашла ту штуковину: древнюю помочь. Иногда всё это накапливается и формирует
конструкцию, выполненную из анахроничной стали, снежный ком.
скользкую от синего масла, в которое он был погружен. Фактор Происхождения: Добровольцы идут на
Когда она поднялась обратно, агония сковала ее Дивергенцию хотя они не всегда знают, к чему это
конечности. Она посмотрела в зеркало и закричала, приведёт. Тем не менее, их потребности определяют их
увидев приветствовавшее ее инопланетное лицо. изменения. И эти потребности сохраняются после, давая
“Мутация”, - сказал ее контакт. Они знали, что это очко Преданности. Это проактивное побуждение также
произойдет обеспечивает одну ступень Величины Скрытой Вариации
Отступничество: Немногие Эпиморфы без Шрама, поскольку какая-то часть личности Девианта
действительно знают, во что ввязываются. Они готова отвечать за любые последствия.
добровольно вызвались изменить свою жизнь, и даже Концепты персонажей: супер-солдат, уличный
если бы им рассказали о последствиях, никакие слова не мошенник, исполнитель, игрок
смогут передать реальность Преобразования -
физические и психические страдания
Origin – Epimorphs 27
Экзоморфы
Невольники
Скованный ремнями. Обколотый. Плененный. Трансформация нелегкий процесс для
любого Преобразованного, но вы были преображены против своей воли. Каждый по-
разному реагирует на подобное, но произошедшее невозможно забыть. По крайней мере,
содеянное распалило ваше чувство справедливости и жажду свободы. Заговор и ваши
Прародители сочиняют всевозможную ложь, чтобы оправдать себя. Может быть,
вы были приговорены к смерти судом или криминальным авторитетом, либо
каким—то конкурирующим Заговором, и ваши мучители оправдывают
случившееся тем, что дали вам новую жизнь — какой бы они ни была, и это
даёт им возможность играться с вашей судьбой. Может быть, они
преподносят это как наказание за преступление или шанс искупить
вину. Может быть, они адепты прогресса — жертвуя вами, они могут
помочь другим исцелиться, изобрести новую технологию или достичь
новых вершин в эзотерической практике.
Так не может продолжаться. Знайте, что все это ложь, даже если Заговор
верит в праведность собственного дела. Особенно, если в это верит. За
идеологиями и рационализациями кроется грязная правда.
Они причинили вам зло. Но помните: Дивергенция дала вам могущество.
Вы можете не знать, что это за сила, потому что мучители редко заботятся
об объяснениях совершаемых деяний. Но это всё не важно. Всё это чушь.
Важно то, что эта сила, это могущество в твоих руках, несмотря на любые
Шрамы и несмотря на пережитую боль.
Прозвища: невольник, награжденный (слово, используемое Заговорами)
Происхождения и Дивергенция: Истории трех Ренегатов иллюстрируют,
каково это - быть одним из Невольников.
Он был экспертом во многих областях, но не в тех областях, в которых
выдают докторские степени. Работа с высокоточным производственным
оборудованием, биологическими материалами и летучими химикатами
требовала углубленной подготовки и отточенных инстинктов — с тем, что
“мозги” предприятия в своих офисах проигнорировали, он столкнулся на
производстве лицом к лицу. Станки загрохотали. Вещества зашипели. Он
закричал. Когда он очнулся, он был не в больнице, а в другом крыле завода. Он
лишился многих частей тела. Сквозь маски люди, которых он никогда раньше
не видел, уверяли его, что могут исправить его с помощью
“протокола Инвазии”. И тут он понял, что произошедшее не было несчастным
случаем, а затем ощутил новые запахи и новые части. Осознал их наличие,
когда ещё лежал. Адаптивные материалы его новой плоти, частично ткани и
частично машины, никогда не смогли бы возникнуть без его научного вклада.
Все эти технологии принадлежали ему — и теперь, когда он поправился, ему
нужно тщательно спланировать возвращение в свои руки того, что его по
праву.
У нее были все основания полагать, что это конец. Она убила много
людей ради Семьи, так много, что все их лица слились в одну кровавую
карикатуру. Именно такое лицо принадлежало человеку, который всадил
ей пулю в ногу. Другие синдикаты сбросились, чтобы нанять его. Он
посмеялся над суммой, намереваясь удвоить гонорар. “Никто не узнает,
что я допустил такую оплошность," - сказал он, - "Потому что кое-кто
обещал, что тебя никто не найдёт”. Вошли две женщины. Одна из них
достал иглу. После этого возникла Синяя Комната, и тело,
Âû íå èìåëè ïðàâà.
28 CHAPTER ONE: ORIGINS AND CLADES
подобное ртути, атомы податливые и быстрые, хотя они
были не способны изобразить ее прежнее лицо. “Эффект
Мутирующего Присутствия”, - сказали они, как будто это СТЕРЕОТИПЫ
имело смысл. Они сказали, что теперь она принадлежит
им, словно это тоже имело смысл. По крайней мере, она Инциденты: Мне так жаль.
понимала, почему ее выбрали, помимо легкости Рожденцы: Твой пример - лишнее
инсценировки ее смерти. Им нужно было оружие; она доказательство того, что можно бороться.
подчинялась, пока не поняла, что ее “благодетели” не
были такими всевидящими, какими считали себя. Избравшие: Тебе предстоит заслужить
моё доверие. Это будет нелегко.
Они называли его “Лунное дитя”: на манер старого Добровольцы: Стоило ли оно того?
семейного суеверия, переосмысленное и выражающего
привязанность. Они не следили за ним, а потому он
только листал страницы и смотрел картинки, так как не является достаточным успехом, или когда они
мог прочитать слова. Однако те символы на страницах проникаются уверенностью, что содеянное будет
повлияли на его рисунки - он начал добавлять спирали и воспринять с большой благодарностью Девиантом.
сигилы на свои произведения. В тот вечер, когда его Большинство Заговоров не питают подобных иллюзий.
семья посмотрела его небольшую выставку, он видел их в Они запирают своих подопытных в удаленных
последний раз. Ему было всего 16 лет. После того, как лабораториях, поместьях и ритуальных кельях или
они исчезли, семейный долг лишил его всего — выпускают их на свободу под строгим надзором. Они
незнакомые родственники заявили на мальчика права, могут удерживать семью и близких в качестве
сказав, что он "уплатит долг", словно он был какой-то заложников, внедрять устройства слежения или посылать
акцией или активом. Кузены потащили его к алтарю со следом надсмотрщиков.
знакомыми узорами и долго пускали ему кровь, пока он Приверженцы следуют правилам игры и привыкают к
не увидел ауры, точно как на своих рисунках. Позднее, рутине, которую Заговоры им навязывают. Многие
когда он встретил других Ренегатов, они назвали впадают в уныние, но некоторые проникаются истинной
произошедшее “Коактивной Дивергенцией”. Тогда преданностью. Ренегатов было бы безусловно больше в
возжелав покоя, он унёсся на крыльях бездымного процентном соотношении, если бы эти мятежники
пламени в безопасное место, прочь от культистов. Но переживали мятеж.
семья, вера оказались намного большим, чем он Фактор происхождения: Невольники получают
представлял. Они все еще ищут его. получить одну ступень Величины Явной Вариации без
Отступничество: Немногим удачливым Экзоморфам Шрама - следствие смелого радикального
удается сбежать из лап Заговорщиков после вмешательства и гнева противостоящего ему.
Преобразования. Обычно это происходит, когда их Экзоморфы также начинают с дополнительным очком
Прародители оценивают свою работу как исполнение Осуждения, не принимая того, что с ними сотворил
какого-то пророчества, в котором акт Дивергенции Заговор.
Концепции персонажей: беспризорник, беглец,
гангстер, разнорабочий завода
Origin – Exomorphs 29
Генотипалы
Рожденцы
Как думаешь, они знали? Ваши родители? Врачи? Священники? Это и определило вашу раннюю жизнь. Возможно,
ваша семья прятала вас, и вы либо постоянно переезжали и сменяли имена как перчатки, либо проживали в изоляции,
в компании унылых стен вашей "темницы". Или, может быть, они относились к вам как к аристократу или мессии,
скрывая оковы за вуалью благоговения. Вас не столько воспитывали, сколько готовили к уготованной роли.
Не все, кто был преображён в утробе матери (или в иной среде ещё до "рождения"), познают семейные узы. Быть
может, вас взростили ученые или монахи, почитавшие или рассматривавшие вас как эксперимент. Везёт тем, кому в
подобных ситуациях дают имена, а не безликие номера или прозвища. В большинстве случаев такие Девианты
невольно привязываются к своим "благодетелям", даже если эта связь патологичная, неправильная. И совсем не
обязательно страдать от этого душевного бремени всю жизнь, вспоминая и возвращаясь к этим отношениям. Ярость
сжигает скверные отношения очень быстро, отделяя зерна от плевел.
Прозвища: рожденцы, плюрипотенты
Происхождения и Дивергенция: В историях этих трех Преобразованных
и их наследии могут найтись идеи, которые вам приглянутся.
Она родилась в безжизненном свете больничной флуоресценции,
как и многие другие. Она не знала другого света, впрочем это была
и не больница вовсе, как она поняла в дальнейшем, совершив побег.
Жизнь наполняли бесконечные коридоры, перила, стериальный
рециркулированный воздух, белые стены, медленно желтевшие с
течением времени, как старые зубы. Надзиратели не давали ей
имени, пока она не убила одного из сотрудников, который
подобрал ее самодельную тряпичную куклу.
От выброса мощи треснул кафельный пол и погас свет; её
наблюдатели замуровали это помещение и дали ей новую комнату.
Произошёл всего навсего несчастный случай; она разозлилась.
После этого сотрудники принесли ей новые наряды, цветные
карандаши и конструкторы бумагу, стали показывать ей старые
фильмы и назвали свои имена. Она больше никогда не убивала
никого из персонала, но благодетели заставили ее практиковаться
на животных, затем на больных людях, которые не говорили на ее
языке. Её необузданная сила сверкала и разила сильнее огня,
от чего люди просто ломались, как куклы. Она
даже не испытывала к ним никакого сочувствия, пока не
появилиась другая девочка. Люди в скафандрах, с
защитой и с оружием поместили их в одну комнату.
Девочка могла говорить, не произнося ни слова.
Она рассказала ей то, что слышала в головах
других: “Поиск кандидатов-
коактивов и цефалистов - следующий
логический шаг”. И вместе они
заметили, что вооруженные люди
и ответственные лица не были
одеты в больничные халаты,
они не были врачами и
докторами. Но кем же тогда?
ß âñåãäà çíàëà.  íà÷àëå ìíå
íèêòî íè÷åãî íå îáúÿñíÿë, íî ÿ
âñåãäà çíàëà
30 CHAPTER ONE: ORIGINS AND CLADES
Он вырос, бродя по старым коридорам ветхого
большого поместья, жители которого помнили и следили
только за теми комнатами, которыми пользовались.
СТЕРЕОТИПЫ
Внутри дома и снаружи его была непроглядная серость - Инциденты: Прежде всего, стоит принять
туманный лес и мглистое побережье. Горожане
приносили всё то, что было необходимо для жизни и тот факт, что ничего уже не исправить.
добровольно прислуживали за приличную плату. Он Избравшие: Кто-то хотел бы быть на
знал, что так уже не делают - слуги давно в прошлом. По твоём месте, стать частью семьи.
телевизору и Интернету транслировался совсем иной мир
и культура. ТВ и Интернет провели после того, как Невольники: Те, кто пережил это, могут
мальчик исчерпал и зачитал все книги библиотеки, хотя указать тебе путь.
они была намного меньше, чем казалась с виду - многие
из томов уже сгнили. Эта внешняя связь принесла ему Добровольцы: О, всё непросто, чтобы
много открытий, в первую очередь то, что поедание понять, уйдет целая жизнь.
сырого мяса не считалось чем-то нормальным К тому
времени, когда он вырос, дичь в окрестных лесах сильно
сократилась. Он ел, учился, становился сильнее и они стали замечать слежку - подозрительные машины и
голоднее. Что касается его родителей, то один отец вовсе людей, которые слишком нарочито старались не замечать
не разговаривал с ним, а другой лишь очищал его лицо от их. Когда заговор явил себя, сделал первый шаг, а мама с
крови и утешал в грустную пору, но никогда не улыбался. папой исчезли в черном грузовике, дети решили
Они могли лишь догадываться, насколько возрос его поступить невероятно непорядочно..
голод. Однажды голод заставил его преследовать Отступничество: Ренегатами становятся, отказываясь
собственного отца. И когда парень загнал его в угол, сзади от семей и сбегая от пагубного окружения. Но любой
появился другой родитель, который, прежде чем запереть беглец оказывается лицом к лицу с миром, который
в комнате обоих, молвил свои первые и единственные знаком большинству, но не Девианту. Для Генотипалов
слова в адрес мальчика: “В этом мире существует нечто Вариации и Шрамы значат нечто иное, чем для других
похуже тебя”. других трансформированных, поскольку они либо
Их мама и папа знали, как адаптироваться к любым выросли вместе с ними, либо относились к их
условиям, и дети быстро схватывали. Чтобы стать проявлениям как к естественному жизненному процессу.
человеком новой эпохи, нужно было приспосабливаться, Генотипалы с большей вероятностью проявляют свои
быть гибким и не зацикливаться на чем-то одном. Дети Шрамы и Вариации в детстве. Молодые Ренегаты, как
научились откликаться на самые разные имена, словно правило, импульсивно сбегают от привычной жизни.
родились с ними, и хотя маскировка под мальчика или Они истерично разрушают объекты и причиняют вред
девочку никогда не отражала того, кем они были на людям. Сформированные тесные связи с Прародителями
самом деле, они притворялись теми, кем их просили и заговорщиками имеют свои плюсы и минусы. За
родители. Наука заключалась в том, чтобы не умничать, Девиантами охотятся мстительные опекуны и
не выделяться, не привлекать к себе внимание. “Никогда воспитатели, полные решимости вернуть "плод трудов"
не будьте слишком добропорядочны”, - говорил папа, и целого поколения. В то же время Приверженные
он был прав, потому что это было как раз тем, в чем они Рожденцы хранят эти семейные узы и стоят в ряду самых
преуспевали. Всегда. Они понимали, что люди это мотированных врагов Ренегатов.
марионетки, и знали, как дергать за их нити словами, Фактор происхождения: Тела и разум Генотипалов
жестами — даже своевременным взглядом. Так они адаптируются к их состояниям с самого рождения,
преуспели в своей первой драке; когда один из хулиганов поэтому они получают одну Скрытую Вариацию без
не смог объяснить, почему он выбил трахею другому, Шрама. Рожденцы получают дополнительное очко
настало время уехать из города, сменить имена и Осуждения из-за попытки самоутверждения, наперекор
жизненный уклад. К их подростковому возрасту, контролю своих благодетелей.
Концепции персонажей: мессия, сбежавший
эксперимент, мимик, студент.
Origin – Genotypals 31
Патологики
Инциденты
Ответственность. Заговор придумает что угодно, чтобы возложить её на вас. Они
могли бы списать произошедшее на “неведомый потенциал”. Они так или иначе
обвинят вас в незаконном проникновении, вмешательство в работу их устройств или
нахождении в запретном месте. Заговорщики не планировали то, что стало с вами, но
теперь их интерес к результату невероятен - они могут навязывать вам себя,
прикрываясь ширмой медобслуживания, хорошего места работы, реалибилации. Ваш
Прародитель и не помышлял преображать вас, возможно он даже не знал о вашем
существовании, хотя это не значит что он невиновен — он открыл дверь опасным
силам, мало заботясь о последствиях. Но что если действительно вы сами угодили в
ловушку судьбы? Произошедшее с вами - ваше бремя и ваша награда.
И даже тогда заговорщики не оставляют вас, желая ограничить и контролировать
тот потенциал, который вы из себя представляете. Тайные организации обладают
ресурсами, влиянием и могуществом, но также они обладают вполне человеческим
страхом перед вами. Они точно не знают, на что вы способны сейчас и что
только вам предстоит открыть в себе. Заговоры промышляют облавами,
подкупают ваше окружение, вербуют агентов для того, чтобы понять ваше существо.
Прозвища: инциденты, ошибки, невезунчики
Происхождения и Дивергенции: Каждый может стать
Патологиком. Следующие примеры представляют собой
лишь малую часть способов, которыми вы можете претерпеть
неожиданное преображение.
Порой она размышляет о своей Дивергенции с долей сарказма - самое худшее в ней
было чувство обиды. Она была очень, очень хорошей воровкой и должна была
представлять все подвохи дела с такой богатой шишки. Она тщательно исследовала
его личность, отслеживая его аукционные закупки и персоналии тех, кого он
перебивал, тех кто хотел бы реванша за право обладать реликвиями. Обойти его охрану
было легко, к тому же она знала планировку здания, включая расположение
хранилища, причем весьма необычного. Оно оказалось открыто. Вот так вот просто.
Внутри стояла больничная койка, поверх которых на помятых простынях лежала её
цель - ценнейшая реликвия. Она немедленно схватила её, раньше чем придала значение
тонкому слою пепла, покрывающему стены, — и сгорела. Но у нее была воля, которой
никогда не было у её поджигателя, расставившего ловушку. Она впитала,
аккумулировала огонь, заперев его Коактивную энергию в своем сердце, но не раньше,
чем спалила остальную часть особняка дотла. Полиция, расследующая пожар, слишком
дотошна и слишком много знает. Они следуют за ней по пятам, с самых ранних лет её
воровской карьеры. И теперь у неё нет никакого права на ошибку.
Она относилась к касте тех, за помощью которых рано или поздно обращается каждый,
когда в доме что-то выходило из строя. Будь то механизм или электроника — это не
имело значения. Она всегда находила запчасти, не в последнюю очередь в мусорных
контейнерах.. Ее запасы пополнялись из центров переработки отходов, свалок и время
от времени оставленных без присмотра погрузочных площадок. Подруга рассказала ей
о лаборатории, которая списала свое оборудование, и после того, как она пробралась за
забор, нашла невероятный кладезь: удивительный микс вакуумных ламп и печатных
плат нового поколения. Она забралась внутрь чего-то, похожего на странный
аппарат магнитно-резонансной томографии, и отвернула одну из панелей, но там
не было магнитных катушек. Там были камни и символы, которые плясали, когда
она смотрела на них. Она убежала,и когда на следующий день начались тошнота и
кровотечение, она заподозрила радиационное отравление.
Ìîèì ãëàçàì íå ñóæäåíî áûëî
îòêðûòüñÿ, íî ÿ îòêðûëà èõ.
32 CHAPTER ONE: ORIGINS AND CLADES ß óâèäåëà âàñ.
Интуиция, которая помогала ей обходить охранников
свалки раз за разом, подсказывала - за ней следят, и ещё
кое что. Она видела лица своих надзирателей, и в их
глазах она видела свой образ со старой фотографии.
СТЕРЕОТИПЫ
Может быть, болезнь никогда не прекратится, как и это Рожденцы: Мне может предстоит потратить целую
преследование. Она начал искать свой образ в умах жизнь, чтобы справиться со всем этим.
других горожан, наблюдая, куда они идут, и молясь,
чтобы в их мыслях не мелькала странная фраза Избравшие: Что ты имеешь в виду под "намеренно”?
“пробуждение цефалиста”. Невольники: Мне так жаль.
Добровольцы: Да уж, не очень то похоже на свободу
“Старого бога новым чудесам не научишь”. Ее выбора, верно?
бойфренд, этот самодовольный засранец, был прав, хотя
он намеревался зарубить на корню ее интерес к эзотерике.
Неприметный каменный круг на давно залежавшемся Это не значит, что каждый Инцидент подходит к
поле в Англии, где дороги засохли и умерли еще до того, жизни Ренегата с глубоким чувством Осуждения. Они
как появились автомобили, занимал её мысли. Чтобы до относятся к числу Преобразованных, которые, скорее
него добраться надо было пройти пешком большое всего, изолируют себя в отдаленных диких местах и
расстояние. Старики рассказывали, что когда-то люди городских пустошах. Им нужно уединение, чтобы
кололи себе большие пальцы и загадывали желания над защитить себя от Заговора и осознать свои Вариации.
этими приземистыми камнями высотой по колено. Сбитые с толку неуправляемыми Дивергенциями,
Предки умерли, но антропологи сохранили записи их некоторые Патологики немедленно сдаются Заговорам. В
историй, и она к ним прислушалась. Ее парень устал от поисках наставления и защиты они идут на отчаянные
похода, был зол и голоден. Когда местная банда гопником сделки и вскоре оказываются среди других
вышла из-за деревьев, он пошёл в наступление первым, и Преображенных. Чем дольше они находятся в таком
один из громил оттолкнул его. Парень споткнулся, и его обществе изгоев, тем больше понимают, что страх и
голова ударилась о камень. Крови было гораздо больше, сомнения сделали их легкой добычей для Заговора. На
чем от укола большого пальца, а её желанием было фоне этого ненависть к себе - обычное дело.
неистовое "убить их!". Старый бог не слишком вдавался в Фактор происхождения: Разнообразие причин
подробности, как она поняла позднее. Должно быть, кто- произошедшего позволяет Девианту получить одну
то сильно нажал на какой-то волшебный рычаг, потому ступень Величины любой Вариации (Явной или Скрытой)
что желание исполнилось c быстротой девичьих рук, она без Шрама и дополнительное очко Преданности или
убила всех своих обидчиков легко и непринужденно. Осуждения. Однако, поскольку ничто не контролировало
Обыватели же продолжают пребывать к каменному кругу процесс, смягчая те или иные опасные моменты
и по сей день - ученые, сумасшедшие в мантиях и Дивергенции, такие Девианты начинают хронику с
родственники хулиганов, сред них порой встречаются одной дополнительной средней Нестабильности.
такие же быстрые и смертоносные, как она. Концепции персонажей: домохозяйка, уборщик,
Отступничество: Преобразованные-инциденты почти охранник, лаборант, вор.
всегда являются Ренегатами. Над ними не стоит никакой
Заговор, хотя порой внимание некоторых всё таки
концентрируется на Патологиках после Дивергенции.
Origin – Pathologicals 33
Цефалисты
Экстрасенсы
Цефалисты олицетворяют верховенство
человеческой воли над материей. Их ментальные
способности потенциально безграничны, как и
ужасы, на которые они способны. Заговоры ценят
цефалистов за их уникальную способность
применять свою силу четко и по делу, чему другие
Девианты могут только позавидовать. Многие
Экстрасенсы становятся "членами семьи" в кругу
Заговора, причем не самыми скверными.
Преобразованные всегда помнят свою роль
инструментов в руках Заговоров, но среди
Приверженцев Цефалисты являются одними из
тех, кто чаще всего поднимается по служебной
лестнице и достигают власти вершить судьбу
других Преображенных. Это предательство
вызывает гнев многих Ренегатов, которых
Заговорам не удалось сломить до конца.
Порабощение себе подобным только разжигает
огонь ненависти и жажду мести и делает
Приверженцев мишенями для Ренегатов.
Ìåíòàëüíîå ïðåâîñõîäñòâî
Цефалиcты олицетворяют господство
человеческого разума над миром. В то время как
другие Девианты были вынуждены
приспособиться к искажающей природе
Дивергенции, принимая и инкорпорируя все, что
делал с ними их Прародитель, каждый Цефалист
сопротивлялся каждой искрой своего разума
настолько сильно, что это разрушило его душу. На
обломах души родилась сила, поддерживающая
отвержение навязываемых Прародителем
изменений. Для многих Экстрасенсов это является
источником личной гордости — доказательством
того, что они смогли либо сорвать план своего
Прародителя, либо сами направить курс своей
Дивергенции, пусть и неосознанно. Из-за этого
Цефалисты часто демонстрируют некоторое
высокомерие по отношению к окружающим
Базисам и другим собратьям. Поскольку его бытие
после Дивергенции ничуть не лучше, чем жизнь
других Девиантов, Экстрасенс тешит себя мыслью,
что однажды одержанная победа может
повториться снова. Это подпитывает его веру, что
борьба ещё продолжается.
Эта уверенность в себе очень глубока.
Цефалист может не признавать своих травм и
увечий, и не всегда с виду можно сказать, что они
есть. Но они есть. Гнев. Отчуждение. Страх, что он
может снова стать жертвой — либо тех, кто несет
ответственность за ее трансформацию, либо
других, стремящихся получить власть его руками.
34 CHAPTER ONE: ORIGINS AND CLADES Ìîÿ âîëÿ ïðåâûøå âñåãî.
Ненавидит ли он тех, кто навязал ему Дивергенцию, или
же отчаянно ищет их признания, Экстрасенс не является
целостной личностью. Он выжил, столкнулся с таким
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ
кошмаром, который бы не пожелал никому (ну, почти
никому). Химерики: Ты властвуешь над естеством
или твое естество властвует над тобой?
Èíòåëëåêòóàëüíàÿ ñîáñòâåííîñòü Коактивы: У нас обоих есть сила, но я
полагаюсь исключительно на себя.
Заговорщики рассматривают Психиков как
инструменты контроля и власти, особенно тех, чьи Инвазивы: Ты крепок, но все однажды
Вариации позволяют им командовать другими. Теневые ломается.
правительства и корпорации получают небывалое Мутанты: Ты хочешь сказать, что я
преимущество, зная следующие шаги своих противников должен впечатлиться твоей аллергией на
или заранее зная, как они отреагируют на те или иные
действия. Религиозные культы используют цефалистов Дивергенцию? Серьезно?
для привлечения народных масс, которые будут
жертвовать финансовые и другие ресурсы. То, что эти
верующие будут поклоняться существу неземной силы Отчасти именно поэтому Заговоры тратят значительные
является всего лишь ширмой, правда тщательно ресурсы на заманивание Цефалистов в свои сети.
разукрашенной. Приверженные Преображенные могут Вторичные атрибуты бывают как Ментальными, так и
жить в роскоши в позолоченной клетке подобных Физическими, в зависимости от того, какие Вариации
Заговоров, до тех пор, пока они не начнут верить в свои проявляет персонаж. Психик с такой же вероятностью
собственные легенды. сможет мысленно усилить свою силу и скорость, как и
Могущество Цефалистов - это обоюдоострый меч для разогнать свое мышление до уровня гения и вычислять
заговорщиков, им часто приходится перестраховываться, так же быстро, как компьютер.
чтобы убедиться, что именно они контролируют Преимущества: Цефалисты склонны
Экстрасенса, а не наоборот. Предусмотрительные сосредотачиваться на Ментальных преимуществах,
заговорщики создают множество уровней защиты на которые подчеркивают силу их разума или их успех в
случай, если Сломленные попытаются натворить дел, но сохранении частички их Базисного прошлого.
Цефалисты стоят ещё выше, они способны к игре в Истерзанное Сердце, Добрый Самаритянин,
долгую, к игре в кошки-мышки - если у них будет Гений
достаточно времени, они применят это преимущество, Сверхбдительность, Неукротимость,
чтобы устранить любое препятствие. Расследования, Многоязычный, Терпеливый и
Простое уничтожение - слишком простая участь, по Разделяющий Страдания - все это характерные
мнению большинства Цефалистов. Эти Девианты могут Преимущества. Психики редко обладают Физическими
и будут строить множество алгоритмов и планов, как Преимуществами, а Социальные Преимущества обычно
подорвать сам фундамент Заговора и использовать его ограничиваются теми, которые удерживают Девианта на
слабости в своих собственных целях. Приверженцы шаг впереди Заговоров, такими как Анонимность или
упиваются своим превосходством, зная, что они Безопасное место.
являются пауками в центре этой паутины, в то время как Шрамы: У Цефалистов обычно проявляются шрамы,
Ренегаты могут действовать решительно, чтобы которые влияют на их разум, мысли и самоконтроль.
сокрушить Заговор и самим встать у него во главе, либо Шрамы, которые ослабляют тело за счет разума, также
чтобы просто сбежать и попытать счастья в большом встречаются. Контролируемые Шрамы - обычное дело, но
мире. часто появляются и Стойкие Шрамы. Девиа-зависимость,
Амнезия, Сосредоточенность, Гемофилия, Жажда
Убийства, Опасная Вариация, Тонкая Кожа и
Ïåðñîíàæ-öåôàëèñò Страдание - это распространенные Шрамы.
Для большинства Цефалиcтов характерен Адаптации: Упрямая Решимость, Фокусировка,
приоритет Социальных Атрибутов, а их Железная Воля.
Вариации демонстрируют склонность к
манипулированию и контролю над другими.
Clade – Cephanlists 35
Химерики
Гибриды
Выживает сильнейший; убивай или будь убит. Все живое следует этим
правилам, будь то растение, животное или что-то среднее. Слияние
природной свирепости и человеческого разума - это то, чего жаждут
многие заговоры: преодоление человеческих ограничений. У
людей тонкая кожа и хрупкие ногти, у животных же прочные
когти и бронированная чешуя. Люди зависимы от пищи и
других людей, растения же сами производят себе пропитание
из микса солнечного света и микроэлементов. Эволюция -
отсталая штука для Химериков, вобравших в себя лучшее
от других форм жизни, стремящихся к совершенной
комбинации — и когда очередная форма оказывается
несостоятельна, они подбирают другое сочетание
признаков.
К несчастью как для старательного Прародителя,
так и для Преображаемого, человеческое тело отвергает
многие преимущества природы или принимает их
извращенным образом. Самые успешные Гибриды
сами подбирают удачные сочетания. Они
преодолевают недостатки, присущие как их донорам,
так и процессу Дивергенции, и достигают величия,
недоступного простым людям
Ïîìîéíûå øàâêè
Многие Химерики не могут не скрывать свой дар буквально.
Даже самое искусное сочетание человеческого и чуждого
обычно всегда выдаёт "источник". У похожего на кошку
Химерика могут быть вертикальные зрачки и желтые глаза, в
то время как Гибрид, сочетающий в себе признаки растения и
человека, может иметь болезненный зеленоватый оттенок
кожи. Принадлежность элементов к конкретной природе ещё
больше прослеживается в Вариациях. Функция определяет
форму. Острый слух требует больших или чудаковатых ушей.
Для обнаружения мельчайших оттенков запаха требуются
расширенные носовые проходы. Химерики также часто располагают
внушительным числом аномалий строения. Кости, мышцы и суставы
функционируют по-разному у людей и животных. Немногим везёт
обладать гладкой кожей, прямыми ногами и красивыми руками. Шрамы,
которые зачастую проявляются в форме асимметричных конечностей,