Eskişehir Afr Ayarı

Марджани Академии наук Республики Татарстан

Центр исследований Золотой Орды и татарских ханств им. М.А. Усманова
Международная общественная организация
«Ассоциация исследователей Золотой Орды»
Крымский инженерно-педагогический университет имени Февзи Якубова
Научно-исследовательский институт крымскотатарской филологии,
истории и культуры этносов Крыма

О.Д. Рустемов

Язык кадиаскерских книг

Крымского ханства и ханских ярлыков:
особенности становления крымского
городского наддиалектного койне
XVII–XVIII вв.

Монография

Казань – 2020
УДК 811.512.19
ББК 81.63
Р 89

Утверждено к печати Ученым советом

Института истории им. Ш. Марджани АН РТ

Научные редакторы:
доктор филологических наук И.А. Керимов
кандидат исторических наук И.М. Миргалеев

Рецензенты:
доктор филологических наук Е.Н. Степанов
кандидат филологических наук Р.Р. Абдужемилев

Рустемов О.Д.
Р 89 Язык кадиаскерских книг Крымского ханства и ханских
ярлыков: особенности становления крымского городского
наддиалектного койне XVII–XVIII вв.: монография. – Казань:
Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2020. – 304 с.
ISBN 978-5-94981-350-8
Книга предназначена для языковедов-тюркологов, исследователей
истории и стилистики крымскотатарского языка, историков мусульман-
ского Востока и его юридического права, в том числе и Крыма, учителей и
преподавателей крымскотатарского языка, а также всех любителей-крымо-
ведов.
На обложке: Ханский дворец в Бахчисарае.

ISBN 978-5-94981-350-8 УДК 811.512.19

ББК 81.63

© Рустемов О.Д., 2020

© Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2020
© Крымский инженерно-педагогический
университет имени Февзи Якубова, 2020
Посвящается маме –
Рустемовой Людмиле Абрамовне,
открывшей мне удивительный мир филологии

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Формирование каждого языка имеет как общие, так и особен-

ные черты. В современной лингвистике основой любого националь-
ного языка считают литературный язык, который рассматривают
как наддиалектную форму его существования. Признаками лите-
ратурного языка являются его нормативность, кодифицирован-
ность, полифункциональность, стилистическая дифференцирован-
ность, высокий социальный престиж в среде носителей данного
национального языка [Фесенко, 2015, с. 36]. Литературные языки в
этом случае служат ядром национальных языков, входя в их сис-
темы вместе с диалектами и другими территориальными, социаль-
ными, ситуативными идиомами. Подобный подход позволяет ре-
шать проблемы вербальной коммуникации в синхронии, в то время
как вопросы становления и эволюции каждого национального языка
нуждаются в диахроническом изучении. Для данного исследования
важным является рассмотрение процессов взаимодействия разных
языковых коллективов в разные исторические отрезки времени, что
предусматривает обязательный ретроспективный подход к фактам
современного литературного языка, а также к фактам, обнаружен-
ным на разных хронологических срезах функционирования языка. В
этом плане особого внимания требует и анализ жанровой или
стилистической специифики языкового материала. В представ-
ленной работе основным предметом изучения является язык юриди-
ческих текстов Крымского ханства позднего периода.
Становление крымскотатарского народа и крымскотатарского
национального языка, в том числе его наддиалектной формы –

3
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

крымскотатарского литературного языка, обусловлено рядом соб-

ственно лингвистических и экстралингвистических факторов, учи-
тывать которые необходимо для понимания истории крымских
татар, их традиций, менталитета, осознания места и роли крымско-
татарского языка в семье других тюркских языков.
Обращение к аналогичным исследованиям феномена станов-
ления других народов и их национальных языков указывает на то,
что условия, в которых протекали данные процессы, не всегда были
одинаковыми. К универсальным можно отнести следующие фак-
торы: формирование «устойчивых социальных форм объединения
людей» [Маслов, 1987, с. 189–190]; единство территории прожива-
ния данного объединения людей; доминирование центростреми-
тельных социальных процессов над центробежными. Все остальное
может быть разным. Ю.С. Маслов отмечал, что в основе возник-
новения языковых союзов лежат конвергентные отношения, обус-
ловленные, как правило, наличием единого объединяющего центра.
Обычно этим центром является столица страны, а базовым для
формирующейся нормы единого литературного языка избирается
диалект, являющийся основным средством коммуникации жителей
столицы и столичного региона. При этом сам диалект изменялся,
обогащаясь некоторыми чертами, характерными для других диалек-
тов и даже языков. Однако «у некоторых народов формирование
национальных языков протекало в условиях отсутствия объединя-
ющего центра, в обстановке конкуренции или последовательной
смены нескольких центров и длительного сохранения феодальной
раздробленности». В качестве доказательств учёный приводит
условия формирования литературного немецкого и итальянского
языков. Кроме того, история располагает другими случаями, когда
развитие народностей в нации и формирование национальных
языков происходят в условиях национального угнетения [Маслов,
1987, с. 192–193] при отсутствии государственной самостоятель-
ности. Наглядным подтверждением тому служит Норвегия, которая
с 1397 по 1814 годы входила в состав Датского королевства.
Следствием такой ситуации стало развитие двух литературных
языков: буксмола (норвегизированного датского языка) и нюнорска
(нюношка), искусственно составленного в XIX в. на базе само-

4
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

бытных норвежских диалектов, сохранявшихся преимущественно

по берегам фьордов центральной и северной части страны. Анало-
гичными нам представляются условия формирования и развития на
определённых этапах многих литературных языков Европы: ук-
раинского, белорусского, польского, чешского, словацкого, финн-
ского, эстонского, латышского и некоторых других. Наличие мно-
гих общих черт в особенностях формирования и развития крымско-
татарского языка с перечисленными выше языками подтверждается
и данным исследованием.
В настоящее время, после долгих лет официальных и неофи-
циальных запретов крымскотатарское языкознание развивается бур-
но и несколько хаотично. Наиболее значимые разработки сводятся,
как правило, к переводам и физическому описанию историических
хроник и документов [Сейтягьяев, 2009], образцов художественной
литературы [Керимов, 1995; Абдульваапов, 1999] и публицистики
[Керимов, 1997; Киримов, 2012]. Предпринимаются попытки сос-
тавления терминологических словарей [Рустемов, 2013]. Возоб-
новились исследования письменных памятников [Рустемов, 2017;
Абдужемилев, 2017]. Однако для практического функционирования
современного крымскотатарского языка жизненно необходимы тео-
ретические изыскания в различных сферах частного крымского язы-
кознания с целью разработки внутренних принципов структурных
построений и стратификации как диахронических, так и синхрон-
ных языковых элементов в границах описаний функциональных
стилей.
Вот почему крымскотатарское языкознание сегодня вынуждено
вновь обратиться к собственному, неисследованному в своё время
письменному и культурному наследию для решения проблем как
теоретического, так и исключительно практического, прикладного
значения, одной из которых является вопрос языковой реформы и
обоснования принципов новой, прогрессивной языковой политики.
Это в свою очередь, на первый план выдвигает обязательное
изучение характера и типологии наддиалектного городского койне,
как формы существования литературного разговорного языка.
Актуальность исследования. Как известно, юридический под-
стиль всегда, особенно в средневековье, был и есть тесно связанным

5
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

с разговорной речью, причём не с диалектной, а именно с над-

диалектным общепринятым койне, которое обычно развивалось в
условиях города. К сожалению, следует признать, что вплоть до
настоящего времени практически отсутствуют фундаментальные
исследования по истории формирования крымскотатарского литера-
турного разговорного языка в процессе его развития. Материалы
для этого есть. В достаточно полном объеме разговорный литера-
турный язык XVII–XVIII вв. представлен в записях судов шариата
Крымского ханства, называемых также кадиаскерскими книгами.
Однако, как нами установлено, публикаций по проблемам языка
крымскотатарских кадиаскерских книг, как и вообще документов
юридического подстиля в целом, существует крайне незначительно.
Из тех, что есть, в основном создано трудами европейских ученых.
Исходя из заявленной темы, наше внимание привлекла небольшая
статья польской исследовательницы Катаржины Стефании-Рак, в
которой автор делает очень важное заявление: «Sicils are an
exceptionally valuable source of knowledge about the language as well
as we everyday life of inhabitants of the region where a given book was
created – («Сиджили являются исключительно ценным источником
знаний о языке, а также о повседневной жизни жителей региона, где
была создана данная книга») [Stefania-Rak K., 2016]. В работе
приводится ряд кыпчакизмов, обнаруженных в текстах крымских
сиджилей, причем, К. Стефания-Рак разделяет их по тематическим
группам, выделяя названия животных, масти животных, морфоло-
гические признаки существительных и некоторые другие формы.
Безусловно, исследования в области городского койне ХVII–
ХVIII вв. по материалам юридических документов, прежде всего
крымских сиджилей, позволят пролить свет на происхождение и
языковую ситуацию в Крыму в синхронный период указанного
периода. В тоже время они дадут возможность выявить перегибы и
ошибки той языковой политики, которая проводилась на полу-
острове в конце 20-х – начале 30-х гг. прошлого века, в эпоху «стро-
ительства национальных языков». В конечном итоге, данная работа
станет важным подспорьем в решении важного вопроса о возвра-
щении крымскотатарского языка к тому состоянию, когда он

6
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

действительно был высококультурным, благозвучным и имел широ-

чайший потенциал для своего дальнейшего развития.
В этом плане следует указать на большое количество публи-
каций автора, в которых представлены анализ и типологическое
описание языка текстов крымских кадиаскерских книг, рассмот-
рены вопросы стилистики, синтаксиса, а также диалектные и
лексические особенности [Рустемов, 2017; 2018; 2017 (1)]. Но эти
работы нельзя назвать исчерпывающими, поскольку они касаются
лишь тех или иных узких аспектов. В отдельных случаях ведется
полемика с некоторыми устоявшимися категориями и представ-
лениями, сложившимися в тюркологии, уточняется и проясняется
интересующая его проблема. Так, положительно оценивая работу К.
Стефании-Рак, которая в кадиаскерских тетрадях олицетворяет с
кыпчакским языком все, что относится не к османской лексике,
автор считает нужным уточнить и приводит убедительные аргу-
менты в пользу того, что в данном случае следует говорить о зна-
чительном присутствии здесь и лексики других тюркских языков.
В свое время изучению крымских ярлыков как исторического
явления посвятили свои работы известные ученые: В.В. Вельями-
нов-Зернов (1864), А.П. Григорьев (1977), Nimet Kurat Akdes (1940),
М.А. Усманов (1979), Aişe М. Özyetgin (1996). В какой-то мере все
они касаются вопроса языка документов, но, пожалуй, только
А.П. Григорьев обратил внимание на его диалектное происхож-
дение, в парадигме: монгольский – тюркский. При этом особенно
важно заключение ученого, что, несмотря на довольно долгое
употребление монгольского, кыпчакский (тюркский язык) посте-
пенно стал завоевывать позиции государственного и широко рас-
пространённого языка в Золотой Орде.
Однако одни ярлыки не могут дать полного представления о
языковой ситуации в Крыму в указанный период. Они писались в
канцелярии, и, как правило, в них использовался язык, не в полной
мере отвечающий крымским реалиям. Это был стандартизирован-
ный язык Золотой Орды, так называемое золотоордынское Тюрки, в
котором много канцелярских штампов и фиксированных выраже-
ний. Просторечия и бытовая лексика крымских татар в нём про-
явятся уже в более поздний период, что является свидетельством

7
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

сближения двух традиций – разговорной и канцелярской, нашедшей

своё выражение в живой речи крымских татар на уровне субстра-
тов. Как известно, основа крымскотатарского языка лежит в огузо-
кыпчакском / куманском наречии, памятником которого служит
словарь XII–XIII вв. – Codex Cumanicus.
В результате монголо-татарского завоевания Крыма и включе-
ния полуострова в состав Золотой Орды языковая ситуация здесь
сохраняла ярко выраженный поликомпонентный характер. По на-
шему мнению, именно Крым стал одним из самых заметных и важ-
ных центров древней тюркоязычной литературы. Как известно,
связь художественно-литературного творчества крымскотатарского
народа с разными языковыми традициями делает более надёжными
исследования в области диахронии крымскотатарского языка и его
диалектов на материале деловых бумаг, официальных документов,
исконной крымской топонимии. Исследование стилистической
структуры языка и особенностей каждого функционального стиля
предусматривает глубокий и детальный лингвистический анализ
текстов, отвечающий требованиям времени. В представленной ра-
боте сделана попытка решать эти задачи на разнообразном языко-
вом материале. В результате исследований должен появиться новый
ориентир для реформирования и воссоздания, а порой и создания,
если говорить о терминологии, нового крымскотатарского языка,
отвечающего современным требованиям и активным, быстро ме-
няющимся жизненным реалиям.
Объектом нашего изучения стали ярлыки крымских ханов и
реестры судебных заседаний судов шариата XVII–XVIII вв. Кроме
того, материалом диахронического исследования диалектных и
функционально-стилистических особенностей крымскотатарского
языка послужили тексты двух крымских поэм XIII-го, и предполо-
жительно, XIV-го веков и свод, а также тексты словаря Codex
Cumanicus. Кадиаскерские книги Крымского ханства (КККХ) за-
нимают центральное место в предлагаемом исследовании. В насто-
ящее время они сохраняются в Российской национальной библио-
теке (РНБ) в Санкт-Петербурге, а их оцифрованные копии и фото-
копии имеются в библиотеке имени Гаспринского в Симферополе.

8
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Предметом исследования является язык этих документов, в ос-

новном в тюркской своей части, а также ярлыков, упоминаемых
двух поэм и словаря XIII столетия.
Цели и задачи исследования. Заключительный период исто-
рии Крымского ханства особенно важен для истории формирования
литературного языка крымских татар, его нормативной базы. Имен-
но в этот период центростремительные процессы в крымском обще-
стве были основными движущими силами. Их влияние распростра-
нялась не только на тюрок, но и на грекопонтийский микроэтнос
базариотов (урумов), сформировавшийся, прежде всего, в Бахчиса-
рае и других крымских городах [Белецкий, 1970, с. 6], а также на
армян, караимов и другие этнические группы Крыма. Несмотря на
несомненную значимость для крымскотатарского языкознания и
тюркологии в целом, этот вопрос недостаточно изучен. Освещение
его в отдельных работах носит, как правило, декларативный харак-
тер.
Поэтому целью данной работы явилось определение типо-
логических параметров литературного разговорного языка крым-
ских городов в период XVII и XVIII вв. на основе лингвистического
материала, заключенного в кадиаскерских сборниках, ханских
ярлыках и некоторых других письменных фиксациях.
В связи с целью были определены задачи исследования,
которые включали в себя непосредственную работу с юридиче-
скими и другими текстами указанной эпохи. Их перевод, анализ
языка текстов с точки зрения диалектной базы, анализ стиля и
синтаксиса. Сопоставление лексического материала и морфологи-
ческих показателей с лексикой и морфологией других памятников,
в частности, с кадийскими книгами Оттоманской империи, а также
с лексическим пластом других тюркских народов. Для идентифи-
кации и описания языковых традиций составления разных доку-
ментов судейского и нотариального характера были представлены
как авторские наблюдения, так и результаты исследований других
ученых в отношении древнетюркских, древнеуйгурских, золото-
ордынских письменных памятников. Для подтверждения собствен-
ной теории относительно развития языковых норм литературного
крымскотатарского языка на смешанной огузо-кыпчакской основе,

9
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

где огузские элементы занимали донимирующие позиции, на стра-

ницах монографии была воспроизведена по различным источникам
история крымских татар, начиная с древнего периода. Этому вопро-
су посвящён также и раздел о крымских исторических топонимах.
Связь со смежными лингвистическими проблемами. При
рассмотрении проблем формирования и функционирования крым-
скотатарского языка следует учитывать тот факт, что разные
литературные языки в зависимости от языковой ситуации, истории-
ческих и социальных условий жизни общества, в разное время и у
разных народов имеют неодинаковую функциональную нагрузку
[Гухман, 1990]. Исходя из социально-исторической природы лите-
ратурного языка, Б.В. Томашевский, А.В. Исаченко, С.Б. Бернштейн
и др. [Томашевский, 1951, с. 170–171; Исаченко, 1961; Бернштейн
1951] утверждают, что литературные языки могут появиться в
эпоху, когда народ уже стал нацией, и у него возникла потребность
в едином кодифицированном, стандартизированном, общепонима-
емом, полифункциональном языке. С таким категоричным утверж-
дением не были согласны В.В. Виноградов, Ф.П. Филин и их после-
дователи [см., напр. Виноградов, 1965, с. 3–4; Филин, 1981, с. 177–
178], поскольку уровень обработанности, полнота набора функций,
стилистическая дифференциация и степень вариативности нормы в
разных литературных языках могут не совпадать.
Проблемы становления крымскотатарского литературного язы-
ка непосредственно связаны с вопросами соотношения языка и
речи, а также со спецификой территориальных, функциональных и
социальных типов речи крымских татар, формирования и функци-
онирования крымскотатарских диалектов, нормирования и коди-
фикации в языке и речи, обязательности либо необязательности
письменной фиксации литературного языка. Позиции современных
языковедов сформировались и продолжают формироваться на осно-
ве результатов дискуссий по всем выше перечисленным вопросам.
Вместе с тем в исследованиях, посвященных процессам формиро-
вания крымскотатарского литературного языка, не уделяялось
должного внимания изучению столичного и других городских
койне Крыма. В то время как именно они явились предтечей
создания общекрымского наддиалектного койне («наддиалектного

10
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

языка») [Изидинова, 1990, с. 246]) , лежащего в основе литератур-

ного языка крымских татар.
От эпохи начала XVII – середины XVIII вв. до нас дошли два
типа ярлыков: изданные ханской канцелярией, за печатями и
подписями ханов, и те, что были переписаны в кадиаскерские книги
по поручениям, данным ханами своим кадиаскерам. Они отли-
чаются друг от друга по структуре и по языку. Если первые на-
писаны в ордынской манере на литературном языке Золотой Орды,
в котором, однако, нашли отражение изменения, происходившие в
нём под влиянием местного огузо-кыпчакского субстрата (в усло-
виях Крыма всё же правильней интерпретировать его как адстрат,
оказавшийся со временем победителем). То вторые скорее являются
памятниками османского делопроизводства, созданными на госу-
дарственном языке Османской империи, в котором также заметно
влияние местного наречия. В предлагаемой работе мы будем
говорить о классических, то есть ордынских ярлыках, в довольно
большом количестве дошедших до наших дней.
Однако, как правило, ни один из тюркологов (исключая
Katarzyna Stefaniya-Rak) не касается и не исследует крымские
судебные акты XVII–XVIII веков с филологической точки зрения,
несмотря на богатейший и ценнейший материал, представленный в
них. Правда, отдельные попытки в этом направлении уже делаются.
Об этом свидетельствуют ряд публикаций, вышедших в Турции,
России и Украине. В них рассмотрены вопросы стиля и термино-
логии, приёмы и способы описания людей или создания словесных
портретов, структура различных документов, таких как «и’лам» или
«хукм», раздел наследства – «кысмет-и меварис» и т.п. [Рустемов,
2015; 2015 (1); 2016; 2017; 2017 (1); 2017 (2), 2018].
Отдельную проблему представляет собой уточнение и опре-
деление диалектной языковой базы крымских судебных реестров.
Сложность ее решения заключается в том, что, во-первых, язык па-
мятников не однороден (на фоне подавляющего большинства огузо-
язычных встречаются татарские тексты или вкрапления татарского
языка золотоордынской эпохи), а во-вторых, в необходимости пост-
роения более четкой и уверенной диспозиции языка крымских памят-
ников по отношению к османскому языку в синхронии данной эпохи.

11
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

До настоящего времени недостаточно исследована география и

топонимика крымских юридических текстов, терминология, осо-
бенно термины, определяющие меры веса и площади, наименование
монет, описания пространственного местоположения объектов
недвижимости. Отдельного изучения, на наш взгляд, заслуживает
номенклатура и терминология должностей чиновников, названия
ремесел, терминов социальной принадлежности, термины различ-
ных торговых операций, договоров и всего, что имеет отношение к
юридической стороне языка сиджилей. Решение этих вопросов
поможет полней пролить свет на историю и быт крымских татар, на
историю тюркского языка Крыма, в частности в аспектах станов-
ления его книжного, официально-делового стиля.
Исходя из выше сказанного, наша гипотеза заключается в
следующем. В XVII–XVIII вв. естественным путём продолжается
отбор произносительной, лексической, грамматической норма-
тивной базы крымскотатарского наддиалектного койне, которое
становилось основой формирования литературного языка. Уже в
рамках наддиалектного койне формируются стилистические нормы
устной и письменной речи крымских татар. В Крымском ханстве
этот процесс не был исключительным. Как и большинство лите-
ратурных языков нового времени, крымскотатарский взял в ка-
честве образца диалект столичного региона и непосредственно сто-
личное городское койне. В то же время, наличие трёх осевших в
Крыму значительных по количеству этнических групп тюрок, речь
которых в регионах их расселения за пределами ханства давала
начало развитию самостоятельных языков, и влияние вербальных
средств коммуникации Золотой Орды и Османской империи
закладывали в крымскотатарском языке изучаемого периода основу
для широкой вариативности нормы.
Литературный язык – это «основная наддиалектная форма
существования языка, характеризующаяся большей или меньшей
обработанностью, полифункциональностью, стилистической диф-
ференциацией и тенденцией к регламентации. По своему куль-
турному и социальному статусу литературный язык протиивостоит
территориальным диалектам, разным типам обиходно-разговорного
койне и просторечию – как высшая форма существования языка»

12
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

[Гухман, 1990, с. 270]. По мнению М.М. Гухман, обработанная

форма языка «предполагает известный отбор языковых средств из
общего инвентаря на основе более или менее осознанных ка-
чественных критериев и связанную с этим большую или меньшую
регламентацию» [Гухман, 1970, с. 502]. Опыт диахронического
изучения языка, использованный нами при рассмотрении феномена
формирования и функционирования крымскотатарского литера-
турного языка и койнезированной речи, предвосхитившей его,
привел нас к следующему заключению: Крымскотатарский литера-
турный язык, в силу разных причин, обладает специфическими
наддиалектными свойствами, отличными от английского, турец-
кого, русского, украинского, якутского, казахского и других языков,
и выполняет одновременно объединительные функции между раз-
личными группами крымских татар. Крымскотатарский литератур-
ный язык складывался в ситуации общенационального запроса на
него, когда возникла реальная потребность в общегосударственном,
стандартизированном средстве общения, охватывающем все сферы
коммуникации общественной, политической и культурной жизни
общества. Избирательность и различия в выразительных средствах
крымскотатарского литературного языка в XIX и XX–ХХІ вв.
отражают особенности социально-исторической и языковой ситу-
ации, складывавшейся в крымском обществе этого периода.
Методы исследования, таким образом, сводятся не просто к
типологическому описанию представленной в копиях судебных
документов (сиджилях) синтаксической системы в целом. Они
также требуют подхода к языку документов с точки зрения
сравнительно-исторического метода и метода диалектного анализа
отдельных морфем и формантов, а также способов подчинительных
связей во фразах. Заслуживают отдельного внимания вопросы
стилистики текстов, которые, в данном случае недостаточно рас-
сматривать только как юридический подстиль официально-дело-
вого стиля, в виду его не окончательной разработанности в указан-
ную эпоху, поскольку он обладает определённой синкретичностью,
включающей в себя элементы разговорного или бытового языка и
языка художественной литературы.

13
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

В ходе исследования были использованы социолингвистичес-

кий метод анализа рукописей (подраздел 1.3.); метод сравнительно-
исторического анализа текста (подраздел 1.3. и другие); метод эти-
мологического анализа (во многих разделах, особенно в части исто-
рической топонимии Крыма), наряду с методом топонимического
анализа региона. Это позволило выявить закономерности развития
крымских тюркских идиомов и дать характеристику их хронотопов,
а также рассмотреть особенности диалектной лексики в письменной
речи. Метод семантического анализа текста дал возможность пос-
редством подстрочного перевода представить анализ хронотопов,
грамматический анализ словоформ, многоаспектный лингвисти-
ческий анализ текста. Опосредовано использовались результаты
экспериментального химического анализа качества и плотности
бумаги, на которой написаны произведения крымских авторов.
Сделан литературоведческий анализ этих произведений и др.
Наряду с морфологией глаголов, особенностями синтаксиса и
лексической базой все поставленные в один ряд вопросы должны
решаться целостно, в одном ключе, так как одно вытекает из друго-
го. Огузский синтаксис, несмотря на похожесть, отличен от кып-
чакского или другого тюркского языка. То же самое можно сказать
о морфологии, где она выполняет схожие функции, используя вари-
анты или даже разные форманты аффиксов. Лексика должна гово-
рить сама за себя. На рассматриваемом участке времени основные
диалектные базы и ареалы уже сложились, хотя общность мусуль-
манского тюркского мира и общность истории может допускать
некоторое смешение диалектных единиц в несвойственных им уже
тогда языках. К этому периоду на отдельных тюркских языках ска-
залось всё – география расселения, соседство с различными культу-
рами и языковыми традициями, развитие собственных художест-
венных вкусов и предпочтений, направление метафоризации, арго,
жаргон и прочие языковые субстраты. Поэтому в данном исследо-
вании главная цель и задачи заключались в следующем: выявить
характерные черты наддиалектного бахчисарайского койне, которое
можно назвать также разговорным литературным языком, и с полу-
ченными данными продолжить работу по формированию современ-
ного крымскотатарского языка с учетом запросов эпохи.

14
Раздел 1
Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

1.1. Проблемы формирования крымского тюркского наддиа-

лектного койне в древний и поздний периоды

Одним из оснований для изучения процессов формирования в

диахронии крымскотатарского языка как единого идиома является, по
нашему мнению, концепция лингвистической типологии, представ-
ленная В.А. Виноградовым. В соответствии с ней язык рассматрива-
ется как коммуникативное средство «сквозь призму его социальных
функций и сфер употребления» выделяются функциональные и струк-
турные типы языка (пиджины, койне, лингва франка, некоторые дру-
гие) [Виноградов, 1990, с. 512–514], которые на определённых этапах
его формирования как единого национального идиома являются
промежуточными формами его развития. В основе формирования та-
ких идиомов сочетаются социальный и территориальный принципы, а
базовыми могут служить диалекты одного языка, разные родственные,
а иногда и неродственные языки [Виноградов, 1990, с. 230; 267].
Крымские татары – носители крымского тюркского языка
сложились в единый этнос в пределах непосредственно полуострова и
прилегающих к нему с севера территорий, известных с IX века в
арабской историографии как Мафазат аль-Гуза [Бартольд, 2002, с. 550]
– Огузская пустыня (степь) – ‫مفازة الغز‬, а начиная с XII столетия как
Дешт-и Кыпчак – Кыпчакские степи – ‫( دشت قپچاق‬фарси). Это название
сохранялось довольно долго, несмотря на определённые миграционные
и политические процессы, вызывавшие смену населения и появление
ряда новых государственных образований на указанных территориях.
Видимую часть этнической истории крымских татар следует вести
от гуннских племён или их племенной федерации. После смерти
Атиллы – вождя гуннов – союз распался, и племена начали воевать
между собой. Теснимые гепидами (германское племя, родственное
готам), часть гуннов вместе с теми, кто был на их стороне, откочевали
в Северное Причерноморье [Иордан, 1960, с. 118–119], где раство-
рились впоследствии с другими тюркскими народами, появлявшимися

15
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

на исторической арене и сходящими с неё. Хорошо известно, что

самые разные тюркские племена и союзы с древнейших времён при-
ходили в Крым и делали его частью своих кочевых или оседлых
государств. Следы этих миграционных и политических процессов
отразились на формировании крымскотатарского койне на тюркской
основе с вкраплениями из неродственных языков. Решающим в выборе
основы был количественный фактор: представителей тюркских племён
было значительно больше среди тех, кто оседал в Крыму. Таким
образом, гунны, булгары, хазары, узы (огузы), печенеги, куманы
(кыпчаки), туркмены (сельджуки) – значимые элементы в этногенезе
крымских татар в V–ХІІ веках. При этом кыпчакский фактор к XII веку
стал доминирующим. Известно, что в ту эпоху основу экономической
жизни тюрок составляло кочевое скотоводство. Поэтому можно пред-
положить, что в это время в Крыму были слабые предпосылки для
формирования единого территориального койне. Средством общения
были диалекты тюркского языка и ситуативные пиджины. Заметим, что
современный крымскотатарский язык вобрал в себя элементы тех
древних племенных языков (диалектов), свидетельствуя о ярко выра-
женном смешанном характере процесса.
С XIII века, в эпоху монголо-татарских завоеваний, Крым и
прилегающие к нему земли Северного Причерноморья были включены
в состав Золотой Орды. В политическом отношении доминирующую
роль здесь стали играть те тюркские роды, которые пришли в Крым
вместе с новой волной завоевателей, возглавляемые собственными
князьями или беками. Несмотря на разноплемённый состав предста-
вителей новой волны переселенцев, о чём свидетельствуют и топо-
нимические данные, за этим конгломератом тюркских родов и колен
закрепилось общее собирательное название наиболее многочисленного
племени – татары. Это обычное явление в тюркской истории. Подобно
тому, как когда-то булгары, сувары, авары, хазары и другие народности
входили в гуннскую племенную федерацию, и все были, соответ-
ственно, гуннами [Еремеев, 1971, с. 54], а по отношению к пёстрому и
разноязыкому населению Тюркского Каганата VI–VIII вв. исполь-
зовался один общий этноним – тюрки.
О силе, могуществе и многочисленности татарского племени в до
чингизову эпоху свидетельствует Рашид ад-Дин в своих трудах,
известных под общим названием «Джами ат-Таварих» – «Сборник
Летописей» (Историй): «Их имя издревле было известно в мире. От

16
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

них отделились многочисленные ветви. Всё это племя состояло из

семидесяти тысяч домов (или семей)» [Рашид ад-Дин, 1952, Т. 1,
с. 101]. С.Г. Кляшторный вполне справедливо замечает, что, несмотря
на упоминаемое в «Сокровенном сказании» («Тайная история монгол»)
избиение и уничтожение татарского племени, когда мужей и отроков
примеряли к чеке тележного колеса и резали тех, кто был выше, а тех,
кто был ниже, отдавали в рабство [Козин, 1942, с. 124], татары не
вывелись совершенно ввиду своей многочисленности и благодаря
существованию множества колен. Приводя сведения из различных
письменных источников, учёный заключает, что татары, происхо-
дившие из Восточного Туркестана, где одновременно проживали Токуз
Огузы (или уйгуры), занимали видное положение на исторической
арене [Кляшторный, 2006, с. 531–538].
Рашид ад-Дин сообщает также, что «они (татары) (уже) в глубокой
древности большую часть времени были покорителями и владыками
большей части монгольских племён и областей (выдаваясь своим)
величием, могуществом и полным почётом (от других). Из-за (их)
чрезвычайного величия и почётного положения другие тюркские роды,
при (всём) различии их разрядов и названий, стали известны под их
именем, и все назывались татарами» [Рашид ад-Дин, 1952, Т. 1, с. 102].
В принципе, это служит исчерпывающим объяснением того, почему
все тюрки и монголы, отправившиеся в завоевательные походы под
управлением Чингиз хана и его детей, стали называться монголами, а
потом, по старой памяти, вновь татарами. И что все другие тюркские
колена, оставшиеся на покорённых монголами землях, впоследствии
также переняли имя татар и стали известны под этим названием. Речь
идёт, прежде всего, о кыпчаках земли Дешт-и Кыпчак и Крыма,
смешанном булгаро-кыпчакском этносе в Поволжье, известных сегод-
ня как казанские татары, а также о некоторых других, например, закав-
казских татарах (азербайджанцах), ныне утративших или сменивших
этот этноним на другой.
Впоследствии в собственно крымской истории этноним татары
фигурирует в ярлыках крымских ханов и в более поздних османских
документах как «бесчисленный народ татар», «татарское войско» или
смешанное войско, состоящее из татар, ногаев и тавгачей1 (табгачей)

1
Под именем тавкач (тавгач, табгач: тат-тавкач) здесь следует понимать
собирательное название тюркского и тюрко-язычного, но не тюркского на-
17
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Крыма [Вельяминов-Зернов, 1864]. Аналогичное утверждение находим

и у историка В.В. Бартольда: «Тюрко-язычное население Крыма
именновалось татарами не только османцами (а также русскими), но и
само называло себя этим именем» [Бартольд, 2002, с. 560]. Правда, до
определённого момента (а именно до завоевания Крымского Ханства
Россией) татарами назывались только жители степной части Крыма.
Жители городов, центральных районов и южного побережья, то есть
наиболее культурная в то время и образованная часть населения, давно
ведущая оседлый образ жизни, называли себя мусульманами, если
таковыми являлись.
Сам корень этнонима «татар» как имя племени впервые встре-
чается в древних тюркских надписях, например, в надписи VIII века в
честь тюркского вождя Куль Тегина [Малов, 1926, с. 29] в форме «отуз
татар» (тридцать татар) (племенной союз, что свидетельствует о
многочисленности этого тюркского колена). В словаре XI века Мах-
муда Кашгари имя «татар» присутствует в перечне других тюркских
племён, располагаясь между племенами «ябаку» (ябгу) и «киргиз»
[Divanü, 1991, Т. 1, с. 28]. При этом автор делает замечание о том, что
племена Чомул (Чумыл – Чулым (?)), Кай, Ябаку, Татар и Басмыл
обладают собственными наречиями, но при этом хорошо говорят по-
тюркски [Divanü, 1991, Т. 1, с. 29–30]. Под тюркским языком в данном
случае следует понимать язык государства Караханидов – «Тюрки-и
Хакани» (942–1212 гг.), представляющий собой, по мнению автора
словаря, ориентир и образец правильной, с фонологической и
лексической точек зрения нормированной речи эпохи, не подвергшейся
чужому влиянию.
Характеристик татарского наречия Махмуд Кашгари не даёт, как,
впрочем, и многих других, например, уйгурского, на базе которого
развивался литературный вариант тюркского языка той эпохи. Учёный
отмечает лишь отдельные особенности огузского и кыпчакского
наречий.
Собственно, татарский язык относят сегодня к поволжско-кып-
чакской группе тюркских языков. Вместе с тем существует и другая

селения, обосновавшегося в Крыму и сопредельных территориях до прихода

татар. Среди них этнические группы гузов, печенегов, булгар, хазар, тюрок-
сельджуков, а также местных нетюркских народностей (греков-урумов, италь-
янцев-генуэзцев, готов и др.), впоследствии отюречившихся.
18
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

точка зрения, согласно которой татарский язык принадлежит к

половецко-кыпчакской группе тюркских языков и генетически наибо-
лее близок к литературному крымскотатарскому. Общность татарского
языка с башкирским, по мнению современного российского тюрколога
О.А. Мудрака, является результатом конвергентных процессов, «скач-
ка». С помощью морфологической лингвостатистики учёный также
установил генетическую близость башкирского языка и других
ногайско-кыпчакских идиомов, в том числе степного (северного)
диалекта крымскотатарского языка [Мудрак, 2002, с. 727–736]. В том
же ключе вели исследования В.В. Радлов и А.Н. Самойлович, которые
ещё в первой четверти ХХ века пришли к заключению, что западный
(мишарский) диалект татарского языка, более архаичный, чем
казанский диалект, и его следует относить к половецко-кыпчакским
идиомам [Самойлович, 1922; Махмутова, 1978], то есть как раз к тем
идиомам, среди которых по многим параметрам находится совре-
менный литературный крымскотатарский язык и среднее (орта-
ёлакское) наречие этого языка.
Таким образом, концепция О.А. Мудрака нам представляется
более обоснованной, поскольку опирается на изучение структуры
крымскотатарских диалектов, базирующихся на куманских (западно-
кыпчакских) корнях и дает объяснение процессу формирования го-
воров среднего и степного диалектов. Вероятнее всего, половецко-
кыпчакские речевые особенности жителей срединных и, отчасти,
предгорных земель Крыма были поддержаны в результате переселения
сюда в XIII–XV вв. татар, близких по языку жившим тут потомкам
половцев.
В результате междоусобных войн в XV веке Крым и примы-
кающие к нему улусные земли Дешт-и Кыпчака, вместе с некоторыми
территориями Северного Кавказа отделяются от Золотой Орды и
реорганизуются в самостоятельное Крымское Ханство (1443 год).
Центростремительные процессы эпохи обусловили появление реаль-
ных предпосылок формирования единого средневекового койне крым-
ских тюрок. Именно в это время тюркская речь начинает оказывать
мощное влияние на нетюркскую речь коренных оседлых жителей
Крыма. Это касается, прежде всего, городских жителей, поскольку
городское тюркское население, как и нетюркское, стало преиму-
щественно оседлым. Например, уже к XVIII веку в Бахчисарае и
других крымских городах сформировался греко-понтийский микроэт-

19
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

нос базариотов (урумов), а в сельской местности – микроэтнос татов

(румеев) [Белецкий, 1970, с. 6]. В XVIII веке большая часть крымских
греков была выслана в земли Северного Приазовья, где был основан
город Мариуполь. У греков-базариотов, в отличие от греков-татов
(урумов / румеев), предки которых сохранили греческую основу своего
языка, сформировался креольский язык, греческая основа которого
фактически была заменена тюркской [Степанов, 2013, с. 241].
В 1475 году Крымское ханство попадает в вассальную зависимость
к Османской Турции и продолжает уже существовать в качестве
доминиона Порты до конца XVIII столетия. Разумеется, процесс
создания национального крымского тюркского языка замедлился, од-
нако наши исследования свидетельствуют о том, что к этому времени
на территории Крыма функционировало местное тюркское койне,
которое фактически использовалось как единый национальный язык
крымских татар, и на которое стал оказывать влияние османский язык.
Захват в 1783 году Крымского ханства Российской империей обусло-
вил стагнацию процесса создания литературного крымского тюркского
(крымскотатарского) языка. В составе Российской империи все
социальные и административные институты, существовавшие в преж-
нем государстве, были упразднены, а крымскотатарское койне
потеряло статус официального идиома. Он был вытеснен из сфер дело-
и судопроизводства, законотворчества, экономики и таможни, армии и
т.п. Впоследствии он был также вытеснен и из сферы науки, а
образование на крымскотатарском языке предполагалось лишь в
медресе и начальных школах.
В результате на территории Крыма в течение почти ста лет не
было создано ни одного литературного, исторического или научного
произведения на крымскотатарском языке. Наступила эпоха куль-
турной и цивилизационной деградации аборигенного населения Крыма
и Дешт-и Кыпчака, а его большая часть, в том числе писатели,
общественные и политические деятели, учёные и армейские офицеры
высокого ранга, переселились в Турцию и Румынию [Абдульваапов,
2001; 2008]. В этот период упадка крымскотатарской культуры доволь-
но заметное оживление привнесла в конце XIX – начале XX века
публицистическая и просветительская деятельность Исмаила Гасприн-
ского – редактора первой крымскотатарской газеты «Терджиман»,
реформатора системы обучения в тюркских школах, писателя и
общественного деятеля. При своей жизни сам Исмаил Гаспринский, а

20
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

потом многие его ученики и последователи оживили литературную и

научную жизнь тюрок не только Крыма, но и всей Российской им-
перии. Появилась новая европеизированная литература с соответ-
ствующими духу времени тематикой и жанрами.
Модернизировались методы школьного образования, они стали
более современными как по технике обучения письму, или счёту, так и
по набору изучаемых предметов. Наряду с дисциплинами религиозной
направленности появились светские дисциплины. Стали издаваться
грамматики крымскотатарского языка. Однако при разработке норм
литературного крымскотатарского языка этого периода Исмаил
Гаспринский и его последователи ориентировались не на междиалект-
ное крымскотатарское койне, а на нормы городского населения, и на
южнобережные диалекты (yalı boyu şivesi / ялы бою шивеси), которые
являлись огузской ветвью крымских татар. В свою очередь, они в
большой степени были близки классическому османскому языку с
некоторыми греческими и итальянскими заимствованиями. Сам
южнобережный диалект представлял собой койне на основе микши-
рования средневекового огузского ka-языка, родственного лите-
ратурному турецкому языку, его балканским диалектам и гагаузскому
языку, с говорами Центрального Крыма, восходящими к языку куманов
(кыпчаков) [Моллова, 1968, с. 92–93], и незначительными вкрапле-
ниями языков греческого и итальянского меньшинств, мозаично
проживавших с крымскими татарами на Южном берегу Крыма 2.
После Курултая 1917 года вместе с активизацией политической
жизни крымских татар активизировались также и языковые процессы.
В первое время после установления советской власти в Крыму и
организации Крымской АССР языкотворческая инерция продолжалась.
Арабским и персидским заимствованиям, вошедшим в крымскотатар-
ский литературный язык XIX века, придавалось новое звучание. С
образованием первого Крымскотатарского правительства и учреж-
дения ряда министерств, называвшихся «директориями» (например,
Директория Иностранных Дел (Hariciye müdürlüğü), Директория
Внутренних Дел (Dahiliye Müdürlüğü) и других), началась работа по
2
Со своей стороны, добавим, что разговорный и литературный крым-
скотатарский язык, зафиксированный в некоторых древних литературных про-
изведениях, о которых речь пойдёт ниже, а также в реестрах судов Шариата
XVII–XVIII вв., обнаруживает больше сходство с диалектами Восточной
Анатолии и азербайджанским языком (О.Р.)
21
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

реконструкции и модернизации терминологических баз в соответствии

с требованиями времени3. Для создания необходимых новых терминов
активно использовались собственно крымские тюркские корни и
основы4. Началось формирование новых норм крымскотатарского
литературного языка. За основу было взято койне, сложившееся к
этому времени в среде городского населения, основанное на южно-
бережном диалекте Крыма с ориентацией на стамбульскую речь, как
наиболее изящную и литературно обработанную (см. [Чобан-заде,
2003, с. 25]). Правда, имелись и свои отличия. Речь крымских городов
больше носила ярко выраженный характер турецкого Закавказья, а
также района города Эрзерум.
После окончательной победы большевизма стала наблюдаться
тенденция отхода от литературных норм, основанных на огузских
диалектах Крыма, имевших в Крыму давнюю письменную традицию.
Арабский алфавит был заменён на алфавит на латинской основе,
который, вопреки всему, успешно функционировал с 1928 по 1939
годы. В это время, особенно в тридцатые годы, когда была уничтожена
подавляющая часть крымскотатарской интеллигенции, развитие наци-
онального языка опирается на центростремительные процессы, обус-
ловленные революционными преобразованиями в крымскотатарском
обществе. На смену городской речи литературного языка крымских
татар приходит деревенская диалектная основа. Наблюдается процесс
сближения народных диалектов. Таким образом, новые нормы лите-
ратурного крымскотатарского языка на начальном этапе советского
языкового строительства, в конце 1920-х и 1930-х годах, складываются
на основе среднекрымского койне с включением некоторых черт
южнобережного и степного диалектов.

3
См., например, хранящиеся в ГАРК (г. Симферополь) материалы дейст-
вовавших в то время мусульманских судов первой инстанции (Bidayet
mahkemeleri) [Дело № 198. Архивный фонд Р-998, опись № 1, 248 листов; Дело
№ 46. Копия переписи, а также поступающие бумаги от других учреждений в
Дирекцию по Внешним Делам. Архивный фонд Р-998, опись 46, 1918].
4
См., например, терминологию в переведённом на крымскотатарский
язык Земельном кодексе РСФСР. [Topraq qanunı (‫ )توپراق قانونی‬Земельный
кодекс РСФСР с коррективами для применения его по Кр. АССР, утверж-
дённый постановлением ВЦИК’а 29.III.1923 г. Переведён на татарский язык
переводческой коллегией при КР ЦИК’е. Симферополь, 1-ая Гос. Тип.-лит.
«Крымполиграфтреста». № 331. 72 с. (араб. алфавит)].
22
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

В указанный период стали бурно развиваться литература и прак-

тическое крымскотатарское языкознание. Археологические изыскания,
проводившиеся Османом Акчокраклы и Усеином Боданинским, немало
способствовали прояснению вопроса об этническом и племенном
составе тюрков в Крыму, начиная с древних времён. Новые данные
соотносились с результатами исследований по топонимии Крыма, а
также со вновь полученными результатами диалектологических
экспедиций профессора Таврического университета Н.К. Дмитриева.
Однако этот процесс был полностью остановлен в тридцатых годах
после провозглашения на XVI съезде ВКП(б) курса на слияние
национальных по форме и социалистических по содержанию культур в
единую социалистическую культуру с одним общим языком [Сталин,
1949, Т. 12, с. 369]. На смену политике национального строительства в
СССР пришла политика создания единого советского народа. На
крымскотатарскую интеллигенцию, как и на интеллигенцию многих
других национальностей [Степанов, 2004, с. 37] обрушились катастро-
фические по своим масштабам и последствиям репрессии. За основу
национальной языковой политики страны после принятия Поста-
новления ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР от 13 марта 1938 года «Об
обязательном изучении русского языка в школах национальных
республик и областей» была взята ускоренная русификация на фоне
насильственного отрыва от традиционных культурных корней, истории
и языковой преемственности. Литературное наследие эпохи Крымского
Ханства и предыдущих времён было объявлено сплошь безыскусной
религиозной пропагандой, чуждой чаяниям народа. Оно получило
ярлык непонятного народу подражания османской дворцовой лите-
ратуре. В результате всё оно было признано турецким, что дало,
вероятно, основание Н.А. Баскакову сделать ошибочный вывод о том,
что крымскотатарский язык – язык младописьменный и его первые
письменные фиксации относятся к XIX веку (дословно у Баскакова: «с
зачатками письменности в XIX веке») [Баскаков, 1988, Т. 2, с. 113].
В 1939 году алфавит на латинской основе был заменён на
кириллический, что сориентировало крымскотатарский язык, как и
другие тюркские языки СССР, на доминирование процессов заимство-
вания новой лексики, в первую очередь, из структурно и генетически
неродственного русского языка. Кроме того, напряжённые полити-
ческие отношения СССР с Турцией, с которой крымских татар свя-
зывали как исторические, так и родственные и культурно-языковые

23
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

отношения, отдаляли перспективу турецкого влияния на крымскота-

тарский язык и литературу. Политика всеобуча способствовала
усвоению молодым поколением крымских татар новых норм лите-
ратурного языка и уходу на периферию национальной коммуникации
диалектного языка.
В 1930-е годы активизируются процессы калькирования, замены
тюркских или давно усвоенных арабоязычных заимствований тер-
минами и социально значимыми понятиями, взятыми напрямую из
русского языка. Впрочем, введение новой кириллической графики и
сохранение у старшего поколения навыков использования арабской и
латинской графики на протяжении двух десятилетий, в том числе в
период депортации в тюркоязычные регионы Средней Азии, было
препятствием к осуществлению фонологической адаптации заим-
ствований из русского языка. Но, в конечном итоге, механизмы сдер-
живания ассимиляции иноязычных заимствований были нейтрализо-
ваны, и они стали напрямую воздействовать на изменение фонети-
ческой и синтаксической систем крымскотатарского языка.
Следует признать, что в советский период позиции крымско-
татарского языка как языка официального были значительно ослаб-
лены, а его функциональная ценность в сравнении с русским языком
нивелировалась под давлением последнего. Русский язык, по совет-
ским Конституциям 1936 и 1977 гг., не имел отдельного статуса. Все
официальные документы, в соответствии со статьями конституций, пе-
чатались на языках союзных республик. Однако Крым был лишь
автономной республикой в составе России, а с 1954 года – Крымской
областью в составе Украины. Граждане СССР имели право на обуче-
ние на родном языке и других языках страны. В то же время, к концу
1980-х годов реальным социальным статусом русского языка на всей
территории Советского Союза стал статус государственного языка и
языка межнационального общения [Stepanov, 2017, с. 174–175].
В первое десятилетие после депортации 1944 года крымско-
татарского населения в Узбекистан крымскотатарский язык утратил
социально значимые коммуникативные функции, за исключением бы-
товой. Оторванные от национальной литературы, образования, науки,
крымские татары стали терять языкотворческий потенциал, нарабо-
танный в период предыдущей культурной активности, а многие
термины, специальные слова и выражения стали забываться и исчезали

24
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

из узуса в процессе смены поколений в силу отсутствия сфер при-

менения.
Со временем крымским татарам разрешили покидать резервации,
издавать газету «Ленин байрагъы» («Ленинское знамя») и открыть
факультет крымскотатарского языка и литературы в Ташкентском
педагогическом институте имени Низами для нужд немногочисленных
школ, в которых, помимо общеобразовательных предметов на русском
или узбекском языках, преподавали дополнительно крымскотатарский
язык и литературу. Из-за отсутствия новейших научных разработок,
полноценного книжного фонда на родном языке, доступа к довоенным
разработкам в области литературоведения и языкознания, собствен-
ному рукописному фонду, историческим памятникам архитектуры и
истории уровень образования был сведён к маргинальному изучению
эпоса и отдельных произведений, созданных в советский период.
С возвращением в Крым в 1980-е – 1990-е годы начались активные
поиски утраченных произведений, имён и биографических сведений
забытых писателей. Была открыта национальная библиотека в
Симферополе, стали доступны многие архивные материалы, представ-
лявшие собой образцы литературного языка крымских татар. Возоб-
новление научного процесса в крымскотатарской среде можно охарак-
теризовать как процесс накопления знаний, когда любое найденное
имя, книга, упоминание о ней или о рукописи приобретало значение
небольшого или значительного научного открытия. С другой стороны,
советская наука этого времени обладала сильной инерцией, благодаря
которой делались попытки экстраполировать некоторые современные
научные теории в области русской или европейской лингвистики на
крымскотатарское языкознание. Многие из этих теорий неактуальны в
крымскотатарском языкознании ввиду длительного перерыва в
полифункциональном использовании языка и отсутствии научных
наблюдений за его развитием. Мы считаем, что нормирование крым-
скотатарского литературного языка в 1920-е – 1930-е годы на основе
среднекрымского койне, вобравшего в себя признаки те только
среднего, но и степного и южнобережного диалектов, отчасти обусло-
вило его сохранение и способность функционировать в условиях
территориального смешения носителей разных диалектов в период
изгнания и после возвращения на родину. Вместе с тем, этот процесс
нельзя назвать завершённым. С другой стороны, нельзя также и
отрицать сомнительный вектор этого процесса. Ведь в результате него

25
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

в своё время были отсечены прежние литературные и культурные

традиции, что привело крымскотатарский литературный язык, основан-
ный к этому времени на сельских диалектах средней полосы, к состо-
янию младописьменного и слаборазвитого языка в отношении науч-
ной, юридической и прочей специальной отраслевой терминологии.
Современное крымскотатарское языкознание, в первую очередь,
нуждается, по нашему мнению, в классических исследованиях своей
исторической и современной стилистики, грамматики, лексикологии,
диалектологии, фонетики. Это в равной мере актуально как в области
решения теоретических проблем общей тюркологии, так и в плане
достижения практических целей, касающихся собственно тюркского
языка Крыма. Такой подход важен, прежде всего, для понимания
реальной истории языка, крымскотатарской языковой диахронии.
Учитывая глобализационные процессы прошлого и настоящего, важно
выяснить направления и результаты процессов межтюркской языковой
интерференции, отразившихся в крымскотатарском языке разных эпох
его функционирования и оставивших свой след в его системе.
Таким образом, наблюдение за формированием и функциони-
рованием наддиалектных форм крымскотатарского языка свидетель-
ствует о наличии в разные периоды развития крымскотатарского
социума разных базовых диалектных предпочтений для складывания
койне и на его основе – крымскотатарского языка. На этом основании
можно говорить о двух национальных вариантах крымскотатарского
литературного языка. Нормы литературного языка, сложившегося к
концу XIX века, ориентировались на койне, в основе которого лежал
южнобережный диалект (в большей степени это было городское
наддиалектное койне, базировавшееся на огузской основе), представ-
лявший огузские говоры Крыма. Эти нормы были близки нормам
турецкого литературного языка. Социально-политические изменения в
крымскотатарском обществе после событий 1917 года обусловили
трансформацию норм литературного языка. Для этого было выбрано
среднекрымское койне с базовым половецко-кыпчакским диалектом.
Новые нормы крымскотатарского литературного языка сложились в
1920-е – 1930-е годы. Они осознавались большинством крымских татар
как самобытные и, как правило, сохраняются до сих пор.

26
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

1.2. Топонимическая номенклатура Крыма: к вопросу об этно-

генезе крымских тюрок

Топонимическая номенклатура Крыма служит важным и неоспо-

римым свидетельством многочисленных исторических процесссов на
полуострове, связанных с миграцией определённых народов, этни-
ческих групп, племён, так или иначе оставивших свой след в истории.
Поскольку все эти группы или племена, в разное время приходившие в
Крым, так там и оставались, в результате смешиваясь с автохтонным
населением, их можно рассматривать как компоненты или слагаемые
этногенеза одного народа – крымских татар, формировавшихся в
пределах полуострова на протяжении многих сотен лет.
Подобно анатолийским туркам, вобравшим в себя многие древние
культуры и такие антропологические страты, как хетты, финикийцы,
малоазийские и византийские греки, арабы, армяне, курды и т.п.,
крымские татары представляют собой уникальное явление, которое,
несмотря на свою ярко выраженную тюркскую составляющую, являя-
ется многокомпонентным и неоднозначным. Свидетельством тому
служат, прежде всего, наречия и диалекты крымских татар, культура и
одежда, архитектура и другие сферы жизни. Сложность, и в то же
время завершённость процесса становления единого народа нашло
отражение и в топонимике Крыма – одном из редких достояний
крымскотатарской истории, к сожалению, временно утраченной на
данный момент.
Внимательно рассматривая топонимические реалии Крыма, в них
можно выделить важное объединяющее начало, каким служит фоноло-
гический рисунок, характерный именно для этой тюрко-говорящей
территории. При этом тюркские в своей основе топонимы, на поверку
принадлежат тюркам самых разных эпох и языковых поколений. Кроме
того, все эти названия, даже если они нетюркские по своей сути, были
адаптированы в крымской тюркской языковой среде, которая характе-
ризуется кроме других отличительных черт стяжением слогов, выпа-
дением части слова (звука, буквы, слога) из названия, так называемая
синкопа, характерная именно для крымских географических имён.
Нигде так ярко не выражена редукция гласных, как в топонимике
Крыма. Именно тут возможны имена: Бьесала, вместо Биюк сала,
Янкой (Джанкой) вместо Янъы (Джанъы) кой, Сарабуз вместо Сары

27
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Абыз, Фотсала (Фотисала) вместо Феттах сала, Бюрюльча вместо

Борлуджа (Борлу чай), Былаклава вместо Балыкълы агъы и т.д.
Говоря о нетюркских именах, то и здесь в большей степени
проявились особенности крымской речи, адаптировавших такие
названия как Алустон – Алушта, Лупика – Алупка, Солдайя – Судак, и
т.п. Подобные фонетические изменения некоторых географических
имён привели к возникновению множества «недоумённых» вопросов в
области топонимических исследований. Однако многие из них доволь-
но просто решаются посредством обращения к старым официальным
документам Крымского Ханства или Османской Турции, или к другим,
более ранним источникам. Об этом, а также об особенностях этно-
генеза крымских татар на фоне топонимических исследований пойдет
речь ниже. Но для начала необходимо коснуться вопроса о том, что
уже сделано в области изучения крымской топонимики за десятилетия
исследований.
Историю изучения крымских географических названий, вероятно,
необходимо начать представлять с очерка Федора Лашкова «Каме-
ральное описание Крыма», содержащего большой фактологический
материал и опубликованного им в 1888–1992 гг. на страницах ИТУАКа
[Лашков, 1887–1992]. В очерке представлен, практически, полный пе-
речень всех каймаканств, судебных округов (каза / кадылык) и наз-
ваний деревень, относящихся к ним. Сведения, которые приводит
автор, относятся к 1783 году, т.е. к последнему году существования
независимого Крымского Ханства том своем виде, в котором его
застало русское оккупационное командование.
К тому времени, согласно Кючук-Кайнарджийскому мирному до-
говору от 1774 года, Крымское Ханство было независимым государ-
ством, включающим в себя и кадылыки бывшего кефинского санджака
Турции, за исключением Керчи (Кершина) и крепости Йени-Кале,
отошедших по тому же договору к России. Согласно сведениям,
представленным Ф. Лашковым, на территории крымского полуострова
насчитывалось семь каймаканств: Бахчисарайское (6 кадылыков),
Акмесджидское (9 кадылыков), Карасубазарское (9 кадылыков),
Гёзлевское (5 кадылыков), Кефинское (7 кадылыков), Оркъапы (6
кадылыков). Всех же кадылыков по Лашкову: 42 [Лашков, 1887, с. 36–
38] В свою очередь, турецкий историк Омер Быйык (Ömer Bıyık)
говорит о 46 кадылыках в начале XVIII-го века, принадлежащих
Крымскому Ханству, и еще 8, находящихся в границах кефинского

28
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

вилайета и подчинявшихся непосредственно Стамбулу [Bıyık, 2014,

с. 41–63]. На наш взгляд, количество кадылыков, указанных Омером
Быйыком, завышено, хотя, как известно, судебные округа по мере
разрастания делились, и число их было довольно подвижно.
Что же касается деревень, то всего в «Камеральном описании»
хотя бы частично населенных в перечисленных кадылыках, насчи-
тывалось 1411. С учетом же полностью разоренных их представлено
1470 [Лашков, 1887, с. 39]. Однако этот список мы не можем назвать
исчерпывающим, поскольку в нём отсутствует ряд деревень и посел-
ков, известных по другим источникам, к тому же и сам Лашков
сообщает о том, что некоторые каймаканы дали неполные сведения
[Лашков, 1887]. Количество деревень, перечисленных Фёдором Лаш-
ковым в «Камеральном описании Крыма», неоднократно вызывало
скептицизм и влекло за собой новый пересчёт этих населённых пунк-
тов. Первым сомнения выразил Валерий Бушаков, а вслед за ним и
Хенрик Янковский, которые приводят свои данные на основе изучен-
ных ими карт и других документов.
Кроме того, в списке Федора Лашкова полностью отсутствуют
хоронимы и гидронимы. Со своей стороны, мы можем сделать предпо-
ложение, что к 1783 году часть деревень исчезла или они были пере-
именованы, а населенные пункты, которые также принадлежали
Крымскому Ханству, но располагались за пределами Крыма, вообще не
были представлены за исключением небольшого количества кочевок.
Названия ряда населенных пунктов из «Камерального описания» даны
с явными ошибками, например, «Болта Чекрак» вместо “Балта
Чокъракъ / Balta Çoqraq”; «Бьесала» вместо “Буюк / Бие сала / Büyük /
Biye sala”, «Кокос» вместо “Кёк козь / Kökköz”5 и т.д. Искаженное
звучание названий крымских населенных пунктов сложилось и в
крымскотатарской среде (сравни: «Феттах сала / Фетх сала» изна-
чально и «Фоти сала» впоследствии), что, как уже было сказано выше,
создаёт препятствие их этимологическому анализу и вызывает опре-
делённые трудности в решении некоторых вопросов, прежде всего в

5
Этимология этого топонима, несмотря на кажущуюся, лежащую на
поверхности версию о крымскотатарском словосочетании «кёк козь» (Kök köz)
– голубые (синие) глаза, на наш взгляд, требует более глубокого анализа с
точки зрения исторической и этнической принадлежности первичного имени
этого ойконима, его проформы.
29
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

создании лингвистической карты Крыма и точного отображения этни-

ческой истории крымских татар.
После Ф. Лашкова научное изучение в области крымской топони-
мики продолжили два крупных учёных крымоведа своего времени
Бертье Делагард и Арсений Маркевич. Своими изысканиями Бертье
Делагард поделился в достаточно объёмном очерке: «Исследования
некоторых недоумённых вопросов средневековья в Тавриде», в кото-
рый также была включена его предыдущая статья на ту же тему,
опубликованная в 1920 году в 57 номере ИТУАКа [Бертье, 1920].
Очерк касается географических названий южного берега Крыма, по-
пытки этимологии которых перемежаются с историческими справками,
взятыми из старых генуэзских и отчасти греческих источников, с
приложением карты юго-западного побережья и перечня высших
духовных лиц христианских епархий. Работа довольно неоднозначная,
потому как, по признанию самого Бертье Делагарда, ни греческого, ни
татарского языка он не знал, но прибегал к помощи людей, которые
этими языками владели [Бертье, 1920, с. 18, сноска 1]. Материал,
переработанный в очерке, действительно, большой, но некоторые
умозаключения автора, преподнесенные в форме предположений, не
совсем корректны с точки зрения современных знаний и того коли-
чества документов и географических карт, которые уже введены в
научный оборот. Ещё одним уязвимым местом в рассуждениях Бертье
Делагарда в его этимологических анализах отдельных топонимов явля-
ется убеждение автора в том, что тюркский элемент в топонимической
номенклатуре Крыма появился исключительно с приходом туда татар
(монголо-татар) и усилился там благодаря турецкому завоеванию
южного берега. При этом учёный нигде не упоминает давнее и дли-
тельное присутствие в Крыму турок сельджуков и куманов, а до этого
хазар, булгар, печенегов и других древних тюркских колен.
Современник Делагарда, известный историк, этнограф, археолог,
академик Арсений Иванович Маркевич (годы жизни: 1855–1942), в
своих трудах в отношении крымской топонимической системы уже
более целенаправленно рассматривал вопросы непосредственно науч-
ного, лингвистического плана. В его обстоятельной работе от 1928-го
года «Географическая номенклатура Крыма» представлено большое
количество наименований всех географических объектов, в том числе и
хоронимов, а также оронимов, ныне совершенно утраченных и забы-
тых, и могущих быть воспроизведенными либо по архивным мате-

30
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

риалам, либо по современным научным трудам [Yankowski, 2006,

Бушаков, 2003, Рустемов, 2017].
Как и Бертье Делагард, А. Маркевич делает попытку решить
многочисленные задачи этимологического характера, систематизируя
топонимы по принципу принадлежности к языку. Всего таких язы-
ковых пластов он называет пять: 1) греческий; 2) ирано-язычный
компонент, привнесенный в Крым аланами (к этой же языковой
традиции он относит скифский и таврский, что на наш взгляд, сомни-
тельно, так как принадлежность тавров и скифов к ирано-язычным
племенам на сегодняшний день является предметом научных дискус-
сий6 – О.Р.); 3) итальянский, соотносимый в нашем понимании с
генузцами Каффы (Кефе) и других факторий; 4) германский или
готский (готы Мангупа); 5) и собственно татарский, который сегодня
стоит понимать во всем многообразии тюркских наречий, которые
существовали в Крыму, начиная с овладения Крыма хазарами и
булгарами, печенегами, тюрками-сельджуками и кыпчаками и лишь
затем татарами и ногайцами. Однако сам А. Маркевич, находясь в
русле официальной на тот момент версии, не берёт в расчёт при-
сутствие в Крыму иного тюркского компонента, кроме собственно
татарского и османского.
Кроме указанных «официальных» языков, которые, безусловно,
принимаются всеми крымоведами в качестве топонимо-формирующих,
исследователь делает отсылки к венгерскому языку, вероятно, всё же
намекая на то, что некоторые печенежские роды после разгрома,
нанесенного им кыпчаками, обосновались на территории мадьярского
государства. А может быть в этом стоит усматривать связи с гуннами
или даже с гораздо более поздними конами, соотносимых с куманами
(половцами), также нашедших себе приют на берегах Дуная, спасаясь в
этот раз от татарского нашествия. Так или иначе, исследователь в
своей работе не объясняет в связи с чем он привлекает или упоминает
венгерский язык в качестве этимологического источника, однако
фонологические параллели между крымскими топонимами и отдель-
6
Например, Геродот считал их пришельцами из глубин Азии, по сути,
тюрками (О.Р.) [Геродот, 2004]. Похожая точка зрения, на принадлежность
скифов не к ирано-язычным племенам, а к тюркским выражена в трудах
Ильинской И.А. [Ильинская, 1968], Мурзина В.Ю. [Мурзин, 1984], где
приводятся аргументы в пользу их тюркского происхождения с последующим
смешением с другими народностями, в частности, с киммерийцами.
31
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

ными венгерскими лексемами, на возможную соотнесенность или

взаимосвязь которых обращает внимание А. Маркевич, выглядят
искусственно (см., например, [Маркевич, 1928, с. 22, сноска 1]). Речь
идёт об этимологии деревни Сюрень, которую А. Маркевич предлагает
трактовать через венгерское слово (?) sairen (белый, беловатый)
[Маркевич, 1928, с. 31], тогда как в крымских кадийских сиджилях7 это
имя звучит в двух вариантах, что говорит о, как минимум, двух
населённых пунктах: Sürentaş (Сюрень Таш), что означает: «Сдвину-
тый камень» и Sivri Taş «Острый камень» [Рустемов, 2017 (4), с. 258].
Из других неточностей, допущенных Арсением Маркевичем за
недостатком материала, можно указать название деревни Уркуста,
которое профессор относит к старо-греческим именам с неизвестной
этимологией [Маркевич, 1928, с. 24]. Однако, в кадийских документах
это название представлено как Огъры Коста / Oğrı Kosta [Рустемов,
2017 (4), с. 132], что означает: Вор Коста8, и, по сути, представляет
собой тюркско-греческое словосочетание.
В отличие от предыдущих исследователей историк З.Ш. Нав-
ширванов, посвящая свой труд крымской топонимике, в решении ряда
спорных или «недоумённых» вопросов исходил из более древних
тюркских пластов, чем татарский, что автоматически способствовало
успешным этимологическим изысканиям, представленным в работе.
Его статья 1929 года «Предварительные заметки о племенном составе
тюркских народностей, пребывавших на юге России и в Крыму»
[Навширванов, 1929], по нашему мнению, является чрезвычайно
информативной и в большей части высказанных им предположений и
гипотез, научно обоснованной. З. Навширванов, исследуя топонимику
Крыма, пользовался существующей в его время достаточно большой
круг исторических и филологических источников, что давало
возможность проводить аналогии и параллели между тюркскими
родами, осевшими в Крыму и находящимися, по описанию древних

7
Кадийские (кадиаскерские) сиджили Крымского Ханства (КККХ) (осм.
из араб. “sicil” – ‫ سجل‬мн. число “sicillât” – ‫ – )سجالت‬запись, решение, приговор.
Sicil kesmek – вынести приговор. – судебные реестры крымских шариатских
судов XVII–XVIII вв.
8
Вслед за А. Маркевичем Хенрик Янковский (Henryk Jankowski) относит
топонимы «Сюрень» (Süren / Süjren) и Уркуста (Orqosta / Urqusta) в категорию
таких, чья этимология не ясна [Yankowski, 2003, с. 39], хотя, на наш взгляд,
она вполне объяснима с позиции огузо-кыпчакского языка крымских татар.
32
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

арабских и прочих летописцев, в Средней Азии, Иране (Туране) или на

Кавказе. В большей степени это касается туркменских и кыпчакских
племён, так как их расселение в Крыму более удалено от нас во
времени, чем приход непосредственно татарских родов и поколений.
Именно Навширванов дал предварительный анализ некоторых геогра-
фических названий, которые соотносятся с огузским (сельджукским)
пластом крымских татар.
Методика З. Навширванова соотнесения многих крымских топо-
нимов с родовыми тюркскими именами Средней и Малой Азии была
поддержана Лезиной И.Н. в её статье от 1985 года «Тюркские
топонимы Крыма» [Лезина, 1985]. Однако, отдельные предположения
автора публикации, основанные на фонологическом сближении топо-
нимов и этнонимов, вполне справедливо подверг критике Валерий
Бушаков в своей диссертации «Тюркская этноойконимия Крыма». В
частности, это касается таких имён, как Демерджи, Ялта, Артек,
Аюдаг, Коккоз (Кёккёз) [Бушаков, 1991, с. 8], которые никак не могут
быть соотнесены ни с какими этнонимами. В тоже время отдельные
названия, как, например, Качи(ы)-Кальон», этимология которых в
статье И. Лезиной также сводится к этнонимам киргизских родов, и
которые в данном случае В. Бушаков определяет, как «заслуживающие
внимания», вызывают сомнение уже с нашей стороны. Дело в том, что
Качи (Качы) как потаноним, объясняется лексикой собственно крым-
скотатарского языка, при этом нет необходимости связывать его с
племенным именем. Что касается второго слова – Кальон, то мы
вернёмся к нему несколько позднее.
В изданной в 2003 году монографии «Лексичний склад історичної
топонімії Криму» (Лексический состав исторической топонимии
Крыма) В. Бушаков продолжает начатую ещё А. Маркевичем стра-
тификацию крымских топонимов по принадлежности к различным
языкам. Он добавляет к тем пяти языкам, обозначенных Маркевичем
как «инструментальные» языки крымской топонимики, ещё древне-
еврейский, армянский и языки кавказских народов, в частности кабар-
динский и язык черкесов. При этом учёный отрицает активную
топонимообразующую роль итальянского языка на том основании, что
на южном берегу нет большого количества итальянских названий
[Бушаков, 2003, с. 45], но лишь письменная латино-язычная (итальяно-
язычная) передача в различных документах эпохи уже существующих
греческих или тюркских имён, часто искажённых до неузнаваемости.

33
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Однако, из тех немногих, что перечислены именно как итальянский

именной фонд, нельзя не отметить убедительность толкований таких
древних ойконимов, как Керчь – Cherchio (лигурийский (Генуя)
диалект) – «круг», Солхат – Solcata, Solcati, Solghati – «ров» (ср.
крымтат. вариант названия города: Qırım> Eski Qırım (Къырым – Эски
Къырым) в том же значении – «ров», «окоп» / эски – старый), а также
название посёлка вблизи Ялты – Darsan (a) – пристань, верфь [Буша-
ков, 2003, с. 236] (современное крымтат. и тур. – tersane – терсане).
Что касается других упоминаемых языков, оставивших свой след в
крымских географических именах, то, на наш взгляд, исходя из тех
единичных, а иногда сомнительных географических названий, которые
приводит учёный как примеры армянских, древнееврейских или
кавказских имён, их роль ещё менее значима в формировании
крымской топонимической номенклатуры по сравнению с тем же
итальянским.
В. Бушаков вслед за З. Навширвановым кроме скифов и ким-
мерийцев касается вопросов истории древних тюркских народов,
обосновавшихся в Крыму: гуннов, хазар и булгар, тюрков, узов (огу-
зов), печенегов и куманов. В тоже время учёный не указал следы их
пребывания в топонимической номенклатуре полуострова. Этот пробел
отчасти заполнил другой современный исследователь – Хенрик Янков-
ский (Henryk Jankowski), издавший в 2006 году «Историко-этимо-
логический словарь до-русских имён населённых пунктов (ойконимов)
Крыма» (A Historical-Etymological Dictionary of pre-Russian Habitation
Names of Crimea) [Yankowski, 2006]. Этот труд по праву является на
сегодняшний день самым полным и, пожалуй, самым корректным в
отношении этимологии почти всех известных крымских ойконимов. В
связи с этимологическими исследованиями, представленными в
словаре, Х. Янковский воспроизводит периодизацию крымской исто-
рии, которая в современной тюркологии во многих ключевых точках
является общепринятой:
VIII–III вв. до н.э. период господства тавров, одновременно с
которыми на полуострове находились скифы (сколоты): в VII–II вв. до
н.э. расселившиеся в северном и среднем Крыму, и культура которых
определяется на тот момент как кочевая. Со II столетия до н.э. и до IV
столетия н.э. (600 лет) длился, так называемый, поздний скифский
период (late Scythians), когда скифы стали селиться в небольших
укреплённых городах [Yankowski, 2006, с. 20], предпочтительно на

34
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

возвышенностях, что, вероятно, в условиях Крыма отчасти объяснимо

военной конкуренцией с сарматами и аланами, которые населяли Крым
приблизительно в это же время (III в. до н.э. – IV в. н.э.), а также
развитием торговли.
480 г. до н.э. – 362 или 372 год н.э. [Yankowski, 2006, с. 20] время
существования небольшого Боспорского царства, локализованного на
территории от Пантикапеи (Pantikapaion / Panticapaeum – район совре-
менной Керчи) до Феодосии (Theodosia). К этому же периоду (V в. до
н.э. – II в. н.э.) относится появление и расцвет древнегреческих
колоний, городов и поселений под общим названием Херсонес
Таврический (Khersones или Chersonessus Taurica), включавших в себя
территорию от долины реки Бельбек до мыса Ай Тодор. А также
поселения Керкинитида (Kerkinitida) на месте современного Кёзлеве /
Közleve (Евпатория) и Калос Лимен / Kalos Limen (Акъмечеть /
Aqmeçet / Черноморское). Управление этими территориями со II века
до н.э. перешло к скифам и продолжалось до 113 года н.э. [Yankowski,
2006, с. 21]. Скифское управление сменяется сначала понтийским (115
год до н.э. – 63 год н.э.), а затем римским (63 год до н.э. – III в. н.э.)
протекторатом. Затем наступает довольно протяжённая во времени
эпоха Средневековья (IV–XII вв. н.э.), в которой управление землями
Херсонеса перешло вновь к грекам, но теперь уже к византийцам. В
свою очередь, Византия, ослабленная крестовыми походами против
неё, вынуждена была вновь уступить крымское побережье выходцам из
Апеннин, на этот раз генуэзцам в 1261 году, которые использовали
древние византийские порты и приморские города для активной и
высоко рентабельной торговли с Востоком. Конец владычеству Генуи
положила Османская Турция, захватившая все бывшие генуэзские
фактории на южном берегу Крыма в 1475 году.
Что особенно важно, Х. Янковский уделяет внимание вопросу
оседлого населения внутреннего и северного Крыма, перечисляя при
этом в диахронии истории миграционных процессов почти все
значимые народы в этногенезе крымских татар:
1. IV – XVI вв. – готы.
2. V в. – гунны.
3. VII – X вв. – хазары.
4. 1030–1239 гг. – куманы.
5. 1230–1420 – Золотая Орда (т.е. собственно татарский период –
О.Р.).

35
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

6. 1420–1783 гг. – время существования Крымского Ханства.

7. 1475–1774 гг. Османский протекторат над южным побережьем
Крыма.
8. 1783–1918 гг. – Российское правление в Крыму.
9. 1918–1991 гг. – Советский период.
10. 1944 г. – депортация крымских татар.
11. 1991 год – образование Крымской Автономной Республики в
составе Украины [Yankowski, 2006, с. 21].

Исследования и наблюдения за исторической топонимикой Крыма

позволяют сделать следующие выводы: во-первых, следы пребывания
в Крыму многих древних, условно говоря, до тюркских народов и
племён практически не сохранились в местной топонимике. Это
утверждение, прежде всего, касается киммерийцев, тавров, скифов,
алан и других, о которых мы не можем судить достоверно, поскольку
этимология потенциально возможных их имён на сегодняшний день
является спорной и неясной, а в некоторых случаях не известна
принадлежность таких народов или племён к какой-либо языковой
группе, так как не сохранились письменные свидетельства этих языков.
Во-вторых, следует признать, что в исторической топонимической
номенклатуре Крыма основными топонимоформирующими языками
выступают два: греческий и тюркский. При этом под определением
«тюркский» необходимо понимать многочисленные колена и племена
тюрков, в разное время приходивших в Крым и оседавших там,
начиная с IV века н.э. (гуннский период). Другие языки, а именно:
кавказские (кабардинский или черкесский / абхазский), армянский, ев-
рейский, иранский (скифский, сарматский и аланский пласты),
итальянский и готский могут быть привлечены для решения некоторых
спорных вопросов. Однако, если они до сих пор выступали в качестве
только потенциальных языков в вопросах этимологии, с очень
небольшим процентом точно установленных соответствий9, то обраще-

9
Например, из армянских топонимов можно выделить лишь названия
некоторых монастырей – Сурб-Хач, Сурб-Степанос, а также название горы
Грыц, на которой они расположены. Итальянских названий мы касались выше,
а предположительно иранские (скифские и сарматские), к каковым некоторые
исследователи [Yankowski, 2006, с. 24] относят такие имена как: Ускют
(Искит), Сабла (Саблы) (скиф.) и Бадракъ (Бодракъ), Бельбек, Индол (сармат.)
36
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

ние к таковым может быть оправдано лишь в том случае, когда будут
исчерпаны все возможные ресурсы в отношении поиска решения в гре-
ческом (все черноморские и средиземноморские диалекты) и тюркских
языках.
Исследования в области топонимики Крыма требуют привлечения
широкого круга источников. Помимо языкового материала важны
исторические свидетельства, старинные карты, записки географов и
путешественников эпохи Крымского Ханства и более ранних. Так
Х. Янковский в свое время обратился к кадиаскерским книгам или
кадийским сиджилям10 Крымского Ханства. Он сам сообщает о
четырех томах, использованных им для составления своего словаря,
что очень важно, но этого явно недостаточно для создания исчерпы-
вающей топонимической картины Крыма, поскольку количество
сохранившихся томов 121. Более того, совершенно не изучен один том
сиджилей, хранящийся в Ялтинском музее.
После завоевания Крыма Российской империей эти тетради почти
сто лет без движения пролежали в архивах, прежде чем их представил
свету сначала профессор казанского университета Владимир Смирнов,
а после него уже упоминаемый нами историк Федор Лашков и первый
переводчик этих текстов – Мурат Биярсланов [Биярсланов, 1889–1891].
К настоящему моменту исторический аспект крымских сиджилей
достаточно хорошо изучен, благодаря усилиям турецких ученых,
прежде всего, доктору, профессору Халилю Инальчику [İnalcik, 1996],
Незихи Турану [Turan, 2003], Зейнеп Озьдем [Özdem, 2010], Омеру
Быйык [Bıyık, 2014], Нури Кавак [Kavak, 2009; 2014] и другим.
Филологический аспект отчасти представлен в статье Катаржины
Стефании-Рак: “Similarities and differences in the language of official
records in selected Crimean and Ottoman judicial books” [Stefania-Rak,
2016], а также автором настоящего исследования [Рустемов О.Д., 2013;
2014; 2015(1); 2015(2); 2015(3); 2015(4);2016; 2017; 2018(1); 2018(2)].
География крымских сиджилей довольна обширна. Она не
замыкается исключительно на селах и географических объектах
какого-то одного кадылыка (kaza). В судах шариата слушаются иски, в
которых речь идет как обо всем Крыме, так и населенных пунктах

сомнительно в своей интерпретационной части. Готское слово Мангуб также

не до конца выяснено.
10
О сиджилях см. [Рустемов, 2017, с. 10–12].
37
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Османской империи и даже за ее пределами. В этой связи можно

разделить подобные иски (da’va) на 1) торговые, где упоминаются
различные морские порты, куда доставлялся груз, и населенные
пункты или регионы по производству определенных видов товаров или
покупке их, например, соль, ткани и т.п., и 2) дела, связанные с
походами, в которых говорится о различных военных событиях, в том
числе и о поимке пленных. Зарубежные географические названия
встречаются также в текстах, где речь идет о приобретении недви-
жимости (земли) за пределами Крыма, и в текстах, в которых фи-
гурируют невольники, там, где в перечне их особых примет сообща-
ется об их происхождении: Boğdaniyet’ül-asl (происхождением из Мол-
давии), Eflakiyet’ül-asl (из Валахии – княжество в Румынии),
Moskoviyet’ül-asl (из Московии) и т.д. Названия населенных пунктов
упоминаются в спорах, связанных с землей, находящейся в определен-
ной местности или поселении. И, наконец, топонимическая номен-
клатура присутствует в именах собственных участников судебных
процессов, а также свидетелей дела, перечисляемых внизу каждой
записи.
Из записей торгового характера в 1-ом томе сиджилей из
топонимов, которые находятся вне Крыма, наиболее часто встречаются
Стамбул в форме İslambolu (Исламболу), İstanbul (Истанбул), Kostaniye
(Костание), топонимы Aq Kerman (Ак Керман), Varna (Варна), Trabzon
(Трабзон), Selânik (Селяник) (Салоники, Греция) и др. Среди личных
имен попадаются el-Cendi, Cezairlü, es-Sivasi, Bursalı, Bursevi, el-
Kayseri, et-Tebrizi и т.п., что свидетельствует о наличии тесных связей
Крыма со Средней Азией, Ираном и практически со всеми уголками
Османской империи. События военного характера в период, к
которому относится первый том сиджилей, отражены были в таких
названиях, как: Маджар (Macar seferi – Венгерский поход) и Корель
(Körel seferi / поход на Корель / в Восточную Польшу). Заслуживает
отдельного внимания название реки Özü (Днепр), этимология которого
предположительно соотносится с названием племени узов (огузов),
кочевавших в причерноморских степях в X–XIII веках [Навширванов,
1929, с. 87]. Особый филологический интерес представляет собой
система определения или фиксации земельных участков arazi (арази),
которые фигурируют в делах по продаже земли или домов. Например,
как в ниже следуемом тексте:

38
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

1 satir. Oldur ki, Mehmed bin Mevlüd Аğa’den sabitü’l-vekâle olan

Mehmed bin Abdullah mahfil-i qaza-yı Celili’l-qadride Allahаhmar bin
İbrahim beyi ihzar
2 satır. idub müşarün-ileyh Allahаhmardan nehr-i Salğırda bir pay arz-ı
mezraa ki, hududı beyan olunur Qıblası Üç obaya
3 satır. ve Şimal-i Qaňglı’ya ve Ğarbiy Bek Cemaatına ve Şarq-ı
asiyat’a (‫ )اسياط؟‬muttasıl. İşbu hudud-i erbaa ile mahdud ve beyne’l-ciran
4 satır. Malûm arzı on dört hasene ile bir ğuruş iştira’ idub teslim-i
semen ve qabz-i mebi’ vaki olmuştur, sicil olunsun
5 satır. Dicek, bil-müvacehe Allahаhmardan sual olunduqta mezbûr
Muhammedin kelâmını tasdigi ile cevap vercek sihhat-ı bey’a ve şiraya
Hükm olunub, qayd olundı. Cera zelik fi evasiti Muharrem sene 1018.
Şühûdü’l-hâl: Nur Muhammed bin Mahmud, Çomay bin Külek, Teke
bin Taymas, Temir Sufi ibn-i Esen Keldi, Arslan bin Emrullah ve ğayr-ı
hum.
Qırım Hanlığınıň Qadiasker Kitabları (QHQK). Cilt 1. Sayfa 5–B (1–
90/88), metin – 3.

Мехмед б. Абдуллах, уполномоченный представитель (векиль)

Мехмеда б. Мевлюд Аги, вызвав в Собрание Суда могущественного
Аллахахмара б. Ибрахим бея (заявил): «У означенного Аллахахмара на
реке Салгир куплена была земля под посевы. Границы оной: на юге (со
стороны Кыблы) примыкает она к Уч Оба (‫« – )اوچ اوبه‬Три холма»
(возможно, название деревни), с севера – к «Канглы» (‫)قانکلی‬, с запада –
к Бей Джемааты (к общине Бей), с востока – к мельнице на реке. Эта
земля, в установленных границах по четырем сторонам, находящаяся
между известными соседями, будучи купленной, была передана в руки
(покупателю) и за нее заплачено четырнадцать хасене и один гуруш.
Пусть это будет записано (в сиджиль)». Сразу после слов его был
непосредственно опрошен Аллахахмар. Как только он подтвердил
слова упомянутого Мехмеда, сделка купли-продажи была признана
законной и зарегистрирована. Дня текущего: середина месяца
Мухаррам, года 1018 (1609).

Присутствующие свидетели: Нур Мухаммед б. Махмуд, Чомай

б. Кюлек, Теке б. Таймас, Темир Суфи ибн-и Эсен Кельди, Арслан б.
Эмруллах и другие.

39
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

[Кадийские Книги Крымского Ханства (КККХ), Т. 1, с. 5–В

(90/88), Текст №3]
(Перевод наш – О.Р.)

Этот способ географического описания напоминает тот, что при-

менялся и в османских сиджилях, то есть сообщается район нахож-
дения участка и его соседи или объекты, к которым он примыкает по
четырем сторонам света. Но в крымских сиджилях мы встречаемся с
иными топонимическими реалиями. В приведённом тексте звучат
такие топонимы как Салгыр – название реки, и Канглы (вероятно,
название деревни, но может быть и ороним, или даже хороним). Оба
топонима имеют отношение к именам огузских родов. То есть в самом
центре Крыма обнаруживаются топонимы старо-огузского происхож-
дения. Salğır – в форме “Salğur” встречается в словаре Махмуда
Кашагари «Диван-и Лугат-ит Тюрк» [Divanü, 1991, T. 1, c. 56]. Махмуд
Кашгари относит его к огузскому роду. Там же он сообщает вид тамги,
которым пользовался этот род.
Другой топоним – Канглы (Qanglı) – большей частью тюркологов
признается за племя огузов, вступивших в контакт с финно-угорскими
племенами. Хотя у Махмуда Кашгари Канглы – имя известного мужа
из кыпчаков. В свою очередь, мы склонны соотнести топоним
«Канглы» ко временам пребывания в Крыму печенегов (по Махмуду
Кашгарскому: «‫( »البجنك‬el-becenek), [Divanü, 1991, Т. 1, с. 56–57]), что не
противоречит утверждению о том, что Канглы – огузское племя, как и
о том, что оно происходит из кыпчаков. Здесь надо отметить, что
кыпчаки и огузы восходят к единой ветви тюркских племен, берущей
свое начало от легендарного Огуз хана [Навширванов, 1929, с. 86–87].
В Диван-и лугат-ит Тюрк неоднократно подчеркивается языковая
тождественность этих двух разветвлений [Divanü, 1991, Т. 1], хотя
можно предположить, что языковые расхождения между огузами и
кыпчаками стали проявляться раньше XI-века. Этот процесс начался
приблизительно с VIII века, когда часть туркменских и кыпчакских
племен активно двинулись в сторону Кавказа и Восточной Европы. Не
был оставлен в стороне и Крым. Так в сочинении Эбульгази Бахадыр
хана «Родословная (или дерево) туркмен» («‫ »شجرهً تراكمه‬/ Şecere-i
terakime), известном также как мусульманский вариант эпоса «Огуз-
наме» [Кононов, 1958, с. стр. 43], сообщается о приходе в Крым части
иля / эля (народа) (900 кибиток) Салгъыр (Салур / Салор) и 100 кибиток

40
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

рода Каркын (Карыкын) во главе с неким Огурджиком, спасавшихся от

преследования другого огузского иля – Баяндыр.
У Эбульгази речь идёт также о том, как Огуз хан отправился
воевать с многочисленным племенем Татар, живших по соседству со
страной Джюрджурт (джурт – юрт (?) / край, страна). Внезапно
напав, он нанес им поражение и захватил множество трофеев. Чтобы
суметь перевезти эти трофеи, некий муж изобрел арбу – повозку,
издававшую при движении звук «канк-канк». Арба эта, якобы, была
так и названа: «канк», а человека, её сотворившего прозвали Канклы /
Qanqlı. Впоследствии весь род его стал называться Qanglı [Ebülgazi,
1996, с. 30; Кононов, 1958, с. 43]. В свою очередь, Константин
Багрянородный, рассказывая о происхождении печенегов, говорит о
том, что печенеги в прежние времена назывались Кангар, и что теперь
кангарами называются лишь три самых могущественных рода из них
[Porphyrogenitus, 1967, с. 171]. Фонологическая тождественность кор-
ней в словах канг+лы и канг+ар очевидна, однако от проведения
семантических параллелей мы в данный момент вынуждены воздер-
жаться за недостатком языковедческого материала. К тому же печенеги
(бечене), по Эбульгази, часто выступают военными конкурентами и
откровенными врагами Канглы, как, впрочем, и салоров (salğır),
которые даже прозвали их ит-бечене (собаки-печенеги) [Кононов,
1958, с. 56].
Мигрирующие тюркские роды, покидая свои обжитые места, в
странствиях и кочевках сталкивались с иным языковым окружением,
что, естественно, находило свое отражение на меняющемся с течением
времени фонетическом и лексическом уровнях языка. Уже давно
существует гипотеза о том, что язык булгар, хазар и сабуров, которых
ряд исследователей соотносит с современными чувашами, трансфор-
мировался под влиянием финских и славянских языков [Худяков,
1923]. Махмуд Кашгари в XI-ом веке в своем словаре в один ряд с
булгарами и суварами (сабурами / сабырами?) ставит и печенегов,
отмечая их общие языковые особенности: «Язык же булгар, сувар и
печенегов до границ Рума (Византии) есть тюркское наречие с
усеченными окончаниями слов» [Divanü, 1991, Т. 1, с. 30]. Значит, к
тому времени печенеги перешли в булгарскую ветвь тюркских языков,
хотя известно, что прежде чем оказаться в междуречье между Доном и
Днепром, а также в Крыму, они однозначно воспринимались как один
из родов (илей) тюрок-огузов. Эбульгази упоминает род бечене в

41
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

составе других родов, восходящих к Огуз-хану, то есть именно как

огузский иль, раскрывая при этом значение имени этого рода, как
«делающий» (беджер- / becer-?) тамгу и онгон («птичий» тотем) –
пёстрый сокол [Кононов, 1958, с. 53]. О пребывании печенегов в
Крыму с конца IX-века сообщает также и Константин Багрянородный.
Он называет их соседями херсонитов: «This nation of Pechenegs is
neighbor of district Cherson…» (Этот народ – печенеги – соседи округа
Херсон) [Porphyrogenitus, 1967, с. 55]. В то же самое время Крым
являлся частью Хазарского Каганата, что свидетельствует о том, что
печенеги и хазары довольно продолжительное время сосуществовали
вместе на одной территории. Кроме хазар и печенегов, а также всех
остальных тюрок, о которых речь шла выше, в Крыму одновременно
селились булгары, выходцы из Придунайской Булгарии, которых
хазары охотно нанимали в качестве воинов [Живков, 2010, с. 14].
Таким образом, вероятней всего, несмотря на существующее военное
противостояние, именно тесное соседство с хазарами и булгарами,
бывшими в культурном отношении на более высокой ступени
развития, оказало влияние на язык печенегов, что и зафиксировал уже
в XI-ом веке Махмуд Кашгари.
Возвращаясь непосредственно к топонимической номенклатуре
полуострова, помимо указанных выше Канглы и Салгыра (по крым-
скотатарски: Qaňğlı и Salğır / Салгъыр), следует отметить и другие
топонимические факты, свидетельствующие о пребывании тюрок-
огузов, в том числе и печенегов, в Крыму. А.М. Щербак в своем очерке
о печенежском языке называет среди прочих географических названий,
которые он соотносит непосредственно с этим племенем, и которые
хорошо вписываются в топонимическую картину Крыма, два имени:
Алматай и Бурлюк – Almatay, Bürlük [Щербак, 1997, с. 108]. По
А. Щербаку, оба имени – гидронимы, а конкретно – названия рек (пота-
монимы). В своем труде «Об управлении империей» Константин
Багрянородный указывает гидроним «Алматай», при этом помещает
его на территории между Дунаем (Дануб) и хазарским городом
Саркелом, уточняя, что расстояние между ними 60 дней пути. В числе
прочих рек, находящихся там же, он выделяет две большие: Днепр и
Днестр, и ряд более мелких: Сынгул / Syngoul (Singöl?), Hybyl, Kophis и
Bogou [Щербак, 1977, с. 185]. В последнем однозначно угадывается Буг
– О.Р.

42
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Перечисляя реки печенежской земли, Константин Багрянородный

приводит следующие: Toungatai, Salmaktai, Sakaktai, Kraknakatai (вос-
производится в оригинальном написании, в переводе R.J.H. Jenkins’a;
см. [Щербак, 1977, с. 169]), где настойчиво звучит суфикс -тай (-tai). В
данном случае мы склонны видеть в нем общеупотребительный
тюркский аппелятив çay (say, şay, tsay и т.п.) – река. Таким образом,
Алматай, по нашему предположению: Алма+чай – Яблочная река. По
аналогии с коллокацией Алмачай (Almaçay) уже непосредственно в
Крыму возникли иные словосочетания: Alma Tarhan – тарханное
владение на Альме (о тарханах см. [Усманов, 1979; Kurat 1940], Alma
Saray (дворец на Альме), Alma Tamaq (Устье Альмы / Алмы). О
топонимических параллелях (если исключить даже локацию Алматая
Константина Багрянородного в Крыму, в виду отсутствия конкретного
указания на ее расположение) говорит также нахождение в низовьях
крымской реки Алмы (Альмы) деревни Бурлюк / Bürlük. Согласно, так
называемой, народной этимологии происхождение этого имени связана
со словом Bür – завязь, соцветие. Вполне логично на «Яблочной реке»
предположить существование села – «Цветочное» или «Почковое».
А.М. Щербак приводит вариант написания этого имени в виде
Бурлик и предлагает версию происхождения его от бур (точнее: бор –
О.Р.), что означает: мел, известняк [Щербак, 1997, с. 108]. В этом
случае Бурлюк (Бурлик / Bürlük) должен был бы выглядеть в форме:
Borlıq (Борлыкъ или даже Борлукъ), как того требуют законы син-
гармонизма гласных. Нарушение этих законов, вызванное влиянием
иранских субстратов, присуще узбекскому языку, в котором, например,
полисемантичный суффикс «-лик», образующий отвлеченные субстан-
тивные значения с семантикой качества, несмотря на звуковой состав в
корне, имеет лишь эту единственную форму (о грамматике узбекского
языка см.: [Боровков, 1959]). Однако ничего подобного мы не можем
сказать о языках огузских или кыпчакских, к которым относим пече-
нежский язык X-го века. Сингармонизм гласных в этих языках
является непреложным правилом. Таким образом, можно было бы
сделать заключение об ошибочности версии Щербака, но одновре-
менно с этим находим ей неожиданные подтверждения из иных
источников.
В Крыму есть река Бюрюльча / Bürülça, впадающая в Салгир и
достаточно далеко находящаяся от Альмы. Значение глагола bürül-
«вертеться», «вворачиваться», «заворачиваться» и т.п. Суффикс -л /-l

43
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

придает глаголу страдательную семантику. Частица -ча / -ça в этом

имени уже знакомое нам слово «чай» – «река». То есть некая «Стре-
мительная» или «Вертящаяся» река. В то же время на карте Крыма
конца XVII-го века, переизданной в 1854-ом году Османской Импе-
раторской Инженерной Сухопутной школой (Mühendishane-i Berri-i
Hümayun), присутствует поселение Борлуджа «‫( »بورلوجا‬вероятней
всего изначально: Борлучай – О.Р.), которое находится на берегу
одноименной реки. Здесь уже нет сомнений в том, что имя деревни
происходит от гидронима и означает: «Известковая» река. В данном
случае можно констатировать процесс спорадического изменения
звукового состава слова, выраженного, в первую очередь, в появлении
эпентетического гласного на стыке сонорных Борлучай – Бюрюльча,
под воздействием которого произошла ассимиляция “о” в “у” и
дальнейшая палатализация согласных, приведшая к лабиализации и
сужению гласных, скорей всего из-за соотнесенности с похожим
словом bürül-. Что касается самой Альмы (Алмачай), то там до сих пор
находятся карьеры по добыче известнякового камня, употреб-
ляющегося при строительстве, известного также как «альминский
камень». Таким образом, имя альминского села Bürlük (Бурлюк /
Бюрлюк < Борлукъ / Борлыкъ) вполне могло быть образованным по
похожей модели. В любом случае нам остаётся признать предпо-
ложение А.М. Щербака верным.
Еще один крымский гидроним неясного происхождения: Кача (по
крымскотатарски Къачы / Qaçı), в результате исследований вновь
приводит нас к огузским корням. В форме Гачы это слово зарегистри-
ровано в словаре туркменского языка и означает «запруда», «плотина»
[Туркм.-рус. словарь 1968, с. 166], а в форме «‫( »قاچی‬qaçı / къачы) с той
же семантикой присутствует в словаре Лазаря Будагова с пометой
«хив.» / «хивинский диалект» [Будагов, 1871, Т. 2, с. 7]. Как известно,
Хива и хивинский оазис в Узбекистане в прошлом находился на
территории государства хорезмшахов, где до прихода монголо-татар
литературным языком был язык тюрок-огузов, который и поныне
сохраняет свои ярко выраженные диалектные особенности, прибли-
жающие его к языку туркменскому и азербайджанскому.
Что касается имени пещерного городка в Крыму, известного как
Качы-Кальон и долгое время представлявшего собой «загадку» для
этимологов и языковедов, то в отношении второго слова у нас есть два
предположения, которые в результате сводятся к одному, как наиболее

44
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

вероятному. Как известно, kalyon (galyon) в османском и, соответ-

ственно, в литературном крымскотатарском языках означал галеон –
тип большого, двухпалубного парусного корабля, популярного в XVI–
XVIII вв. Таким образом, Качы-Кальон мог бы означать «Галеон на
Каче». Но данное предположение, безусловно, плод фантазии, ибо
понятно, что никакой галеон на реку Качы не вошёл бы, в виду её
небольшой глубины. Другая версия основывается на записях в
кадиаскерских книгах Крыма. В первом томе этих документов находим
название деревни – Кельян / Kelyan, записанное арабскими буквами в
форме – ‫[ کليان‬КККХ, Т. 1, с. 28-А (65/62) текст 8]. При этом в тексте
есть указание, что деревня относится к кадылыку Мангуб, т.е. это
приблизительно тот самый Качы Кальон, который также находится
вблизи Мангуба. Двое спорящих в суде человека – зимми, т.е. не
мусульмане, проживающие в мусульманской стране на известных
условиях. Одного из них зовут Джан Однанбек велед-и Йорги
(Георгий), другого – Бейберды велед-и Папаг. То есть это два крым-
ских грека, постепенно превращающихся в крымских татар, если
судить по их именам. Само слово Кельян не находит своего объяснения
в тюркских языках, однако очень близко напоминает греческое слово
κελλίον (рус. келья) – клетка, комнатка. Так как речь идёт о христи-
анском пещерном городке, то вполне справедливо будет возвести
этимологию этого топонима к тюрко-греческому сочетанию: Кельи /
Комнаты / Монастырь на Каче. Во всяком случае, такое объяснение
гораздо логичней тех искусственных нагромождений, появившихся в
результате поиска проформы этого слова среди киргизских родов (в
частности, род Калён) и других подобных фантазий.
Параллельно с различными огузскими родами Крым заселяли
многочисленные кыпчакские колена, прежде всего, куманы. Мы знаем,
что куманы были христианами, по крайней мере, значительная их
часть. Словарь куманского языка «Соdex Cumanicus» наполовину
состоит из текстов различных христианских молитв и песнопений.
Х. Янковский приводит такие свидетельства арабского путешествен-
ника по имени Абӯ аль-Фидӑ: «Кыпчаки, живущие в Керчи, были
безбожниками (язычниками), тогда как кыпчаки Судака были мусуль-
мане, а в Кефе население было пёстрым, равно как и религии»
[Yankowski, 2006, с. 34]. В своём словаре ойконимов Крыма Х. Янков-
ский упоминает лишь один загадочный куманский топоним – Хунчор.

45
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Если это прочтение правильное, то скорей всего это этноним (имя

племени или рода) куманов [Yankowski, 2006, с. 34].
Несмотря на большое количество исследований, посвященных
куманам, это имя по-прежнему представляет собой загадку. Ряд
тюркологов соотносят куман с одним из кыпчакских родов [Евстигне-
ев, 2014; Пилипчук, 2016; Гаркавец, 2012], а другие – с неким опять-
таки кыпчакским родом, но в значительной степени смешавшимся с
булгарами, по крайней мере, в отношении языка. Именно эти «булл-
гарские» элементы, обнаруженные в языке словаря «Codex Cumanicus»,
удержали некоторых исследователей от причисления его к памятникам
огузского языка [Навширванов, 1929, с. 94]. Несмотря на устойчивую
тенденцию в тюркологии вывести генеалогию куманов от разветвления
туркменского племени «Къон» (Къоюн – баран, овца. Ср. названия
сельджукских родов: Акъ-къоюнлы и Къара-къоюнлы), а также ряд
других гипотез, этот вопрос нуждается в уточнении. Во всяком случае,
у Махмуда Кашгари отдельного племени Куман / Коман нет. При
перечислении им тюркских племен с запада на восток первыми
указаны печенеги, кыпчаки (в арабской форме «кыфчак») и лишь
потом огузы [Divanü, 1991, Т. 1, с. 26]. С учётом того, что Диван-и
Лугат-ит’Тюрк был создан в конце XI-го века (1072–73 гг.), ситуация с
расселением тюрок на евразийских пространствах в нем отличается от
той, что примерно 140 лет назад описал Константин Багрянородный. К
тому же необходимо учитывать то обстоятельство, что Махмуд
Кашгари представляет в словаре наиболее крупные племенные объеди-
нения и лишь иногда дает сведения о более мелких подразделениях
или родах, большей частью огузского происхождения.
В специальной литературе по тюркологии куманы с конами
упоминаются в одном ряду с таким племенным образованием как сары
(сары кыпчак), под которыми следует понимать известных по русским
летописям половцев [Евстигнеев, 2014, с. 91]. З. Навширванов считает,
что этот этноним отразился в таких крымских ойконимах как Сарылар,
Сарабуз (Сары Абыз) и Сары Кыпчак. Совершенно очевидно, что все
эти племена входили в большой союз племён под общим именем –
Кыпчак.
В Крыму много имён кыпчакского происхождения. Вопрос,
связанный с историей кыпчаков (и кимаков), довольно полно освещён
в тюркологии. У Эбульгази есть легендарная притча о появлении
прародителя племени – Кыпчака (местами он называет его Чыпчак): во

46
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

время войны в Междуречье (имена рек не сообщаются) с неким Барак

ханом Огуз хан потерпел поражение и бежал. Верный телохранитель
Огуз хана, некий знатный бей (бек) пал в бою, а его беременная жена,
находящаяся при войске, осталась совсем одна. Ночью было холодно, и
ей негде было укрыться. Она спряталась в дупле большого полого
(пустого) дерева, где и родила сына. Огуз хан взял мальчика на
воспитание и дал ему имя – Кыпчак, т.е. пустотелое дерево (по
Эбульгази). В виду того, что простой народ в то время еще не привык к
литературному произношению, мальчика прозвали Чыпчак. Потомство
его впоследствии расплодилось и кочевало на просторах между тремя
реками: Яик (Урал), Волга (Итиль) и Тин / Тун(а) (Дунай) (почему-то
не упомянут Днепр – О. Р.) и было столь многочисленным, что назвали
эти земли Дешт-и Кыпчак, и правили они там триста лет, вплоть до
появления Чингиз-хана [Ebülgazi, 1996, с. 31–32]. В этом фрагменте,
изложенным в жанре народных преданий, мы видим еще одно
подтверждение тому факту, что огузы и кыпчаки имеют общих
предков, а их язык восходит к единому корню.
Топонимы, образованные от имени Кыпчак, можно встретить на
старых картах Крыма. Их довольно большое количество: Taşlı Qıpçaq,
İlgeri Qıpçaq, Yuqarı Qıpçaq, Köp Qıpçaq, Qara (Qaralar) Qıpçaq, Qullar
Qıpçaq, Qurulu Qıpçaq, Sarı Qıpçaq, Üç Quyu Qıpçaq, Yaňı Qıpçaq.
Таким образом, следует признать автохтонность огузов и кыпчаков
Крыма, а также растворенных среди них потомков хазар, булгар, сувар
и печенегов по отношению к татарским родам и коленам, пришедших в
Крым в следующую эпоху тюркизации полуострова – в начале XIII-
столетия. Одновременно с этим кумано-кыпчакский период в Крыму
можно охарактеризовать как очередной этап в формировании западно-
кыпчакского языка, который можно было бы определить, как кыпчако-
булгарским или куманским, где присутствовало смешение языковых
традиций кыпчакского и хазарского, о чём было сказано выше как об
отличительной особенности языка словаря «Codex Cumanicus». В этом
смысле можно констатировать победу кыпчакского языка, в отличие от
языка печенегов, в то время как хазарский язык стал проявляться в нём
на уровне субстратных явлений. Этот процесс поначалу сосущество-
вания двух языковых тенденций, а впоследствии образования нового
кыпчакского языка был прерван с приходом монголо-татар и
привнесением ими на полуостров восточных тюркских литературных
традиций, основывавшихся на языке Кашгара и новоуйгурском языке.

47
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

В конечном итоге эти события породили новый этап в становлении

крымского кыпчакского языка, где появился ещё один участник лин-
гвистического «противостояния», который уместно было бы назвать
«татарским». В результате кыпчакский язык вновь вышел победителем,
хотя и вобрал в себя много элементов языка татарского.
Под татарами на самом деле подразумевается большое количество
племён и родов, которые сами по себе не являются татарскими по
происхождению. Некоторые из них не были даже тюркскими, а скорее
монгольскими. Большая часть этих племён зафиксирована в крымской
топонимике: Найман (Nayman), Къыят (Qıyat), Ширин (Şirin), Барын
(Barın), Аргъын (Arğın), Сиджевут (Secevüt), Мансур (Mansur), Яшлав
(Yaşlav), Меркит (Merkit), Озьбек (Özbek), Мангыт (Manğıt), Келечи
(Keleçi), Ойрат (Вейрат) (Oyrat / Veyrat), Унгъут (Unğut), Баявут
(Bayavut), Конърат (Qoňrat), Шыбан (Şıban), Ногъай (Noğay). За
пределами Крыма Кыргыз (Qırğız), Туркмен (Türkmen), Казакъ (Qazaq),
Къалмукъ (Qalmuq), Черкез (Çerkez), Чуваш (Çuvaş), Чонгар (Джунгар)
(Çonğar / Cunğar). Одновременно с этим почти все эти этнонимы
представлены в топонимической номенклатуре Средней Азии, прежде
всего в топонимике Узбекистана и Казахстана.
Примером коловращения тюркских родов может служить
популярный в крымской топонимике этноним Qoňrat (Конграт /
Кунград). Потомки племени Конграт присутствуют среди киргизов,
казахов и узбеков. То есть, в основном это традиционный кыпчакский
ареал, даже с примесью карлукской ветви, имея в виду узбеков. Одна
из гипотез сводится к тому, что это племя туркменского, т.е. опять же
огузского происхождения. Навширванов говорит о том, что Хивинское
ханство в свое время состояло из конграт, и ханская династия
принадлежала этому же племени [Навширванов, 1929, с. 94]. Но он же
связывает название племени Конграт с именем кыпчакского хана
Конгур оглу. С другой стороны, возможно имя Конграт означает всего
лишь къонур ат (qoňur at / açık kestane renkli at / рыжая лошадь – О.Р.).
Помимо собственно географических карт важным материалом по
крымской топонимической номенклатуре служат сохранившиеся книги
и рукописи Крымского Ханства, прежде всего исторического характера
(в том числе ярлыки крымских ханов). Как мы уже отмечали, наиболее
подробным таким источником являются сиджили или кадиаскерские
дефтеры Крымского Ханства. Согласно нашему предварительному
лингвистическому анализу эти документы написаны на южно-тюрк-

48
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

ском огузском наречии, сопоставимом с восточным диалектом

староосманского (тюркско-сельджукского) языка (О диалектах старо-
османского языка см. [Гузев, 1979]). Следовательно, вполне законно-
мерно утверждать, что в этих документах пробивается разговорная
речь крымских тюрок, в данном случае жителей Бахчисарая, ослож-
ненная большим количеством арабизмов, что было нормой в деловой
письменной речи, как тюрок-османцев, так и тюрок-сельджуков.
Данные топонимики, в свою очередь, подтверждают наше предпо-
ложение о достаточно большом проценте жителей Крыма, принад-
лежавших к тому или иному огузскому роду. Во всяком случае, вслед
за Чобан-заде [Чобан-заде, 2003, с. 45] мы можем утверждать, что речь
крымских татар, не только южной прибрежной части полуострова, но и
жителей городов, была в большей степени похожа на турецкий язык и
принадлежала к южно-огузской ветви тюркских языков. Это являлось
своеобразным маркером образованности и утонченности. Об огузо-
кыпчакском характере разговорной речи свидетельствуют также и
образцы речи жителей Бахчисарая, записанные Радловым в конце
XVIII столетия [Радлов, 1896]. Именно огузо-кыпчаки в своей совокуп-
ности представляют собой ядро крымскотатарского народа, со всеми
теми характерными особенностями, которые были привнесены в Крым
другими тюркскими и не тюркскими этническими группами, и
этносами.

1.3. Крымскотатарские письменные источники доордынского

периода: дискуссия о происхождении двух поэм о Юсуфе

В тюркологии сложилось устойчивое представление о том, что

современный крымскотатарский язык – язык тюркской языковой
семьи, имеющий своей структурно и грамматически формирующей
базой западно-кыпчакский язык, называемый также половецким или
куманским [Изидинова, 1997, с. 298–299; Севортян, 1966; с. 234–235;
Чеченов, 1997, с. 110; Чобан-заде, 2003; Gökbel, 2002,Т. 2, с. 1277–
1278]. В разделе 1.1. мы указывали на то, что современная норма
крымскотатарского литературного языка сформировалась как раз на
базе среднекрымского койне, сложившегося в основном за счёт
говоров среднего диалекта, берущего начало из средневековых поло-
вецко-кыпчакских, то есть западно-кыпчакских идиомов. Вместе с тем,

49
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

следует признать, что современные знания в области истории развития

крымскотатарского языка, в частности его диалектного и функци-
онально-стилистического членения, являются неполными, фрагмен-
тарными и несут на себе отпечаток тех воззрений и постулатов,
которые были закреплены в крымскотатарском языкознании в совет-
ское время. Именно они, несмотря на отсутствие подробного историко-
типологического описания и периодизации истории развития крымско-
татарского языка, формируют в настоящее время точку зрения на
источники происхождения и сопутствующие факторы его становления.
При традиционном подходе к изучению истории становления и
развития крымскотатарского языка, как правило, выделяют три состав-
ных элемента, участвовавших в той или иной степени в формировании
своеобразия крымского тюркского языка: кыпчакский, золотоордын-
ский и османский.
Кыпчакский (куманский) языковой элемент идентифицируется по
следующим источникам: 1) Словарь кыпчакского языка конца XIII –
начала XIV вв. «Codex Cumanicus» [см. издания словаря и комментарий
к нему: Argunşah 2015; Grѳnbech (KumanichesWörtbruch) 1942; Гар-
кавец, 201011]; 2) многочисленные армяно-кыпчакские письменные
памятники религиозного и юридического характера, язык которых
характеризуется как этнолект или подвид куманского языка [напр.:
Тѳре битиги (составитель Гаркавец, 2003; Грунин, 1967]; 3) источники
мамлюкско-кыпчакского языка XIII–XV вв., функционировавшего в
Египте, и комментарии к ним [напр.: Eckmann, 2005; Наджип, Благова
1997; Гусейнов, 2013]. Мамлюкско-кыпчакский язык синкретичен по
отношению к кыпчакскому языку Крыма. Он обнаруживает, на наш
взгляд, очевидные с ним связи как в грамматическом строе, так и в
лексическом составе12.

11
Следует отметить, что словарь Алесандра Гаркавца «Кыпчакское пись-
менное наследие» – не совсем словарь куманкогого языка. Это скорее словарь
суржика, воссозданного армянами, выходцами из северного Причерноморья,
поэтому он не совсем соответствует понятию куманский язык, а тем более
мамлюкский куманскй язык
12
По мнению отдельных тюркологов, мамлюкско-кыпчакский язык
наиболее близок туркменскому языку. Э.Н. Наджип называет его «старотурк-
менским» [Наджип, 1975, Гулистан, ч. 1, с. 3]. Однако эти утверждения не мо-
гут отрицать связи языка мамлюкских тюрок со смешанным огузо-кыпчакским
наречием Крыма/XIII–XV вв.
50
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Татарский язык (золотоордынское «Тюркиʹ»), восходящий к

староуйгурскому языку, представлен в многочисленных ханских ярлы-
ках и письмах, а также в других документах [Kurat, 1940; Вельяминов-
Зернов, 1864]. Он активно изучается тюркологами, прежде всего, на
примере литературных произведений, созданных на этом языке
[Наджип, 1975; Наджип, 1979; Наджип, 1997; Наджип, Благова, 2003].
Что касается османского, то он функционировал в Крыму как лите-
ратурный письменный язык в период с XIV по начало XX века [напр.:
Ertaylan, 1956; Bursalı, 1990; Kurnaz, Çeltik, 2012]. Согласно обще-
принятой схеме в предполагаемой, но пока не воссозданной в полном
объёме истории крымскотатарского языка, выделяют три основопола-
гающих формирующих компонента: кыпчакский (куманский), татар-
ский (золотоордынское «Тюрки») и османский языки, доминировавшие
в различные исторические эпохи. Данная условная периодизация
истории крымскотатарского языка и предполагаемая эволюция его раз-
вития выглядят вполне логично, если исходить из того объёма знаний,
которым оперировала наука до настоящего времени (подробней о
периодизации см. [Меметов, 1988, с. 16]).
Вместе с тем, далеко не все письменные источники, которые могли
бы пролить свет на многие спорные или вообще не изученные вопросы
истории крымскотатарского языка, прочитаны и надлежащим образом
исследованы лингвистами. Материал ряда рукописных памятников,
объём которых достаточно велик, способен существенно повлиять на
уже сложившиеся стереотипы в восприятии типологических черт
крымскотатарского языка и пути его эволюции. Так, наши наблюдения
показали, что богатый тюркский языковой пласт, присутствующий в
крымских судебных книгах XVII–XVIII вв., который обычно соотносят
с османским языком, как уже было указано, при более детальном
рассмотрении обнаруживает больше сходства с сельджукским языком
восточной Анатолии или азербайджанским языком, в особенности с
тем, который распространён на северо-западе Ирана13. Следы
сельджукской материальной культуры и языка встречались в Крыму
повсеместно. Одним из опосредованных доказательств присутствия в
Крыму сельджукского языка можно считать наличие большого коли-
чества описаний архитектурных памятников и элементов декора,

13
Образцы языка крымских сиджилей см. [Чобан-заде, 1927, Инальджик
1996, Рустемов (4) 2017].
51
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

восходящих в своих традициях к тюркскому мусульманскому искус-

ству малоазиатского и закавказского типа XII–XIV вв. Многие из них
были обнаружены 85–90 лет назад при раскопках Кырк Ера и его
окрестностей, а также в Старом Крыме (Солхате) и Судаке [Акчок-
раклы, 1929; 2006; Боданинский, 1929; 1930].
В свою очередь, ряд историков сообщает о расселении с древ-
нейших времён в Крыму и на прилегающих территориях большого
числа тюрок-огузов [Смирнов, 1887; Вернадский, 1997; Бартольд,
2002]. В.В. Бартольд пишет: «Из греческих источников мы знаем, что
турки (= тюрки – О.Р.) уже в VI в. пришли в Восточную Европу и
осадили византийской город Боспор у Керченского пролива»
[Бартольд, 2002, с. 200]. До печенегов и параллельно с ними были
собственно тюрки и гузы, которых русские летописи обобщённо
называют «торками». И только уже в конце XI века в Восточной Евро-
пе, прежде всего в Северном Причерноморье и на Северном Кавказе,
стали активно селиться племена кыпчаков, чья культура и язык, как
показывает анализ рукописных памятников, в ту эпоху отличались
несущественно от языка и культуры тюрок-огузов. И как уже было
упомянуто: за короткий период в степных районах кыпчаки стали
доминирующим этническим элементом: «Происшедшая в XI веке
этнографическая перемена выразилась в том, что обширная степь,
которую географы X века называли «гузской» по имени огузов, теперь
стала называться кыпчакской (Дешт-и Кыпчак)» [Бартольд, 2002, с. 98–
99]. Однако движение кыпчаков (куманов) в Крыму не вытеснило
совершенно огузский элемент. В крымских городах Каффе, Солхате,
Судаке и других наиболее многочисленным тюркским элементом
оставались тюрки-сельджуки. Более того, сельджуки, представлявшие
собой население Хорезма и Среднеазиатских городов, располагав-
шихся по течению Сырдарьи, после жестоких поражений, нанесённых
им монголо-татарами, также устремились в Крым, Закавказье и Малую
Азию.
Как было нами установлено, огузские роды и племена, осевшие в
Крыму, упоминаются в топонимии, зафиксированной в судебных ре-
естрах Крымского Ханства, во всяком случае, в доступных для чтения
томах. Эти реестры, как отмечалось во введении, служат материалом
нашего диахронического исследования диалектных и функционально-
стилистических особенностей крымскотатарского языка [КККХ]. Об
огузских родах и племенах, осевших в Крыму, сообщает также турец-

52
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

кий исследователь Омер Быйык в своей работе, посвящённой социаль-

ной и административной истории Крымского ханства в османскую
эпоху [Bıyık, 2014]. В указанных источниках нередкими являются
географические названия, содержащие этнонимы «туркмен», «огуз»,
«салгыр» и некоторые другие.
Обратимся к текстам двух средневековых поэм, лексические и
грамматические особенности которых являются отражением активных
процессов взаимодействия огузского (юго-западного тюркского) и
кыпчакского языков. Созданные на кыпчакской языковой основе оба
произведения в то же время чрезвычайно насыщены огузскими лекси-
ческими единицами и глагольными служебными формантами. В виду
огузо-кыпчакского смешанного характера языка этих поэм есть все
основания считать их памятниками крымскотатарской литературы, тем
более что на крымское происхождение данных произведений указы-
вают и работы современных тюркологов [Ertaylan, 1960]. Время
создания поэм можно определить социолингвистическим методом
анализа рукописей, по содержащимся в них описаниям социальных
реалий. Обнаруживаем, что одно из этих произведений написано в
начале XIII века, в момент завоевания Крыма монголо-татарами и
присоединения его к улусу Джучи. Второе, скорее всего, создано в
одно время с первым, либо немного позже. Содержание обеих поэм
восходит к одному и тому же кораническому сюжету, почерпнутому, в
свою очередь, из Библии. Речь идёт о событиях, связанных с сыном
Иакова (Якуба) Иосифом (Юсуфом) и его возлюбленной – Зулейхи.
Отрывки более ранней из этих поэм, извлечённые из рукописи,
хранящейся в Саксонской библиотеке в Дрездене под номером 419
«DieYūsuf-Legende, с. 19», были опубликованы в 1889 году в 43-м томе
Журнала Немецкого Восточного Общества («Zeitschrift der Deutschen
Morgenländischen Gesellschaft»). Рукопись, из которой извлекались эти
отрывки, является списком конца XVIII века с более древнего
памятника. Химический анализ бумаги, на которой выполнен список,
показал, что она была изготовлена в регионе Поволжья, недалеко от
Симбирска. По свидетельству Исмаила Хикмета Эртайлана, эти же
отрывки, опубликованные в журнале, были позже переизданы неким
Хусейном Кязим Кадри Беем в качестве приложения к подготов-
ленному им к печати сборнику стихов Махтумкули [Ertaylan, 1960,
с. 6–7]. Профессор Эртайлан в своей книге «Yusuf ile Züleyha» привёл
из анализируемой поэмы отрывок объёмом в семьдесят строк [Ertaylan,

53
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

1960, с. 7–11] и представил литературоведческий анализ произведения.

Учёный утверждает, что автор опубликованной кысса14 – поэт по
имени Али, называющий себя слугой, ничтожным, рабом, то есть
дающий себе определения с коннотацией уничижения. Эти оценочные
слова призваны подтвердить преклонение поэта Али перед бесконечно
могущественным Аллахом. Данные формулы уничижения были ши-
роко распространены в тюркской литературе, начиная с XII века, когда
они стали прецедентными именами в популярных произведениях
Ахмеда Ясави. В своих стихотворениях поэт часто называл себя кул/
qul – раб. Уничижительная метафора, обращённая к самому себе,
вероятно, дала большому количеству исследователям повод «прев-
ратить» поэта Али (шаир Али) в раба Али (Кул Гали). Но наш взгляд,
было бы ошибкой словосочетание Кул Гали (Qul Ali) – формулу
уничижения, традиционную для мусульманского средневековья, –
воспринимать как собственное имя, прозвище или псевдоним автора:

‫رباعى دوزن ايچره دورسه ايمدی‬ Rübai düzen içre dursa imdi
‫بنی قوشا ًن ضعيف بنده اَدی علی‬ Bunu qoşan zaif bende adı Ali
‫ياگرمی دورت رقيم سالدی بلدی‬ Yigirmi dört rakim içre saldı boldı
[Ertaylan, 1960, с. 10].
(Если о составители тех рубаи (сказать) теперь,
Его добавил ничтожный раб по имени Али,
Числом двадцать четыре стало (теперь) написанных (им всего)
произведений)15.

Поэма написана в 630-м году Хиджры, что соответствует 1233

году от Р.Х.16
‫ تاريخينك التي يوز اوتوزندان‬/ Tarihniň altı yüz otuzundan / Датой от
шестьсот тридцатого (года)
‫بو ضعيف بو كتابنى دوزدى امدى‬/ Bu zayıf bu kitabnı düzdi imdi / Этот
бессильный эту книгу составил / завершил) [Ertaylan, 1960, с. 10].

14
Араб. «‫ »قصه‬/ кысса – повесть, рассказ, история.
15
Здесь и далее перевод Олега Рустемова.
16
Возможны две редакции этого произведения, написанные одним и тем
же автором – поэтом Али. Эмир Наджип без ссылки на рукопись или другие
документы указывает 1212 год как время написания поэмы [Наджип Э.Н.,
1975, Гулистан, ч. 1. с. 12]. Нам эта версия представляется сомнительной.
54
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Место создания поэмы, как и место рождения или службы поэта

Али неизвестны, так как в поэме на этот счёт нет никаких прямых или
косвенных свидетельств. Нет этих свидетельств и в каких-либо иных
источниках, способных пролить свет на эту проблему. Однако имеется
упоминание о том, что происходящий из поволжских тюрок известный
поэт, религиозный деятель и мыслитель Габдрахим Утыз Имяни аль-
Булгари17, по сообщению уже современных исследователей, адап-
тировал для языковой среды башкир и казанских татар язык одного из
поздних (XVIII в.) списков «Кысса-и Юсуф», написанного Али. Для
этой цели он, якобы, пожертвовал даже содержанием некоторых глав
[Hakan, 2014, c. 23].
Такая интерпретация поэмы была опубликована в Казани на
полвека раньше отрывков, о которых говорилось выше, а именно в
1839 году и, возможно, явилась впоследствии источником для версии о
«булгарской» генеалогии, как самого автора, так и его произведения
[напр.: Закиев, 1987; Хисамов, 1979]. С этой версией, несмотря на её
популярность и даже официальное признание в научной и образо-
вательной среде Татарстана и Башкортостана, трудно согласиться в
силу недостаточности и несостоятельности доказательств, строящихся
лишь на основании одного неподтверждённого источника18. Различия
между булгарским и кыпчакским или огузским языками очень
значительны. Даже если предположить, что поэт Али, будучи родом из
Хорезма, достиг Булгара и там написал эту поэму, возникает вопрос о
17
Известный писатель и учёный Риза Фахретдин в своём фундаменталь-
ном труде «Асар», называет полное имя Утыза Имяни: Габдерахим ибн Усман
ибн Сармаки ибн Кырым [Фэхретдин, 2009], хотя сам Утыз Имяни обычно
называл себя Габдерəхим Госман угылы Утыз-Имəни əл-Болгари. Считается,
что тахаллюс (псеводоним) Утыз-Имяни связан с местом рождения поэта.
18
Речь идёт об «Истории Булгара» (Таварих-и Булгария), написанной
известным в своё время татарским и башкирским писателем Таджиутдином
Ялчыголом (1768–1838). В основе этой книги лежат народные предания и
легенды. В частности, находим сюжет повести о городе Биляре, построенном
башкирами, испугавшимися дракона и ушедшими со своих обжитых мест,
каковыми были земли в устье реки Зая. Поэт Али погиб на стенах Булгара,
защищая его от монгольских захватчиков. Литературоведы и историки поэта
Али упорно называли Кул Гали, хотя понятно, что «къул» – раб (то есть раб
Аллаха, раб Божий) – это семантически вымытая метафора, с помощью
которой уничижительно называл себя поэт. По отношению к себе поэт Али
использует также эпитет зайыф (= бессильный) и бенде (= слуга, раб).
55
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

целесообразности её представления в булгароязычной среде, где не

было её потенциальных читателей. Это выглядело бы очень странно.
Как известно, Булгар пал в 1242 году, и уже только после этого там
постепенно начала изменяться языковая ситуация. Несмотря на весьма
спорные утверждения по поводу булгарского происхождения поэмы
Али, следует отдать должное литературоведческим изысканиям учё-
ных казанской школы, сделавших блестящие анализы структуры сю-
жета, художественного слога, фигур речи и убедительно определивших
характер литературной преемственности у Али с арабо-персидскими
авторами [Хисамов, 1979].
Лингвистический анализ рукописи «Кысса-и Юсуф», направ-
ленный, прежде всего, на выяснение вопросов о месте её написания,
принадлежности автора к той или иной этнической общности, его
следования тем или иным литературным традициям, привёл исследо-
вателей к разным мнениям. Так, в 1916 году в заметке, касающейся
проблематики поэмы «Кысcа-и Юсуф», немецкий востоковед Карл
Брокельман высказал мнение об её анатолийском происхождении и
поэтому отнёс произведение к памятникам старо-турецкого языка
[Brockelmann, 1916]. Его версию оспорил советский учёный А.К. Бо-
ровков: «Это произведение XIII в. К. Брокельман с излишней торопли-
востью отнёс к памятникам турецкой литературы, тогда как средне-
азиатское происхождение «Кысса-и Юсуф» теперь едва ли вызывает
сомнение» [Боровков, 1949, с. 19]. Эмир Наджип не даёт чётких опре-
делений, касающихся места происхождения памятника, однако
обращает внимание на смешанный язык поэмы и делает предполо-
жение, что это едва ли не самое первое литературное произведение,
написанное на кыпчакской языковой основе, хотя и подвергшееся
сильному воздействию огузского языка [Наджип, 1975, Т. 1, с. 12–13].
Контаминированный характер языка «Кысса и Юсуф» отмечен и
Хаканом Яманом, осуществившим подробный лингвистический анализ
произведения, правда, без сопоставления его с другими современными
ему источниками [Hakan, 2014]. По мнению исследователя, столь
необычная диалектная пестрота в пределах даже одной синтагмы
текста свидетельствует об осознанной подмене лексических и грамм-
матических основ более поздними переписчиками с целью скрыть
истинное авторство или истинный язык поэмы [Hakan, 2014, с. 40]. Тем
не менее, Хакан Яман склонен думать, что изначально «Кысса-и
Юсуф» была написана в области расселения тюрок-огузов, каковой мог

56
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

быть Хорезм, Туркменистан или Азербайджан. Как известно, Хорезм к

этому времени уже был тюркоговорящим: «Процесс отуречения
(отюречивания – О.Р.) совершился, следовательно, между XI и XIII вв.,
когда Хорезм находился под властью сельджукских наместников
турецкого (тюркского) происхождения, сохранявших, однако, старый
иранский титул хорезмшах [Бартольд, 2002, с. 116].
В упоминавшейся нами работе Исмаил Хикмет Эртайлан выд-
вигает версию о крымском происхождении поэмы, называя язык, на
котором она написана, «азербайджано-чагатайским» наречием19, харак-
терным для Крыма того времени [Эртайлан, 1960, с. 11]. Однако
И.Х. Эртайлан не приводит каких-то специальных доводов или уточ-
нений в пользу своего открытия. Тем не менее, исходя из языковых
особенностей поэмы, версия Х. Эртайлана, на наш взгляд, заслуживает
внимания. При этом странным представляется факт абсолютного
умалчивания Крыма в качестве потенциального места написания
поэмы со стороны других исследователей. Вероятно, депортация
крымских татар в 1944 году и последующие запреты советского
правительства на упоминание о крымских татарах в языковедческом
контексте сыграли здесь не последнюю роль.
В лингвистическом анализе, представленном в диссертации
Хакана Ямана, указаны три основных тюркских литературных языка
XIII века, элементы которых имеются в языке поэмы: 1) уйгурский,
2) огузский (который мы условно назовём здесь сельджукским) и
3) западно-кыпчакский [Hakan, 2014]. Кроме того, в языке поэмы
наблюдаются архаические элементы, которые восходят к иным, более
древним тюркским письменным традициям. В процентном соотно-
шении перевес на стороне огузского языка, что дает нам основание,
несмотря на иную точку зрения Эмира Наджипа, априори утверждать,
что именно огузский, а не кыпчакский язык выступает базовым при
написании текста этого произведения. Подтверждением тому служат
как использование автором лексики, так и грамматических правил.
Впрочем, в эпоху создания поэмы дифференциация на классические
кыпчакские и огузские языки, по нашему мнению, была выражена

19
Под азербайджано-чагатайским следует понимать огузо-кыпчакский
язык, поскольку чагатайский язык как литературный язык Средней Азии эпохи
Навои и в более поздние века ко времени создания «Кысса-и Юсуф» ещё не
сложился.
57
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

довольно слабо и, с точки зрения современного языкознания, может

носить лишь условный характер. Образцы языка указанного памят-
ника, приведённые И.Х. Эртайланом, с нашей транслитерацией и
переводом, выглядят следующим образом20:

‫مصر ايچره بر تاجر اولور ايردی‬/ Mısır içre tacir olur irdi / Некий купец в
Египте был
‫اَنينك اَتى ملك بن دوغرو اٮردى‬/ Anıng atı Malik bin Doğru irdi / Имя его
Малик сын Догру21 было
‫دوغرو اوغلو ملك بر توش گوردی‬/ Doğru oğlu Malik bir tüş gördi / Сын
Догру Малик сон увидел
‫معبره تأويليی سورار ايردی‬/ Mu’abbire tevilini sorar irdi / И у
толкователя его значение спросил
‫اَيتور بو تون بر دوش گوردم‬/ Aytur bu tün bir düş gördim / Говорит: я
этой ночью видел сон
‫دوشم ايچره کنعانه وارور ايرديم‬/ Düşüm içre Kenan’a varur irdim / Во сне я
отправился в Кенан22
‫عاد قويوسى تيگراسيندا يورور ايرديم‬/ Âd quyusı tegrasında yürür irdim /
Ходил в окрестностях колодца Ад23
‫ گون حقيقت کوکداً يره اينار ايمدی‬/ Gün haqiqat kökden yere iner irdi / В это
время опустилось солнце
‫ طولون آی معين گوکداً ايندی‬/ Tolun Ay muayyen kökden indi / И круглый
месяц (как) по велению сошёл с небес
‫ قويندان گيروبا ً يقامداً چقدی‬/ Qoynumdan kirüben yaqamdan çıqdı / Вошёл
мне за пазуху и из-за ворота (рубахи) вышел
‫ ھم گکدان در مرجان ينجو يغدی‬/ Hem gökden durr-u mercan yincü yağdı / И
посыпались с неба жемчуга и кораллы

20
Текст переписан из книги Исмаила Хикмета Эртайлана [Ertaylan, 1960]
с сохранением графики.
21
Малик бин Догру – Принц сын Добра или Властитель сын Добра. В
некоторых рукописях употреблён другой вариант этого имени – Малик бин
Догар, – где Догар предположительно «Восток».
22
Кенан (Финикия) – Ханаан, земля обетованная. Территория от Иордана
до Средиземного моря. В настоящее время на ней расположены Иордания,
Израиль, Ливан и Сирия.
23
Здесь Ад – название мифического народа, восходящего к Симу, сыну
Ноя (Нуха), который стремился победить смерть, строя высокие дома и
усыпальницы. Обычно отождествляются с египтянами.
58
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

‫ من اَنی ايتگما دورديم ايمدی‬/ Men anı itegime dirdim imdi / И я собирал их
в подол свой
‫ سفونوبا ً من اًنی ديرار ايرديم‬/ Sevünüben anı direr irdim / Ликуя собирал я
их
‫ جميع قيلب سندوغمه قويار ايرديم‬/ Cemi qılıb sanduğıma qoyar irdim / А как
закончил, сложил их все в сундук.
‫ بو دوشی ھيچ گمانسيز بويله گورديم‬/ Bu düşi hiç gimansız böyle gördim / Вне
всякого сомненья, такой я видел сон
‫ يا معبر بونگا تاًويل قيلغل ايمدی‬/ Ya mubir bunga tavil qılğıl imdi / Дай
толкование, мудрец, этому теперь же
‫ معبر ايدور گيل اوتورسان بو يانمده‬/ Mubir aydur gel otur sen bu yanımda /
Молвил мудрец: подойди, сядь рядом со мной
‫ يورايم دوشکی تعبريمده‬/ Yorayım düşni tabirimda / я объясню тебе
значение сна твоего
‫ ايکی قزل اَلتون قويغل بو ينده‬/ İki qızıl altun qoyğıl bu yanda / Положи тут
два алых золотых (две монеты)
‫ دوشکی مبارك يورام ايمدى‬/ Düşni mübarek yoram imdi / Сна твоего
благое толкованье дам
‫ اگر سن بونداغ دوش گورديك ايسه‬/ Eger sen bundağ düş görding ise / Если
уж ты видел такой сон
‫ دوشك ايچره اول مقا ما واردونك ايسه‬/ Düşüň içre ol maqama vardung ise / И
есливо сне своём ушёл в то место
‫ حقيقت سا ً اول دولته ايردينك ايسه‬/ Haqiqatsa ol devlete irding ise / И правда
если, что достиг ты той страны
‫ بر شريف قول النکا گرور ايمدی‬/ Bu şeref qul elinge girür imdi / Ты
обретёшь раба, исполненного чести и достоинства
ً ‫ اول قلی اوچوز ستون اَلداچی سا‬/ Ol qulı uçuz satun aldaçısan / Того раба
недорого ты купишь
ً ‫ اَنی ستوب اوگوش نعمت بولداچی سا‬/ Anı satub öküş nim’at buldaçısan / Но
продав его, добудешь много благ
ً ‫ دولت ملکت اياسی اولداچی سا‬/ Devlet mülkiyet iyesi oldaçısan / Хозяином
богатств ты станешь, сравнимых с государством
...‫ اول سببداً راحت اوگوش کورنور ايمدی‬/ Ol sebebdan rahat öküş görünür
imdi… / По той причине множество благоденствий мне видится…
[Эртайлан, 1960, с. 7–8].

На примере данного небольшого отрывка заметна та него-

могенность языка, о которой говорили предшествующие исследо-

59
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

ватели. Естественно, она вызывает вопросы, тем более, следует

учитывать, что оригинал выполнен арабским письмом, где разница в
написании, например, букв «д» и «т» существенна. Особенно если это
касается одного и того же слова в пределах всего лишь двух
четверостиший:"‫ "توش" "دوش‬/ «düş»– «tüş» (сон). Можно ли в данном
случае говорить о небрежности переписчика или умышленном иска-
жении им оригинала? Вероятно, да. Но также можно предположить,
что самого автора окружали реалии, в которых одновременно
сосуществовали две или даже три тюркские письменные традиции,
которые происходили от письменных традиций разных языков.
В начале XIII века такими центрами могли быть как Хорезм, так и
Крым. Однако из сообщений историков и летописцев известно, что в
1221 году Хорезм был взят монголами и очень жестоко наказан за
оказанное сопротивление. Город был полностью уничтожен, а
население истреблено [Бартольд, 2002]. Война продолжалась после
этого ещё несколько лет. Правда, город был восстановлен, но не так
скоро, чтобы в нём через 12 лет после тотального разрушения была
написана поэма о любви Юсуфа и Зулейхи.
Иное дело если предположить, что поэты и иные образованные
люди сумели спастись и эмигрировать в другие страны. Непонятно
только куда, ибо за Хорезмом последовали Дешт-и Кыпчак, Русь,
Булгария, а параллельно с ними были завоёваны Иран и Закавказье.
Монголы взяли даже Дамаск. Свободными от войны оставались только
Малая Азия и Индия, куда на время скрылся преследуемый монголами
последний хорезмшах Джелаледдин. Именно в эти годы в среде
беженцев из разорённых мусульманских, в том числе тюркских,
городов в условиях обрушившегося в прах мира бурно расцвёл суфизм
и суфийская поэзия, исполненная эзотерических мотивов о призрач-
ности всего сущего, о приманках и ловушках этого бренного мира,
отвлекающего человека от созерцания и понимания настоящей истины,
которую метафорически отождествляют с ликом Господа [Бертельс,
1963]. Анализируемая поэма по своему содержанию далека от идей
суфийской философии. Это произведение скорее религиозно-популя-
ризаторского характера. В зачине прославляется не только Аллах,
Всемилостивый и Всемогущий, но также друг его, посланник
Мухаммед. Слова похвалы адресованы и праведным Халифам, вклю-
чая Али, а также всем улемам и имамам, просветлённым верой. Да и

60
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

само содержание свидетельствует о правильности выбора жизненного

пути, осенённого верой в Единого Создателя.
Учитывая всё сказанное выше, именно Крым в нашем представ-
лении может считаться наиболее вероятным местом написания поэтом
Али «Кысса-и Юсуф». Полуостров избежал таких военных потрясений
и разрушений, которым подвергся Хорезм. Города Крыма изначально
не оказывали упорного сопротивления монголам, когда тумэны
Субудая и Джебе вторглись в него после похода через Иран и
Закавказье, сопровождаемого многочисленными стычками с горцами, в
том числе с грузинами, а потом с аланами и кыпчаками под Дербентом.
Апофеозом этого похода стала битва на Калке. Защищались тюрки –
кыпчаки Крыма, проживавшие в степи, но они были разрознены и
после Дербента предпочитали спасаться бегством. Крымские города, за
исключением Солхата, представлявшие собой по большей части
торговые европейские фактории, просто откупились. Ни Каффа, ни
Судак, ни даже Солхат разрушены не были. При Батые (прибли-
зительно в начале тридцатых годов XIII века) степная зона Крыма и
северные склоны гор были включены в состав улуса Джучи, большая
часть которого впоследствии стала называться Золотой Ордой.
Прибрежные города и деревни платили ежегодную дань, сохраняя
относительную самостоятельность, которой они окончательно лиши-
лись уже при османах. Таким образом, историческая ситуация свиде-
тельствует в пользу Крыма как места создания анализируемой поэмы.
Подробный лингвистический анализ текста поэмы, несмотря на
его чрезвычайную диалектную пестроту, выявляет большое количество
формальных признаков языка, которые мы с большей уверенностью
относим к крымским тюркским наречиям, чем к хорезмийскому
литературному языку. Так, в представленном отрывке встречаются
устаревшие сегодня деепричастные глагольные формы на -uban, -üben:
sevünüben; kirüben, которые из современных тюркских языков
сохранились лишь в азербайджанском языке Ирана. В «Опыте краткой
крымскотатарской грамматики», изданной А.Н. Самойловичем в 1916
году, наряду с деепричастиями на -ıb / -ib /-ub /-üb (ketib – уходя; görüb
– видя), представлены также деепричастия на -uban, -üben, с той же
семантикой, что и предыдущие, с пометой, что эти форманты
встречаются в некоторых старых песнях и стихах крымских татар
[Самойлович, 1916, с. 64]. Кроме того, глаголы на эти же формы мы
находим в крымских сиджилях XVII–XVIII:

61
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Sahife 31-А (62 / 93). Мetin – 5 (sağda, yuqarıdan). (408)

1 satır. Oldur ki, Güneş Ḫan Bikeç canibinden vekâleti śabit olan Sefer
Bek bin Abdullah Mordeḫay nam Yehudi muvacehesinde taqrir-i da’va idüb
işbu Mоrdеḫay’a beni vekil qılan Güneş Ḫan Bikeç
2 satır. altı sıncab kürk enanet vermiş eyledi sual olunsun dicek bi’l-
muvacehe sual olunduqda
3 satır. fi’l-vaqi’ İstanbul’a gider olduğumda baňa altı kürk verdi
ziyadece bahaya satıyor diyüben daḫi
4 satır. yigirmi sekiz flori’ye bey’ eyledim diyü iqrarı qayd olundı
Şühûdü’l-hal: es-sabiqun
QHQK C.I, S 31-A (62/93), metin 5

Установленный и полномочный векиль со стороны Гюнеш Хан

Бикеч Сефер Бек б. Абдуллах, давая показания в присутствии иудея по
имени Мордехай, (заявил): «Сделавшая меня своим векилем (доверен-
ным лицом), Гюнеш Хан Бикеч, передала в эманет (ответственное
хранение с различными целями) вот этому Мордехаю шесть беличьих
шуб, пусть он будет опрошен». Непросредственно опрошенный
(Мордехай) (отвечал): «Когда я собирался ехать в Стамбул, дала она
мне шесть шуб, говоря при этом (там) дороже цена на них. Я выручил
(за них) двадцать восемь флоринов». Это его признаие было записано
(в книгу).

Свидетели присутствия (заседания): предыдущие.

КККХ, Т. 1, с. 31-А (62/63), текст 5

Также в произведении Али используются форманты будущего

времени на -daçı, -deçi: aldaçısan; buldaçısan…, свойственные древне-
тюркскому языку, воспроизведённому на известных Орхоно-Ени-
сейских стеллах или камнях [Кормушин, 2004, с. 299; Кондратьев,
1981, с. 85], и которые одновременно с этим встречаются также в
словаре крымского языка «Codex Cumanicus» [Argunşah, с. 124].
Практически вся лексика приведённого нами отрывка, как и
лексика из дрезденской рукописи, которую опубликовал Хакан Яман
[Hakan, 2014], соотносится с западно-кыпчакским словарным фондом,
известным как по «Codex Cumanicus», так и по ряду словарей и
источников, написанных в мамлюкском Египте [Codex Cumanicus

62
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

(Grönbech, 1942; Argunşah 2015; Kıpçak Türkçesi Sözlüğü (Toparlı…)

2003]. Отдельные же формы слов присущи только этому языку,
например, yora – «толкование», «гадание», «предсказание» – и
однокоренной глагол yorala – 1) «грезить», 2) «предполагать; делать
предположение» [Argunşah, 2015, с. 895]. К таким же древним основам
из нашего отрывка можно отнести слова: tegre, tegere – «круг»,
«окружность» (ср. современное кр. тат. тёгерек – «круг», «круглый»,
др. огуз. Tuğra – «круг», «печать»); öküş (огуз. öğüş) – «много»; yincü –
«жемчуг» (ср. современное кр. тат. инджи / inci) и многие другие. Эти
морфологические и лексикологические факты вкупе с исторической
ситуацией 1232 года, вполне объективно свидетельствуют о крымском
происхождении поэмы.
Второй проанализированный нами текст – перевод или пересказ
оригинальной поэмы со схожим сюжетом. Имя автора второй поэмы –
Махмуд Къырымлы (Махмуд Крымский) – указывает на его крымское
происхождение. Перевод или пересказ выполнен неким Халилем оглу
Али и назван «Kıssa-ı Yüsuf ile Züleyha» («‫ »قصه يوسف يله زليحا‬/ «Повесть
о Юсуфе и Зулейхе»). Этот перевод вызывает ещё больше вопросов
относительно времени написания и особенностей языка исходного
текста, который до сих пор не обнаружен. В самой поэме-пересказе
указано, что это был крымский язык, а также «дештский» (то есть язык
«Дешт-и Кыпчака»):

Bu kitabı döndüren Вернувший эту книгу,

Qırım dilin gideren Погрузившись в крымский язык
Türkî dile getüren На тюркский язык перенёс
Çoq zahmet görme deyü Чтоб не испытывать много трудностей

Ol Halil oğlu Ali Он (это) Али сын Халиля

Yedi divanudur eli Семь диванов его руке (принадлежат)
Ol düzdi Türkî dili Он составил на тюркском языке,
Deşt dilinden dönderü Переведя с языка Дешта.
[Фалев, 1925, с. 150]
Произведение впервые было представлено в 1925 году на
страницах журнала: «Записки коллегии востоковедов при Азиатском
музее Российской Академии наук» П.А. Фалевым в его статье «Ста-
роосманский перевод «крымской» поэмы» [Фалев, 1925]. Фалев
использовал для публикации копию поэмы, которая хранилась в

63
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Готской библиотеке Дюка (в герцогской библиотеке Гота), созданной в

908 (1551) году, в отделе тюркских рукописей под номером 19, [Hakan,
2014, с. 14; Ertaylan, 1960, с. 18]. Именно это произведение имел в виду
В.В. Бартольд, когда писал: «Даже в Крыму, где в домонгольский
период мусульман, насколько известно, не было совсем, была написана
поэма о Юсуфе и Зулейхе, известная нам по старому переводу на
южно-турецкий язык, возникший в монгольский период и названный
впоследствии османским» [Бартольд, 2002, с. 121]. Таким образом,
историк связывал появление коранических сюжетов в крымской
литературе с монголо-татарскими завоеваниями, благодаря которым
сам ислам, а также связанные с ним художественные традиции
хорезмской или караханидской литературы распространились широко
по всему тюркскому миру и достигли Крыма, где до этого мусульман
и, соответственно, мусульманской литературы не было. Отталкиваясь
от весьма спорного утверждения по поводу отсутствия мусульман в
Крыму в домоногольский период, всё же примем к сведению
ориентировочную дату создания этого произведения, на которую
указывает Бартольд – после монгольского завоевания.
Ещё один вариант рукописи этой поэмы опубликовал Исмаил
Хикмет Эртайлан [Ertaylan, 1960]. В конце представленного им факси-
мильного рукописного текста стоит дата: год 1235. Это позволило
профессору утверждать, что переданный ему библиографом Рауфом
Йелькенджи экземпляр написан гораздо раньше, чем тот вариант
поэмы, который опубликовал Фалев (1551 г.). Заявление, сделанное
профессором Эртайланом, сомнительно по той причине, что, будучи
мусульманином, пишущим на коранические темы, поэт Халиль оглу
Али не мог обозначить дату сообразно христианскому летоисчис-
лению, то есть от Рождества Христова, но исключительно отталкиваясь
от Хиджры (года переселения пророка Мухаммеда в Медину), что
произошло в 622 году. Учитывая то, что мусульманский календарь для
определения месяцев и лет использует фазы Луны, получаем год 1819.
Таким образом, представленный профессором Эртайланом текст
поэмы – копия, переписанная в начале XIX века.
Следовательно, мы имеем опубликованными две копии без каких-
либо достоверных данных об оригинале, за исключением имени
первоначального поэта – Махмуда Кырымлы, который почти закончил
своё произведение, судя по указанию переводчика на 108 листе
рукописи, состоящей всего из 109 листов:

64
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Bu qıssa bunda dindi Эта повесть прервалась тут

Qırımlu Mahmu öldi Кырымлу (Крымский) Махмуд умер
Qalanı diyemedi Что осталось не сказал
Yarenlere bildirü Чтоб любимым сообщить.
[Ertaylan, 1960, с. 16].

Что касается языка поэмы, то в данном случае следует говорить

лишь о языке перевода. Как было отмечено выше, оригинал произве-
дения Махмуда Кырымлы не сохранился. О нём, его диалектной базе и
структуре, к сожалению, можно лишь строить предположения, исходя
из детерминации, данной Халилем оглы Али: крымский и дештский.
По мнению Фуада Кёпрюлю (Fuad Köprülü), произведение
Махмуда Кырымлы, с большой долей вероятности, было написано в
XIII веке и явилось памятником золотоордынской литературы. Оно
было переведено на южно-турецкий язык [Köprülü, 2003, с. 322], то
есть изначально написано на татарском языке Золотой Орды. Таким
образом, время создания перевода Халиль оглу Али – XIII век, что
совпадает со временем правления Бату хана (1227–1255 гг.). К этому
моменту Крым, во всяком случае, его степная часть, уже входил в
состав Золотой Орды [Вернадский, 1997, с. 303], а прибрежные
портовые города Судак / Солдайа и Кафа платили ордынцам дань.
Высказанное предположение о времени создания поэмы пред-
ставляется вполне правдоподобным, поскольку Крым в качестве
топонима стал фигурировать в исторических документах после вхож-
дения туда татаро-монгол. Стоит отметить, что в московских летописях
Крым начал упоминаться только с XV века, со времени правления
Менгли Гирея [Смирнов, 2005, с. 72–73]. Таким образом, имя Махмуда
Кырымлы могло появиться лишь после того, как возник топоним
«Крым», то есть только в постмонгольское время, на что обратил
внимание уже В.В. Бартольд. Принимая во внимание особенности ещё
не совсем устоявшегося литературного «южно-тюркского» языка
перевода поэмы, можно заключить, что, судя по времени, это довольно
ранний период развития литературы восточно-анатолийского, закав-
казского (Азербайджан) и крымского ареалов, совпадающий как раз с
XIII веком.
П.А. Фалев, ставший первым издателем поэмы Халиля оглу Али,
высказался о ней как о староосманском переводе крымской поэмы, из

65
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

чего следует, что язык произведения определяется как старотурецкий.

Это суждение стало решающим в оценках ученых Европы и России,
поэму иначе как написанную на старотурецком не воспринимали. В
данном случае вполне уместно привести вполне справедливую
корректировку, сделанную Хикметом Эртайланом, утверждавшего, что
язык поэмы Халиля оглу Али не совсем османский или, вернее,
турецкий, и что в нём много элементов азербайджанского языка, как в
лексике, так в морфологии и синтаксисе. Исходя из этого, профессор
предлагает называть этот язык западным тюркским языком (Ğarbi
Türkçesi) [Эртайлан, 1960, c. 14–15].
Действительно, язык поэмы представляет собой некую смесь
огузских наречий, прежде всего азербайджанского и анатолийского
турецкого. В этой связи вполне допустимо сделать предположение, что
и данное произведение было создано в Крыму в среде огузов,
оказавшихся под властью Бату хана. Махмуд Кырымлы не успел
окончить произведение, а это значит, что оно не было опубликовано и
с него не было сделано копий. Следовательно, сам Халиль оглу Али
мог быть уроженцем Крыма, либо находиться там в тот момент, когда
умер Махмуд. Вполне возможно, что он был с ним знаком, иначе как
бы он узнал о смерти автора и заполучил в руки неоконченную и
неопубликованную повесть? Все это, конечно, наши предположения,
но нам они представляются вполне обоснованными.
Ещё один памятник крымскотатарского языка, созданный в
переломный момент накануне монгольского вторжения и присо-
единения Крыма к Золотой Орде – словарь, написанный итальянскими
и переписанный и дополненный немецкими миссионерами, скорее
всего монахами францисканцами, с целью ведения торговли и
пропаганды католичества среди местных тюрок. Это Codex Cumanicus.
Нет точных сведений о том, где появился этот словарь, как принято
считать, куманского или кыпчакского языка. Предполагают, что это
могли быть Крым, Сарай, Венгрия. Что касается «места оконча-
тельного формирования Кодекса, то наиболее вероятней следует
назвать Кафу (Феодосия)» [Гаркавец, 2006, с. 9]. В то же время, А. фон
Габэн (Annemarie von Gabain) предполагает местом написания словаря
область, расположенную в нижнем течении Волги. Исследовательница
строит своё умозаключение на том факте, что в 1338 году «кыпчакский
(?) хан Узбек» выделил последователям ордена францисканцев землю
под монастырь в дельте Волги [Gabain, 1986, с. 67]. В подтверждение

66
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

своей гипотезы она приводит отдельные лексические и морфоло-

гические соответствия языка Кодекса с современным языком казанских
татар и называет его, исходя из этого, памятником старо-татарского
языка [Gabain, 1968, с. 68–69]. К слову сказать, в языке столь древнего
письменного памятника можно найти некоторые общие черты со
многими тюркскими языками, так как они являются типологически
близкими. Несмотря на различные точки зрения, большинство иссле-
дователей всё же связывают Codex Cumanicus непосредственно с
Крымом и относят его к памятникам крымскотатарского языка. Так,
А.Н. Кононов пишет: «По диалектным особенностям Кодекс считается
старейшим памятником крымско-татарского языка, имеющим огром-
ное значение для истории кыпчакских и огузских языков – как
непосредственно связанных своим происхождением с кыпчаками-
куманами-половцами южнорусских степей и Крыма, так и более
отдалённых и структурно менее однородных с языком памятника»
[Кононов, 1982, с. 250–251].
Сам язык памятника на страницах словаря определяется четы-
режды: в более ранней, итальянской версии язык дважды назван коман-
ским (Comanicum, Chomanicho), а в более поздней версии, немецкой,
язык дважды назван татарским (Tatarça, Tatar til) [Гаркавец, 2006,
с. 10]. Возникновение версии о татарском языке памятника можно
объяснить тем, что к моменту завершения переписывания словаря
немецкие миссионеры, выдвинувшие её, познакомились с татарами,
которые, вероятней всего, уже проникли в Крым. В одной из загадок,
представляющих народное творчество, слово кыпчак употребляется в
своём первоначальном значении – «дупло», «полое дерево»: Sende
mende yoh, sengir tavda yoh, qıpçaqda yoh. – Ol quş süt dir. «Нет его ни у
тебя, ни у меня, ни в скалах, ни в дуплах деревьев – это птичье молоко»
[Гаркавец, 2006, с. 10]. Как видим, в данном случае слово кыпчак – не
этноним. О подобной этимологии этого слова писал Эбульгази в
упоминавшемся нами произведении «Шеджере теракиме» (Родослов-
ная туркмен). Вполне вероятно, что этноним кыпчак возник в связи с
отличительной традицией использования предками этого народа дупел
деревьев в каком-то жизненно важном вопросе.
Памятник Codex Cumanicus довольно подробно изучен. Впервые
он привлёк внимание исследователей в первой половине XIX века. В
1826 году об обнаружении Кодекса заявил немецкий востоковед
Генрих-Юлиус Клапрот, а через два года он опубликовал текст

67
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

Кодекса… на латыни, в первоначальном варианте, сопроводив его

арабской транскрипцией и переводом на французский язык [Klaproth,
1828]. После этого события многие тюркологи работали над проб-
лематикой памятника. Среди них были известные ученые: Геза Куун,
В.В. Радлов, Б.Чобан-заде, А.Н. Самойлович, С.Е. Малов, А.Н. Ко-
нонов, Драгмар Дрюль, Кааре Грёнбек, Гулья Немет, Я.Р. Дашкевич,
А. Курышджанов, В. Дримба, А. Чеченов, А.Н. Гаркавец, М. Аргун-
шах. Наиболее проблемные вопросы, касающиеся времени (1300 или
1302 гг.) и места создания памятника, его названия, до сих пор остаю-
щиеся не до конца разрешёнными, затронул в своих исследованиях
Я.Р. Дашкевич [Дашкевич, 1985]. Автор указал на неточности,
допущенные предыдущими исследователями, в разное время предпри-
нимавшими попытки найти решение ряда спорных моментов: вопросов
об определении точного ареала сбора языкового материла и периода, в
течение которого этот материал собирался.
Описание самого Кодекса и история его изучения подробно
изложены в уже упомянутой нами работе А.Н. Гаркавца: «Кыпчакские
языки: куманский и армяно-кыпчакский» [Гаркавец, 2007]. В этом
труде представлен перевод и сделан подробный анализ почерков
переписчиков и соответствий латинских буквенных обозначений тюрк-
скому (в данном случае половецкому) фонетическому строю. После
первого издания Клапрота словарь несколько раз переиздавался в
разных редакциях. Наиболее удачными, на наш взгляд, являются
выполненные с учётом прежних недоработок и неточностей публи-
кации словаря Codex Cumanicus под редакцией Грёнбека [1942] и
последнее издание под редакцией Мустафы Аргуншаха [2015]. Эти
издания Кодексa Куманикуса позволяют пользоваться им по прямому
назначению, а именно как словарём, и в то же время дают возможность
анализировать грамматические формы. Кроме того, словарь содержит
богатый материал для изучения диалектной базы крымскотатарского
языка.
Диалектную неоднородность Кодекса, как и поэмы Али «Кысса-и
Юсуф», написанной в 1233 г. (630 г. Хиджры), отмечали многие
исследователи. На основе сравнительно-исторического анализа мате-
риала Кодекса мы делаем предположение, что составители словаря
черпали лексический материал как минимум у двух тюркских племён,
либо у жителей разных поселений. Тем не менее, благодаря текстам
преимущественно христианских молитв, псалмов, а также образцов

68
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

фольклора, содержащихся в самом памятнике, можно вычленить изна-

чальный и основной тюркский языковой пласт. Таковым, по нашему
мнению, является западно-кыпчакский или куманский язык.
Применительно к половецкому (куманскому) языку А.А. Чеченов
выделил следующие морфологические признаки глаголов: суффикс
-mış / -miş для прошедшего времени; суффикс-a в формах настоящего
времени (ur-a-dır / ür-e-dir? = «лает» (о собаке); суффикс будущего
времени: -qay / -ğay (qal-ğay-sın= «ты останешься») [Чеченов, 1997,
с. 113]. Однако в Кодексе наблюдается более пёстрая картина в
отношении суффиксов временных показателей. Форманты с суффик-
сом -mış / -miş следует рассматривать как причастие прошедшего
времени, тогда как абсолютное прошедшее время выражается в
памятнике парадигмой традиционного суффикса -dı / -di / -tı / -ti. При
этом следует указать на наличие суффикса прошедшего широкого
времени -ğan / -qan, практически совпадающего своей семантикой с -
mış / -miş (barğan / barmış – «ушедший», «сходивший»). Показатель
настоящего времени, как указывал Чеченов: -а + показатель лица: al-a-
sın (ты берёшь). А вот будущее время выражается двумя способами:
-gay / -gey – [Argunşah, 2005, с. 104] и уже известный нам по языку
поэмы Али «Qıssa-i Yusuf» древний суффикс: -daçı / -deçi, который в
более позднее время соотносим с огузскими языками. В словаре
представлен также суффикс широкого или настоящего-будущего
времени ‘-r’ (-р).
Подобная многовариантность на морфологическом уровне
поддерживается также и на уровне лексики. В Кодексе имеются мно-
гочисленные синонимы понятий, что свидетельствует о полидиалект-
ной языковой ситуации средневекового Крыма, в данном случае
наличием одновременно огузских и кыпчакских лексем: alın – maňlay
(«лоб»); kendi – öz («сам», «свой»); sövinç (sevinç) – quvanç («радость»);
bilemek – qayramaq («точить», «острить»); yüzmek – yaldamaq
(«плавать»); benzemek – oqşamaq («быть похожим»); beslemek –
asramaq («взращивать») и т.д. [Грёнбек, 1942; Аргуншах, 2005].
Омельян Прицак в своём труде «Кыпчакский язык», разбирая лек-
сические и морфологические особенности кыпчакского языка мамлюк-
ского Египта, опирается на концепцию Тибора Халаши-Куна (Tibor
Halasi-Kun) ивыделяет по языковым признакам три вида памятников,
написанных: 1) на кыпчакском наречии; 2) на огузском наречии; 3) на
смешанном огузо-кыпчакском наречии [Pritsak, 1998, с. 112]. К

69
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

смешанному огузо-кыпчакскому наречию можно отнести и язык

Кодекса.
Для характеристики языка Кодекса справедливо утверждение
А.К. Курышджанова в отношении западно-кыпчакских языков как
таковых: «По историческим и лингвистическим данным современные
западно-кыпчакские языки могут называться потомками языка пече-
негов и языка куманов. Вместе с тем западно-кыпчакские языки носят
смешанный характер, проявлением чего является наличие в них огуз-
ских, восточно-кыпчакских, северо-кыпчакских, чувашских, осетин-
ских и др. элементов» [Курышджанов, 1970, с. 13]. С той лишь ого-
воркой, что для языка Кодекса Куманикуса, как и для крымскотатар-
ского, под чувашским языком следует понимать хазарский язык, а
вместо осетинских – потенциальные элементы аланского языка, кото-
рые ещё нужно установить, поскольку их наличие в тюркских языках
весьма гипотетично. Под элементами же северо-кыпчакского языка
следует понимать элементы официального языка Золотой Орды – Тюр-
ки, – оказавшего влияние на крымские идиомы после присоединения
Крыма к Джучиеву улусу.
Таким образом, сменяющие друг друга миграционные волны,
последняя из которых была вызвана татаро-монгольскими завоева-
ниями начала XIII в., сопровождались активными процессами взаимо-
действия многих тюркских наречий, появления близкородственной
фонетической, грамматической, лексической интерференции и началом
пути формирования нового национального тюркского языка на
территории Крыма и примыкающих степных районов. На это указы-
вает состояние данного идиома, при котором через вариантность,
функционирование нескольких диалектов, а в них говоров, в том числе
переходного типа, формируется общекрымское койне, призванное
играть роль основного межэтнического средства общения. В смешении
огузских и кыпчакских черт в письменной речи крымских авторов
можно усматривать процесс сближения разных тюркоязычных крым-
ских этносов в XIII веке и вызревание необходимости в таком
общекрымском койне. Средневековое общекрымское тюркское койне
оказывается в ситуации противопоставления другим идиомам в
дихотомии «свой» – «чужой» [Степанов, 1990]. Такая дихотомия
осознаётся не только по отношению к неродственным, но и к близко-
родственным тюркским языкам. Диахрония этих процессов подобна
тем, которые происходят при формировании национальных вариантов

70
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

языка, когда функционирование языка в формах его существования и

формах реализации через пространственное и социальное взаимо-
действие порождает диатопические (территориальные), диастра-
тические (социальные) и функциональные речевые варианты [Степа-
нов, 1976, с. 61–63, 82, 142 и др.]. Считаем, что история заселения
Крыма представителями разных тюркоязычных народов и реализация
предпосылок к формированию самостоятельного национального
крымскотатарского языка стали следствием диалектического развития
в эпоху средневековья в тюркском межэтническом союзе центростре-
мительных и центробежных социальных процессов, в которых Крым
играл роль географически периферийного полуостровного локуса,
способного развиваться относительно самостоятельно от материковой
части тюркского мира.

1.4. Отражение процессов формирования языка в крымских

письменных источниках ордынского и османского периодов

В XIII веке, как уже говорилось выше, Крым и Кыпчакская степь

были присоединены к улусу Джучи большой империи Чингиза с
центром в Каракоруме (Монголия). Впоследствии этот улус выделился
в самостоятельное государство, известное в истории как Синяя или
Золотая Орда. Исследования А.П. Григорьева показывают, что в XIII и
XIV веках официальным языком, которым пользовался хан и аристо-
кратическая верхушка для написания писем и ярлыков, был монголь-
ский. Для внешней дипломатической корреспонденции нередко
прибегали также к языку персидскому или арабскому как наиболее
знакомым в Европе и на Ближнем Востоке [Григорьев, 1981].
В свою очередь, ярлыки, предназначенные для московских князей,
бояр и духовенства часто дублировались на тюркском языке, так как
этот язык был издавна известен на Руси, и толмачей найти было проще.
То есть тюркский язык для официальных сношений с Московским
княжеством был языком-посредником. А.П. Григорьев утверждает, что
подобная ситуация сохранялась вплоть до 1380 года, когда ханом
Золотой Орды стал Тохтамыш [Григорьев, 1981, с. 89]. Начиная же с
правления Тохтамыша, ханская канцелярия полностью перешла на
тюркский язык. Например, сохранившийся ярлык Тохтамыша 1392
года, посланный польскому королю Ягайле, написан уйгурским пись-

71
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

мом по-тюркски [Березин, 1851]. Уйгурское письмо тогда традиционно

применялось для монголоязычных посланий. Это свидетельствует о
том, что к концу XIV века правители из дома Чингиза, как и значитель-
ная часть монгольской аристократии, отюречились. Сословных людей
из тюрок, преимущественно кыпчаков, стало гораздо больше числом,
чем вельмож монгольского происхождения.
Процесс отюречивания монгол на завоёванных тюркских террито-
риях, ставших Золотой Ордой, представил арабский путешественник
Шихаб ад-Дин Ахмад ибн Фадлаллах аль-Омари (1301–1348) в своём
трактате «Пути взоров по государствам разных стран». Он писал: «В
древности это государство было страною кыпчаков, но когда им
овладели татары [в данном случае монголы – О.Р.], то кыпчаки
сделались их подданными. Потом они (татары) смешались и пород-
нились с ними, и земля одержала верх над природными и расовыми
качествами их и все они стали точно кыпчаки, как будто они одного
рода, оттого, что монголы поселились на земле кыпчаков, вступали в
брак с ними и оставались жить в земле их (кыпчаков). Таким образом,
долгое пребывание в какой-либо стране и земле заставляет натуру
человеческую уподобляться ей и изменяет прирождённые черты
согласно её природе» [Тизенгаузен, 1941, с. 235]. Следовательно,
пришлый монголоязычный этнос был ассимилирован местным тюрк-
ским населением. В этом случае победивший идиом местного населе-
ния обычно содержит суперстрат накладывавшегося на него языка
завоевателей. Такие процессы обычны тогда, когда завоеватели
оказываются в значительном меньшинстве по сравнению с завоёван-
ным народом и цивилизационно уступают последнему. Таким образом,
с XIV века тюркский язык стал официальным в Золотой Орде.
Источники, которыми можно оперировать сегодня для проверки
данной гипотезы – это ярлыки крымских ханов, а также литература,
написанная на этом языке. Вероятно, не дошедшая до наших дней
поэма Махмуда Кырымлы «Кысса-и Юсуф иле Зулейха» была
написана тем же тюркским языком, что и ярлыки крымских ханов,
использовавших язык тюркú, бытовавший в Золотой Орде. В то же
время, есть основания предполагать, что язык этой поэмы близок языку
произведения Сейфа Сараи «Гюлистан-и би’т-Тюрки» (XIV в.), создан-
ного им в Сарае. Как известно, это креолизованный огузо-кыпчакский
язык, распространённый в части Золотой Орды и в мамлюкском
Египте. Наличие такого микшированного идиома свидетельствует о

72
Р а з д е л 1 . Основные вопросы истории формирования
крымскотатарского народа и его языка

тесных контактах тюркских народов в XIV в., об их мобильности, а

также о том, что основным занятием этих народов продолжает быть
кочевое скотоводство.
С изменением приоритета в использовании в качестве основного
официального идиома Золотой Орды – вместо монгольского доми-
нирующим стал тюркский – возникло общее культурологическое и
языковое поле, которое включало в себя саму Золотую Орду с центром
в Сарае, Хорезм, Крым, Мамлюкский Египет, где правила династия
тюркских султанов, основанная тюрками-мамлюками (подневольными
воинами, рабами), и территория Средней Азии – улус Чагатая. Языки и
литературные традиции, которые сложились в этом общем цивилиза-
ционном пространстве, были близки друг другу и понятны на всей его
территории. Несколько обособленно воспринимались язык и литера-
тура Малой Азии и Азербайджана, хотя и они имели много общего с
культурными и языковыми традициями указанных государств и
регионов. Следовательно, художественные произведения, написанные
как в Крыму, так и на земле улусов Джучи и Чагатая, в мамлюкском
Египте, можно рассматривать как памятники единой тюрко-татарской
литературы. Языки этих памятников различались лишь по уровню
субстратных явлений локальных языков предыдущих эпох и по
процентному содержанию огузских и кыпчакских элементов, различия
между которыми в эпоху становления региональных тюркских языков
были достаточно условными.
Тем не менее, в современной тюркологии (А.К. Боровков,
А.М. Щербак, Э.Н. Наджип) принято различать эти памятники по че-
тырём литературным языкам, сложившимся в конце XI – начале
XIV вв. Это:
– тюркские памятники Египта XIII–XIV вв., отражающие, большей