Один Из Секторов Рулетки Казино 5 Букв Сканворд

- Мерцание «Призрака»: Ангелы СмертиKскачать: (fb2)- (epub)- (mobi)- Павел Владимирович Шилов

Павел Шилов
Мерцание «Призрака»: Ангелы Смерти

Предисловие

Что мы знаем о человеческой природе?! Возможно всё, а быть может и ничего! До сих пор ученые не могут разгадать тайны нашего мозга и постичь его работу. По-прежнему, остаются недосказанными множество неизученных: теорий, учений, аксиом и гипотез. Правила и закономерности, исследования и наука: не в силах познать «Хозяйку-природу». Пусть ей подвластно всё на этом свете, но пытливые умы из века в век будут жаждать новых открытий.

Жизнь — странная штука! Однако, странная жизнь от плода и до рождения, становится ещё большей загадкой! Множество генетиков пытались раскрыть тайны познания сверхчеловека: его природу и возможные способности. Остервенение нацистских учёных-генетиков и их попытки создать сверхчеловека, навсегда останутся одной из самых бесчеловечных и загадочных страниц в истории. Концлагеря с их «фабриками смерти» получили всемирное осуждение и свой приговор трибунала в Нюрнберге, но это не в силах было вернуть миллионы людей к жизни. Самая страшная в истории война была окончена. За порогом победы оставалась статистика в виде военнопленных, безвинных детей, женщин и мужчин, чья раса была далека от истинной арийской.

Архивы Абвера и Аненербе растворились в тумане апрельских ночей, оставив после себя лишь загадки и немые вопросы. Работы по Евгенике так же исчезли, оставив от себя лишь научную-фантастику. Возможно, учёным удалось совершить много открытий, помимо гипотез, которые стали для нас, современных людей, основой для приключенческой литературы и фильмов. Образ доктора Йозефа Менгеле навсегда останется в истории неоднозначным. Садист, сумасшедший, одержимый: множество эпитетов для «доктора-смерть» подаренных ему временем.

Жизнь не стоит на месте! Время продолжает отсчитывать дни, месяцы и годы. Наука так же не стоит на месте, позволяя людям, собирать свои плоды и пользоваться ими. Тайны продолжают храниться за массивными бронированными дверями с сейфовыми замками, напичканными разной электроникой. Человечество ожидает новая эра! Время, когда произойдёт настоящая битва Добра со Злом…

Такое вступительное слово открывает перед нами продолжение истории, которая могла бы изменить наш мир! Мы узнаем, что дальше ждёт главных героев: их судьбы, выбор и попытка найти истину, исчезающую между строк, словно, змея в траве.

Хочу напомнить! Все события и герои являются плодом воображения автора и к реальности не имеют никакого отношения. Точка зрения автора, так же может не совпадать с описанной в книге! Это всего лишь книга и не более того!

Пролог

Рим. Улица Кондотти.

Полтора года спустя.

Невысокая фигура святого отца продолжала путаться под ногами среди спокойно прогуливающихся людей, чьи взгляды были обращены на витрины бутиков и уличные фасады.

Горожане вышагивали степенной походкой, с интересом подумывая о возможной обновке, которая могла скрасить серый будний день.

Туристы наслаждались одной из отличительных частичек Рима, в виде небольших по ширине улиц. Здесь не было большого пятого авеню или огромного широкого проспекта, чем Рим подкупал своих гостей и навечно влюблённых в «Вечный город».

Столица Италии сочетала в себе импульсивность и эмоциональность. Здесь можно было вступать в горячие споры и полемику на любую тему и по любому вопросу, добавляя к быстрой речи обильную жестикуляцию.

Святой отец шёл быстрой походкой, постоянно оборачиваясь по сторонам и путаясь в лицах, мелькавших рядом с ним. Он чувствовал, как его голова идёт кругом и сводит с ума.

Яркое солнце припекало площадь Испании, которая виднелась вдалеке, где до знаменитой лестницы оставались считанные шаги.

Город жил своей жизнью. Кафе и рестораны были уже почти заполнены посетителями и небольшой отдых в середине дня должен был скрасить груз ежедневных проблем.

Святой отец ускорил шаг, чувствуя, как его чёрные волосы на голове припекает яркое солнце. Струйки пота пробегали по его вискам, вызывая дискомфорт, так же, как и мокрый лоб. В ушах слышался протяжный звук, более похожий на шёпот и ощущение холодного дыхания на затылке.

Лёгкий горячий ветерок гулял по улице, прогоняя последние майские дни, и напоминал о том, что лето уже здесь.

Святой отец продолжал быстро идти вперёд. Он чувствовал, будто его преследователь дышит ему в спину. В воображении святого отца возник образ демона, который смеялся ему в лицо и потешался над ним. Слова молитвы не помогали и раскат смеха вновь окутал его слух.

Капли пота слезой скатывались по шее, пропитывая воротничок чёрной сорочки, на который падали яркие лучи солнца. На лацкане чёрного пиджака святого отца блестел золотистый крестик, словно напоминая, что у каждого христианина в этом мире своя Голгофа. Его колени бились друг о друга, а ноги отказывались слушаться своего хозяина. Внезапно холодок пробежал по его спине, оставив, оледенение на затылке и «гусиную кожу» на теле.

Святой отец ума не мог приложить, кому нужен простой слуга Господа, от которого ничего не зависит. В его смерти не было никакого смысла! Грехи и угрызения совести есть у каждого человека, пусть, даже он отрицает их существование, но Бог помнит всё и ничего не забывает. Атеизм тут не может стать спасением! Отрицание — это самообман, и он методично ведёт в пропасть.

Страх смерти играет с людьми часто злую шутку, и они поддаются циничности судьбы, понять которую не в силах. Святой отец был сейчас таким же заложником своих грехов, как и любой человек. Он лихорадочно стал вспомнить все свои компромиссы с совестью, допущенные по причине собственного малодушия и глупости. Исповедь даёт силы, но принять причастие часто не даёт осознание собственной ничтожности и никчемности.

Отец Джакомо не мог назвать себя слишком набожным человеком, но верил в Бога и в высшее предназначение, а также хорошо помнил ту тайну, которую хотел унести с собой в могилу. Соучастие в злодеянии тяготило его душу, однако, свою греховность он хотел сохранить исключительно для последней исповеди. Ангел-хранитель склонится над бренным телом, лежащем на смертном одре, и примет сие откровение, пытаясь, выпросить у Отца Небесного прощение для грешника.

Святой отец расстегнул верхнюю пуговичку на чёрной сорочке, чувствуя, что задыхается и захлёбывается в своих эмоциях. Возможно, это лишь игра больного воображения, а также чувство вины, которое не собирается отпускать его душу. Он лихорадочно стёр левой ладонью липкий пот со лба и добавил скорости ходьбе. Его голову продолжило печь солнце, рассудок, будто, вор после грабежа, скрылся в подворотне. Непонятный холод пробирал святого отца до костей. Дрожь в руках становилась бесконтрольной, как и неопределённость происходящего. Думать о патологии собственной психики, отец Джакомо не хотел, понимая, что его сознание, едва ли могло раздвоиться в одно мгновение. Гуманоидов или других каких-либо непонятных озлобленных существ он не видел и был уверен, что ему ещё рано в «блаженное» место. Возраст здесь был не причём. До дряхлого старика с болезнью Альцгеймера ему ещё было далеко, а о своей наследственности он не знал. Отец Джакомо воспитывался в колледже для сирот с религиозным уклоном. Это было на Сицилии много лет назад, где рядом с окном комнаты, где мальчишкой жил со своим соседом, рос кипарис. Запах цитрусовых залетал в окно с порывом западного ветра, дувшего со стороны огромного сада при монастыре. В это время всегда хотелось вернуться, но время не слушает просьб и не внимает мольбам…

Отец Джакомо приближался к площади Испании. Он врезался в туриста, который тут же повертел указательным пальцем у виска, наблюдая за тем, что может происходить с человеком.

Святой отец продолжал ощущать на своём затылке враждебный холод чьего-то взгляда, стараясь, не поворачиваться, а ускорить шаг и дойти до кафе.

Мужские, женские, детские лица сливались воедино, напоминая калейдоскоп с его искажениями и иллюзиями, создавая единую картину, растолковать которую мог лишь художник импрессионист. Их разум невозможно понять, то, что нам кажется бессмыслицей, у них может быть выражения печали или радости, горя или счастья. Эти картины напоминают красивую обёртку, за которой скрывается Мельпомена. Ей одной решать, где взмахнуть своим мечом…

Отец Джакомо свернул налево, миновав клочок площади Испании, лихорадочно сжимая в правой руке ручку коричневого кожаного портфеля, где кроме Библии и разной мелочи из стандартных бытовых вещей ничего не было. В его горле застыл ком, проглотить который никак не удавалось, а капли холодного пота продолжали катиться по лбу. Сырые брови вызывали дискомфорт, но сейчас святой отец думал только о том, как добраться до кафе. Он ускорил шаг, обогнал пожилую пару и дёрнул на себя дверную ручку. Отец Джакомо попал в кафе и замер. Он точно не знал, что хочет больше: отдышаться или утолить дикую жажду. Святой отец резко обернулся назад, пристально пытаясь найти своего преследователя, но никого рядом не было. Отец Джакомо подошёл к стойке бара, рядом с которой сидели на барных стульчиках двое мужчин средних лет и пили кофе, перекидываясь язвительными фразами в отношении друг друга. У болельщиков «Ромы» и «Лацио» всегда были поводы для нелюбви друг к другу, но ненависть к «Ювентусу» их объединяла. Так случается всегда, когда непримиримые оппоненты, находят врага, чтобы забыть про собственные разногласия.

— Вы что-то хотели заказать, святой отец? — видя растерянность священника спросил бармен, продолжив натирать до блеска бокал. Мечта о двойной порции выдержанного бренди мучила его с прошлой ночи, но аромат свежемолотой арабики, исходившей из кофемашины, отвлекал бармена от его греховных мыслей. Вид святого отца озадачил бармена, но он решил сделать вид, что ничего особенного не происходит. У всех бывают тяжёлые дни!

— Стакан минеральной воды, пожалуйста, — неуверенным голосом, глотая окончания, произнёс отец Джакомо.

— Один момент! — повесив бокал на держатель над барной стойкой, сказал бармен и улыбнулся. Он взял с полки высокий узкий стеклянный стакан и, поставив его на стойку, стал наливать минеральную воду. — Жаркий денёк, не правда ли? — спросил бармен, чувствуя, что святому отцу нужно переключиться с мысли о вечном, на мирское.

— Да, — сощурив глаза от резкой головной боли, ответил отец Джакомо. Он в очередной раз осмотрелся по сторонам, пытливо желая найти ту тень, которая сводила его с ума. Святой отец взял стакан трясущейся рукой и поднёс к пересохшим губам. Большие жадные глотки воды разрывали горло, но отец Джакомо продолжал пить. Он мягко поставил пустой стакан на стойку, чувствуя небольшое облегчение. Нет волнение продолжало переполнять его, но сейчас он точно знал, что будет делать дальше. — Скажите, а у вас есть служебный вход? Мне, кажется, за мной кто-то следит…

— Хм, — задумчиво промычал бармен. — Может ещё воды, святой отец? Эта погода кого угодно до теплового удара доведёт! — улыбнувшись, добавил он, вспоминая, сколько психов и чудиков ему приходится видеть за день. Помутнение рассудка или глюки у клиентов были не таким редким явлением, поэтому смутить данное поведение бармена не могло. Он бросил мимолётный взгляд на кофемашину, которая готовила очередную чашечку эспрессо и взял из сушилки пивной бокал.

— Я вас умоляю! Помогите мне! — с обезумевшим взглядом, произнёс отец Джакомо, сжав в правой ладони ручку кожаного портфеля.

— Может, лучше вызвать полицию? — обеспокоенно спросил бармен, с чьего лица резко исчезла улыбка. Он точно не мог определить, кого в самом деле нужно было вызывать: скорую или полицию. Поведение святого отца больше не вызывало глупой улыбки, но и брать на себя ответственность за очередного психа, бармену не хотелось.

— Нет, не надо. Покажите запасной выход, если можно, — обрывисто и запинаясь, произнёс отец Джакомо. — Прошу вас, ради всего святого!

— Зайдите за стойку, потом прямо по коридору и налево.

— Спасибо! «Огромное спасибо!» — сказал святой отец и, положив несколько монет на стойку из левого бокового кармана пиджака, быстрыми шагами прошёл мимо коробок с алкоголем и исчез в темноте коридора.

Бармен спокойно вдохнул, выдохнул и продолжил натирать пивной бокал.

Святой отец прошёл несколько метров по коридору и завернул налево. По его лбу продолжали скатываться капли холодного пота, а дрожь в руках и коленях заставляла терять контроль над собой.

Отец Джакомо толкнул от себя дверь и очутился в узком пространстве тупика, из которого на улицу выйти можно было только через небольшую арку. Святой отец промокнул пот на лбу носовым платком и направился к арке. Ощущение спасения было где-то поблизости, но страх всё равно не выпускал его из своих лап.

Чёрный фургон резко дал задний ход и, залетев в арку, ударил по тормозам. Отец Джакомо оцепенел, будто, все его ночные кошмары сбылись в одно мгновение. Взгляд святого отца застыл на чёрном мужском силуэте, и он почувствовал пронизывающий укол в сердце. Ему показалось, что сама смерть пришла за ним, чтобы свершить то правосудие, к которому святой отец мысленно был готов. Кожаный портфель выпал из расслабленной руки и брякнул о брусчатку. На фоне распахнутых задних дверцей фургона стояла мрачная фигура человека в одежде тёмного цвета с надетой на голову эластичной чёрной маской. Его руки сжимали пистолет «SIG-Sauer» с навинченным на ствол глушителем, а большой палец правой руки взвёл курок. Он поднёс указательный палец левой руки в тактической перчатке к кончику носа, тем самым дав понять, что звать на помощь бессмысленно.

Ноги отца Джакомо подкосились, подчинившись пристальному, гипнотизирующему взгляду. Он свалился на колени, ощутив тупую боль от падения, и понял, что проиграл. Всё было напрасно и мечты о спокойной старости и исповеди перед смертью превращались в иллюзию. Нет, уже не будет духовника рядом, а исповедником станет безликий «мясник».

Мрачная фигура неизвестного приблизилась к нему и в следующее мгновение он провалился в беспамятство, получив удар рукоятью пистолета чуть выше ушной раковины. Святой отец свалился на брусчатку правым плечом вперёд и стукнулся головой о камень. Он погружался в пустоту, где царила беспросветная темнота лабиринта, из которого не было выхода.

Мужчина нажал на клавишу безопасного спуска курка и сунул свой «SIG-Sauer P» в пластиковую кобуру на ремне. Он достал из внутреннего кармана чёрной ветровки шприц-пистолет и сделал инъекцию отцу Джакомо в основание шеи, проткнув иглой ярёмную вену. Транквилизатор попал в кровь, став распространяться по всему организму, и погрузил святого отца в глубокий сон.

Неизвестный взвалил отца Джакомо на себя и, протащив несколько метров, бросил на пол фургона. Мужчина в чёрном подобрал портфель и запрыгнул в кузов автомобиля. Он закрыл за собой задние дверцы и пролез на водительское сидение. Неизвестный врубил рычаг автоматической коробки передач в положение «Drive», вывернул руль влево и нажал на педаль газа. Задние колёса резко провернулись и фургон выехал из арки и стал набирать скорость. Аккуратный стиль вождения машины по максимуму лишал риска столкнуться с каким-нибудь придурком, чей целью было найти на свою задницу очередное приключение. Скучная жизнь очень часто рождает в человеке тягу к идиотизму и сбивает с истинного пути, но в нашей современности такое встречается повсеместно и вызывает устойчивое привыкание.

Мужчина стянул с головы эластичную маску, не дававшую полноценно дышать, и обнажил своё мокрое от пота лицо. Говард продышал лёгкие небольшим потоком воздуха, попадавшим в салон из опущенного дверного стекла, продолжая, внимательно следить за дорогой. Льюис шмыгнул носом, сжав в руках рулевое колесо и вспоминая, как купил эту ржавую консервную банку, называемую фургоном. В Риме у уличных мафиози, больше напоминавших обычных мелких шкодников, можно купить очень многое или частично выменять на то, чего у шпанюков не хватает. Таким образом на некоторых окраинах города открывается большая ярмарка. Преобладание краденых или отобранных за долги вещей разбавляет скупленное за гроши различное «барахло». Говард купил этот фургон с большой скидкой, заплатив часть деньгами, а часть двумя пистолетами ударникового типа с большим настрелом. Четыре пачки патронов так же вошли в сделку, но их качество оставляло желать лучшего из-за дерьмового пороха.

Льюис с трудом сглотнул комок в пересохшем горле и немного расстегнул молнию на боевой рубахе чёрного цвета. Модульный бронежилет частично сковывал дыхание, но без него Говард чувствовал себя неуверенно. Расстёгнутая ветровка поверх бронежилета ощутимо была лишней, но выполняла маскировочную функцию. Ходить по городу с открытым бронежилетом не лучшая идея и сильно привлекает внимание, что точно не входило в задачи Льюиса. Он продолжал вести автомобиль к выезду из города, аккуратно перестраиваясь в уличном потоке машин, а в голове в это время всплывали различные воспоминания, часть которых хотелось забыть раз и навсегда.

Поиски ответственных за отравление отца Бернардо лиц тянулись долго и сложно, дополняя расследование, разного рода подробностями и загадками, на вроде уравнения со множеством неизвестных. Помощь отца Патрика и его верного соратника в Ватикане, пожелавшего остаться неизвестным, стали неоценимыми и дали свои плоды. Таким образом Говард сумел выйти на отца Джакомо.

Деньги в этом деле никто не считал! Звон монет и приятный шелест купюр имеет особую силу над людьми, и чем их больше, тем шире просторы для любой деятельности. Кто-то назовёт деньги истинным злом, но это не всегда так. Алкоголь и наркотики не менее страшная одержимость, которая влияет на сознание человека превращая его в своего раба, тем более, если он не в ладах со своей совестью. Таким образом и получилось найти отца Джакомо, чей язык в период долго возлияния отказывается подчиняться разуму и жаждет излить душу тому, кто рядом за столом…

Льюис сделал несколько глотков минеральной воды из пластиковой бутылочки и продолжил вести фургон. Алкогольная зависимость была знакома Говарду, но жаждой откровений в эти мгновения он не страдал. В его воображении возникали образы и силуэты, не пережитые радости, счастье, которого он никогда не видел и призраки прошлого, холодившие душу. Пусть, его врачи назовут сумасшедшим, но Льюис был абсолютно здоров, а все проявления безумия возникали у него лишь в минуты тяжёлых воспоминаний. Эти душевные раны продолжали кровоточить и время было не в силах заживить их. Воды из «Святого Грааля» рядом не было, как, возможно, и самой чаши Царя Царей…

Говард свернул с трассы на грунтовку, где кочки обуславливали стиль вождения, задница подскакивала на пружинах драного, скрипучего сидения. Массаж был так себе, но профилактика геморроя, возможно, присутствовала. Одно можно было сказать точно, что большая часть женского населения после подобных движений открывала в мир дорогу новым поколениям.

Льюис выжал педаль тормоза, работа которой оставляла желать лучшего, как и все узлы в этом ржавом ведре на колёсах. Фургон остановился у заброшенного дома с заколоченными окнами и Говард заглушил двигатель. Он поднял до предела рычаг стояночного тормоза, ощутив резкую боль в мозжечке, и приложил правую ладонь к затылку. Он понимал, что данная манипуляция ничем не облегчит состояние, но об отдыхе думать было ещё очень рано.

Льюис дёрнул ручку дверцы на себя и спрыгнул на землю. Он посмотрел на эту «консервную банку», вспомнив, что на Ближнем Востоке приходилось ездить на металлоломе в более худшем состоянии, чем этот «Фиат». Говард прихлопнул дверцу и, расправив плечи и спину, после долгой прогулки в Рим, размял мышцы и суставы. Он по привычке стукнул мыском треккинговых ботинок по колесу. Давление в шинах было в норме, что стало приятным сюрпризом для Льюиса и частично оправдывало затраченные на покупку фургона деньги.

Заброшенный дом молчаливо поприветствовал своего нынешнего гостя, отбросив тень на внедорожник «Фольксваген», стоявший на левом торце обветшалой от времени постройки. Ассоциация с бараком на оперативной базе под Багдадом пробежала в его мыслях сама собой, напомнив о жёстких деревянных стульях, каркасах металлических кроватей, изношенном матрасе, самодельных стеллажах в комнатах и проссаном толчке в сортире, на котором был пожелтевший от времени стульчак. Подобные весёлые картинки часто всплывали в памяти Говарда, но вызывали лишь улыбку и нецензурные комментарии.

Льюис подошёл к задним дверцам фургона и положил правую руку на дверную ручку. Он резко потянул её на себя, почувствовав, небольшое онемение в районе костяшек пальцев. Говард распахнул дверцы и из салона вырвалась духота. Лёгкий дневной ветерок пробежал по его мокрой от пота, гладковыбритой голове. В его мыслях продолжали зреть наброски стратегии будущего допроса отца Джакомо. Льюис понимал, что перед ним отнюдь не подготовленный профессионал, а обычный человек с небольшим букетом возрастных болячек. Впрочем, Говарду до возраста святого отца было не так далеко, но что-то ему подсказывало, что такой проблемы он сможет избежать…

Говард опустил взгляд на лежащего под действием транквилизатора отца Джакомо, чья поза напоминала какое-то из положений тела в йоге в период расслабления. Грязный пол фургона был не лучшим местом для сна, но выбора у святого отца не было. Льюис резко чихнул и скинул отца Джакомо на пыльный грунт, потянув за шиворот сорочки и пиджака. Бессознательное тело распласталось у его ног, что не вызвало у Говарда никаких эмоций, кроме желания сделать пару больших глотков лондонского джина после очередного длинного дня.

Говард шмыгнул носом, чувствуя небольшую заложенность в одной из ноздрей, и закрыл дверцы фургона. Он нагнулся и схватил святого отца за щиколотки. Рассуждения о гуманности и человеколюбии сейчас у него вызывали лишь усмешку. Это был не тот случай, чтобы о чём-то жалеть или рассуждать над собственной жестокостью. Пределов фантазии для садистов не существовало. Эти люди были такими же художниками, только их инструменты были не масляные краски и кисти, а то, что попадалось под руку.

Человек всегда платит за собственные ошибки, подлости и предательства. Весь вопрос лишь во времени, которое любит издеваться над собственными жертвами, давая понять перед этим тяжесть собственного поступка.

Льюис потянул отца Джакомо за ноги, проволочив его бессознательное тело на спине. Говард затащил его в заброшенный дом, ставшим для него очередным временным пристанищем, коих в его жизни было не счесть.

Полумрак внутри, лучики света, пробивающиеся в заколоченные окна сквозь щели досок, скрипучий пол, подсказывающий о шагах здешних неизвестных сущностей и грызунов, заходивших в гости с небольшого поля рядом. Амбар рядом с домом, где стоял фургон, выполнял разные функции, включая, наблюдательный пункт, который Льюис оборудовал под дырявой местами крышей. Крупнокалиберная снайперская винтовка пятидесятого калибра «AI AS» была главной боевой мощью для работы на расстоянии.

Льюис протащил святого отца в небольшую тёмную комнату, куда просачивалось немного дневного света. Говард посадил отца Джакомо на деревянный стул и врубил генератор. Тусклая лампочка, болтавшаяся на проводе под потолком, постепенно разгорелась и осветила комнату, более походившую на большую кладовку. Через небольшое заколоченное обрезком доски окошко просачивался воздух, но для полноценного газообмена в лёгких этого явно не хватало.

Льюис примотал липкой лентой руки святого отца к подлокотникам старого деревянного стула, а ноги к ножкам. Различные мысли переполняли голову и мешали правильно оценить обстановку. Раньше Говарду никогда в своей жизни не приходилось допрашивать священника и тем более подобным образом. Жалеть его Льюис не собирался, понимая, что каждый рано или поздно несёт ответственность за совершённое или несовершённое. Он стёр со лба пот внешней стороной кисти в тактической перчатке. Грубый материал оставил на коже неприятное ощущение, схожий, если подтереть задницу страницей глянцевого журнала. Говард снял с себя ветровку и повесил её на гвоздь, торчавший из стены рядом с наличником двери. Тактическая рубаха холодила своей влагой под бронежилетом, несмотря на климатическо-амортизационный подпор, который не справился с одной из своих задач. Ощущения были не из приятных, но и далеко не из смертельных, чтобы обращать на это внимание. Есть примеры, куда хуже, связанные со снаряжением и все их перечислить невозможно. На это просто не хватит сил, потому что заснёшь раньше, чем всё вспомнишь…

Говард подкатил поближе металлический столик на колёсиках, стоявший рядом с генератором. На его поверхности лежали разнообразные инструменты, часть которых были найдены на чердаке со следами коррозии. Возможно, бывший хозяин дома был либо дантист, либо извращённый садист, но в том и другом случае, точно фанат своего дела. Льюис ухмыльнулся, поймав себя на логике собственного рассуждения, и провёл кончиками пальцев в перчатке по инструментам.

Пристальный взгляд Говарда упал на отца Джакомо, что вызвало в его сознании множество чувств: от ненависти и жажды мести до милосердия. Последнее чувство из списка заходило редко к нему в гости и всегда неустанно задавало вопросы о морали, которой в данный момент и не пахло. Только противный запах страха с примесью стойкого аромата пота. Льюис взял с поверхности металлического столика шприц-пистолет и наполнил его из баночки дозой антидота, проколов иглой мягкую резиновую мембрану. Он тут же выпустил воздух и излишек препарата, поднеся шприц-пистолет к шее святого отца, и вколол антидот.

Говард отошёл назад и бросил шприц-пистолет на поверхность столика, который брякнул о металл поверхности, издав небольшой звон. Секунды стремительно пролетели, превратившись в несколько минут вечности и застыли на стрелках циферблата наручных часов.

Отец Джакомо медленно открыл глаза, чувствуя нечёткость и расплывчивость картинки. Мрак, свет тусклой лампочки, искажал силуэт мужской фигуру, который молча наблюдал за ним. Усмешка судьбы и её злобный оскал издевались над ним, тихим шёпотом на ухо напоминая о его грехах.

— Где я? — подняв голову, спросил отец Джакомо, приходя в себя после кошмарных грёз, вызванных транквилизатором. Холодное безмолвное дыхание морозило ему шею и затылок, пробирая до самых костей позвоночника и черепа леденящем душу страхом. — Что вам от меня нужно? — озадаченно и испуганно говорил святой отец и продолжал ворочать головой, будто частично оставаясь в каком-то необъяснимом трансе.

— Это не так важно, отец Джакомо, кто я и что это за место! Важна не мишура! Важен смысл и тайна, которую вы так ревностно храните! — присматриваясь к инструментам на столике, ответил Льюис, остановив свой взгляд на молотке.

— Откуда вы меня знаете!? Какая тайна!? — испуганно произнёс святой отец, видя, как мужчина перенёс кончики пальцев в перчатке с рукоятки молотка на филейный нож. Лезвие блеснуло под тусклым светом лампы и оставило недосказанность и предвкушение. — Вы сумасшедший! Псих!!!

— Бессмысленная дискуссия, отец Джакомо! Не думаю, что вы специалист в психиатрии… Не стоит читать умные книжки с таким богатым воображением. Это очень опасно! Знания очень часто заводят человека в лесные дебри, откуда нет выхода! — добавил Говард и, подойдя к святому отцу, воткнул ему филейный нож чуть в сторону от ключицы, попав в нервный узел и резко провернул лезвие в ране.

— АААААаааааааа!!! — закричал святой отец, чьи глаза выкатились от боли, которую нельзя было сравнить ни с чем. Его истошный крик оглушал собственный слух, заставляя лишь твердить:

— Я ни в чём не виноват!!! Я не виноват!!!!

— Тсс! — внезапно произнёс Льюис, приложив указательный палец левой руки к кончику носа. Он вытащил из раны окровавленное лезвие филейного ножа и с него на деревянный пол соскользнули две капли крови. Учащённое дыхание отца Джакомо, который, будто захлёбывался в воде, продолжая тонуть среди холода морской воды, перебил удар кулака в область переносицы. Из его ноздрей хлынула кровь, заливая пересохшие губы и рот металлическим привкусом. Сломанный нос лишил святого отца возможности полноценно дышать, но не сломил его. Он не знал, какой из его страхов был сильнее. Кровь из сломанного носа, продолжала течь по губам, попадая на зубы, и стекала по подбородку.

— Что вы хотите?! — взмолился отец Джакомо.

— Скажи мне, кто приказал отравить отца Бернардо! — положив филейный нож на металлический столик и взяв в руки секатор, произнёс Говард.

— Я не могу этого сделать… Меня убьют!

— А ты думаешь, я тебя не могу убить?! — засмеявшись, спросил Льюис.

— Но, я обещал унести эту тайну с собой в могилу, — обречённо запинаясь в словах, промолвил святой отец, понимая, что всё кончено и скоро наступит безмолвная тишина.

Зрачки Говарда сузились, а отрешённость во взгляде ещё больше напугала отца Джакомо, готовившегося принять собственную судьбу.

Отрезать пальцы секатором не так просто и одной решимости для этого мало! Нужна буря в душе и вера в то, что знаешь, для чего всё это, иначе это просто поведенческий синдром, заставляющий убивать. Для маньяка это наслаждение процессом, где каждое мгновение переживается, словно вечность, а для профессионала, исключительно необходимость для сбора информации и ничего более. Люди не рождаются садистами и убийцами! Многое зависит от того, куда заведёт человека судьба, показывая невидимым перстом путь по разномастной дороге жизни. Каждая история становится уникальной, и каждая из историй ведёт от начала к концу!

Льюис сжал в ладони секатор и снял его с предохранительного крючка. Он подошёл к отцу Джакомо и, выпрямив его левый мизинец, подавляя чуть заметное сопротивление с мольбой о милосердии во взгляде, сжал ручки секатора. Мизинец упал на пол и раздался оглушительный крик. Казалось, что Говард не слышал ничего в этот момент, кроме голоса собственного разума, требовавшего у него получить информацию любой ценой. Льюис, конечно же, знал, что свой болевой порог есть у всех и часто люди в подобной ситуации могут наговорить кучу ахинеи без намёка на необходимые сведения. Сейчас, всё было не так! Говард был уверен, что дезинформация, едва ли прозвучит из уст святого отца. Подсознательно, он сам хотел избавиться от своей тайны, которая тяготила его долгие месяцы. Кровь пульсировала и её брызги падали на пыльные скрипучие половые доски и пропитывали древесину подлокотника стула.

— Говори, чёрт тебя дери!!! — крикнул Льюис и снова сжал в правой руке секатор.

— Не надо!!! Умоляю вас! Я всё скажу! — задыхаясь и пытаясь схватить хоть немного воздуха ртом, захныкав провыл отец Джакомо.

— Кто приказал отравить отца Бернардо? — включив диктофон на смартфоне, спросил Говард.

— Я не знаю его точного имени… У него их много и все фальшивые. Настоящего имени его никто не знает, только прозвище: «Девятый»! Ампула с ядом это его рук дело. Он просто принёс её мне и заставил растворить токсин в кофе отца Бернардо…

— Почему ты это сделал? — сосредоточенно спросил Льюис, чей блеск сосредоточенных глаз, выдал в нём хладнокровного убийцу.

— У меня не было выбора… Кардинал де Флюи не простил бы просто так мой долг… Дженнаро де Флюи — человек корыстный! Ему нравится собирать коллекции из душ. Он, словно, демон воплоти, прикрывающийся своей сутаной…

— Как его найти?

— Это один из приближённых магистра Доминиканского Ордена Бруно Кардоне. Он живёт в Ватикане, но каждую пятницу бывает у своего племянника в доме, который находиться где-то в предместьях Рима… Кардинал знает, кто такой «Девятый», на лацкане пиджака у него небольшой значок в виде головы дракона, держащего в своей пасти земной шар…

— Зачем отравили отца Бернардо?

— Он знал одну тайну… Большего мне неизвестно, — свесив от бессилия голову, закончил святой отец, проваливаясь в беспамятство, словно, в желанную негу, где стройность гор и облака, открывают дорогу в иной мир, а яркий белый свет указывает путь.

— Кто такой этот «Девятый»? — бросив на металлический столик окровавленный секатор, спросил Говард.

— Ангел… Ангел смерти!!

Глава 1

Пригород Рима.

Говард остановил запись на смартфоне, выключив диктофон, и убрал его в карман тактических брюк. Запах могильной сырости ударил ему в нос, словно нашатырь, дающий возможность не провалиться в беспамятство, потеряв сознание, после ранения. Там среди городских развалин, где за каждым углом поджидала очередь или замаскированный фугас, набитый до отказа осколками, валялись оторванные конечности, сохли лужи крови на цементном полу и существовали совсем другие ценности, далёкие от мирной жизни.

Льюис вытащил из кармана брюк пачку сигарет и, достав одну, жадно сжал её губами, продолжая смотреть на истекавшего кровью отца Джакомо. Говард чиркнул зажигалкой и сделал несколько затяжек, одновременно отрешаясь от всего и признавая собственное несовершенство. Люди проигрывают в своей жизни намного больше, чем обретают! С этим было бы глупо поспорить, но факт того, что сердце Льюиса ещё билось и он оставался на этой грешной земле, проклятой многими поколениями, но выжившей ради наивысшей цели. Нечто похожее было и с ним самим. Фортуна дарила ему жизнь, несмотря, на то, что порой выжить было гораздо сложнее, чем пасть смертью «героя», про которых говорят политики, призывая следовать их примеру, добавляя яркие эпитеты и определения…

Говард сделал ещё несколько затяжек и, выпустив изо рта табачный дым, бросил окурок в металлическое ведро с небольшим количеством воды, стоявшее в углу напротив генератора. Яркие лучи вечернего солнца пробивались сквозь щели заколоченных окон, падая на пыльный пол. Впереди было лето. Время короткой жизни, среди многоликости природного разнообразия…

Льюис зажмурил на мгновение глаза, почувствовав в затылке пронизывающую боль, и тут же положил правую ладонь на рукоять пистолета. В следующее мгновение он выхватил «SIG-Sauer» из пластиковой кобуры на ремне и указательный палец соскользнул со спусковой скобы на спусковой крючок. Раздалось несколько выстрелов и гильзы брякнули о половую доску.

Говард открыл глаза и посмотрел на безжизненное тело святого отца. Пули сорокового калибра нашпиговали его грудь свинцом, разорвав на части сердце и лёгкие. Это была мгновенная смерть! Возможно, лучший подарок, который только мог сделать для отца Джакомо Льюис. Он сунул пистолет обратно в кобуру, почувствовав на лбу проступившие капли холодного пота, которые тут же стёр рукавом тактической рубашки. Тишина своим густым туманом окутала пространство, словно, собираясь сыграть заунывную мелодию на скрипке рукой великого маэстро Паганини. Кудесник смычка и жертва договора с силами зла, давшими ему всё и ещё больше, чем можно представить, оставаясь вонючим налётом на языках бездельников и завистников, готовых проклясть всех подряд, лишь бы только не признаться в собственной никчемности!

Говард не умел жалеть! Эта черта была чужда для него! Как можно было быть снисходительным к кому-нибудь или чему-нибудь, если даже к себе он этого не применял?! «Чем меньше слабостей, тем больше совершенства!» — подобная философия не могла иметь роскошь снисхождения…

Сердце в груди Льюиса продолжало отбивать барабанную дробь, добавляя тем самым пульсацию в висках и сонной артерии. Боль в затылке продолжала нарастать, сводя с ума воспоминаниями и размытыми лицами знакомых силуэтов… Цена мудрости всегда и во все времена имела наивысшее значение — подобно призрачному замку Мунсалвешь, который рыцарь Персиваль увидел в конце пути, простирающийся над стройностью гор среди рассеявшегося тумана, будучи седым и уставшим от жизни.

Чудовищно хотелось пить. Но что эта была за жажда ему было непонятно, как и много других вещей, с которыми приходилось сталкиваться на пути, приведшим в очередной заброшенный дом, коих на его пути встречалось превеликое множество.

Говард отвёл глаза от безжизненного тела отца Джакомо, чья голова свисала вниз, и прошёл в большую комнату, которая больше всего походила на гостиную, где из мебели были только стол, пара рассохшихся стульев, полуразвалившийся шкаф с отломанной дверцей и старый дырявый диван с торчащими местами пружинами. Стиль мебели напоминал типичную мечту какого-нибудь хиппи из 60–70х годов XX века. Судьбу этих людей решило время, как и всё в этом мире! Наркотики, алкоголь, антисанитария и инфекции, сжиравшие иммунитет, уничтожили их, оставив от них лишь небольшой след в истории… Что же касается мебели, то пользоваться ей ещё было возможно. Говард был привычен к спартанским обстановкам и это даже вызывало в нём поток энтузиазма и циничных шуток в свой собственный адрес. Умение смеяться над собой — лучшее, что человек может сделать для себя самого!

Отец приучил Говарда к минимализму в быту, стараясь вырастить из него настоящего воина. Что же касается науки войны, типа «Сунь Цзы», то Льюис, будучи подростком, уже понимал, что эти средневековые понятия о ведении войны очень устарели, оставив актуальными лишь некоторые изречения, оставшиеся символами на все времена.

Льюис подошёл к столу и взял в руку пластиковую бутылочку с минеральной водой. Он отвинтил крышку и сделал несколько больших жадных глотков, чувствуя, что никак не может напиться. Солёный привкус оставлял приятные вкусовые ощущения, а горсть лекарств, отправленная в рот с большим количеством жидкости, попала в желудок. Психотропные препараты возвращали Говарда в рабочее состояние, возвращая из параллельной реальности, где он продолжал блуждать среди потерянного и не прожитого… Жизнь Льюиса упрямо катилась в тот самый сумрачный лес, где лишь выжженная земля и опалённые деревья, вели к реке, где ждал заполненный паром. Сумасшествие — это что-то странное и неопредёлённое, ведь каждый сходит с ума по-своему! Безумие Говарда было в поиске истины, чей след всё время исчезал между строк огромной книги жизни.

Учащённое дыхание и сердцебиение стали потихоньку стабилизироваться, как и боль в затылке, заставлявшая Льюиса сжимать зубы. Нервное напряжение постепенно выравнивалось под действием таблеток, но истерзанный труп в комнатке, более похожей на кладовку, чья грудь была нашпигована оболочечными пулями, не мог не огорчать!

Льюис сел на старый диван, из которого торчали пружины, и откинул голову назад, ощущая, как по его организму распространяется отрешённость и тишина. Он поднял с пола бутылку с лондонским джином, стоявшую рядом с обшарпанной ножкой дивана и свинтив крышку, сделал несколько глотков. Крепкий спиртной напиток высушил ротовую полость, оставив привкус ягод можжевельника на пересохших губах.

Говард встал с дивана, услышав скрип пружин, который издал этот предмет мебели, более похожий на рухлядь. Он поставил бутылку на стол, где хватало разных вещей, как нужных, так и просто откровенного барахла, найденного на досуге на чердаке. Журналы эротического содержания далёкой середины первого десятилетия XXI века, растрёпанная книга Шопенгауэра со следами разного рода человеческих грехопадений, пожелтевшие фото, старый кассетник с кассетой в деке и дневник бывшей хозяйки этого дома; почти целая жизнь семьи, чьи призраки могли летать по этим обветшалым от времени комнатам.

Льюис скинул с себя бронежилет, бросив его на диван, и подошёл к шкафу, рядом с которым стояла лопата. Он с отвращением схватил её за ручку, понимая, что копание могилы занятие не по его духу. Нет, Говард никогда не боялся запачкать собственные руки, поскольку «грязь» к «грязи» не пристаёт.

Он вышел из дома, пнув ногой входную дверь, чей скрип напрягал его слух. Желание смазать петли прерывалось в тот же момент, когда инстинкт самосохранения требовал использовать всё возможное для обнаружения противника, помимо датчиков движения, понатыканных в радиусе от 20 до 40 метров от дома.

Льюис вышел на свежий воздух под лучи вечернего солнца, частично слепившего его глаза. Говард зашёл за дом и, отступив порядка пары метров от небольшого цоколя, выложенного из булыжников, воткнул штык лопаты в сухую окаменевшую землю. В его памяти тут же всплыли воспоминания о Тунисе и той свалке, где пришлось провести около месяца, наблюдая за дельцами, любящими торговать списанным оружием, так и не дошедшем до утилизации.

Льюис продолжал копать могилу, стараясь при этом не думать ни о чём: почти так же, как люди погружается в своё хобби, когда что-то мастерят или собирают, сосредоточенно работая с любой деталью вне зависимости от её размера. Схожие ощущения испытывал и Говард, отдавая своему «хобби» всю внимательность и аккуратность.

Льюис выбросил из ямы лопату и, отдёрнув прилипшую к спине от пота тактическую рубашку, принялся вылезать из будущей «усыпальницы».

Говард вылез из могилы, глубина которой не превышала полутора метров. Он вставил в рот сигарету, достав её из пачки и, чиркнув зажигалкой, закурил. Льюис выпустил изо рта табачный дым и снова сделал глубокую затяжку. Вечернее солнце готовилось к очередному закату, потихоньку меняя цвет неба.

Говард затушил окурок пальцами левой руки и бросил его в металлическое ведро с небольшим количеством песка, стоявшее рядом с внедорожником. Льюис с трудом сглотнул небольшой остаток вязкой слюны во рту и направился в дом. Он знал, что ночь уже близко и скоро придут снова голоса, продолжая терзать его сознание, рассказывая о своих вечных пустых грёзах, потерянных жизнях и не сбывшихся мечтах… По сравнению с ними Говард был счастливым человеком, чья жизнь продолжалась, скорее, вопреки всему, чем для чего-то!

Льюис зашёл в дом и прошёл в кладовку, где тусклая лампочка, освещала безжизненное тело отца Джакомо, застывшее в положении сидя. Говард вытащил из кармана брюк на бедре выкидной нож и нажал на кнопку выброса лезвия. Воронёное лезвие разрезало липкую ленту на руках и ногах святого отца и тело брякнулось на пол. Скрипучие половицы издали свой приветственный возглас в виде характерного звука.

— Вот дерьмо! — выругался себе под нос Льюис и, схватив труп за ноги, развернул на грязном полу и потащил к только что выкопанному пристанищу.

Говард отпустил ноги отца Джакомо, бросив его тело рядом с аккуратно накиданным холмиком свежей земли. У данного природного запаха всегда в голове Льюиса всплывали определённые ассоциации. Они были далеки от понятия «могилы», а вот «траншея» или «позиция» были более близки.

Говард сбросил тело в могилу и принялся закидывать землёй. Он постарался утоптать грунт, однако, с природой ему было не тягаться. Она всесильна: умеет прощать и наказывать, понимать и принимать, но не умеет забывать!

Льюис вернулся в дом, поставив лопату рядом со шкафом, из которого воняло сыростью и чем-то похожим на отраву от клопов. Он плюхнулся на диван, который тут же издал скрип ржавых пружин, поприветствовав тем самым своего очередного постояльца. Лёгкий вечерний ветерок проникал в гостиную через разбитые окна и местами проломанные ставни. По бритой голове текли капли пота после земельных работ и хотелось выпить. Впрочем, данное желание довольно часто всплывало в мыслях Говарда, отправляя его в совсем в другую реальность, существовавшую параллельно и не пересекавшуюся с суетным миром.

Гостиную освещали несколько небольших прожекторов установленными на полу. Светодиодные лампочки давали нужный объём света, чтобы контролировать пространство и исключали темноту в тех местах, где можно было спрятаться. Льюис всегда был готов к появлению непрошенных гостей, для которых хватало «деликатесов» для угощения.

Говард встал с дивана и подошёл к столу. Он присел на рассохшийся стул, который издал характерный звуковой протест, но липкая лента — творит чудеса, а много липкой ленты подавно! Льюис пододвинул поближе к себе стакан и откупорил пробку на бутылке с виски. Купаж солодовых спиртов издал специфический аромат и заполнил пыльный стакан. Говард выпил треть стакана в два глотка и плеснул себе ещё. Он открыл ноутбук, чья связь осуществлялась с помощью небольшой спутниковой тарелки, развёрнутой на втором этаже вместе с другим оборудованием для стабилизации сигнала, и ввёл пароль доступа в операционную систему. Старый рассохшийся стул своим бесподобным ощущением чем-то напоминал ему цинковый ящик из-под патронов, от которого задница либо мёрзла, либо работал эффект сковороды, хорошенько пригретой палящим солнцем.

На экране ноутбука появился «рабочий стол» с множеством ярлычков и иконок для запуска разных программ. Разнообразие цветовой гаммы на экране резали уставшие глаза, раздражая рецепторы в головном мозге, который в данный момент работал исключительно на дерьмовом купажированным виски. Нечто подобное в старушке Британии пьют либо конченые алкаши, либо те, кто предпочитает подешевле и побольше.

Льюис потёр покрасневшие глаза и вошёл в поисковую систему и базу данных МИ-6, которая стала последним подарком человека, чей жизненный путь закончился трагически и Говард стал безмолвным свидетелем этого. Та спецоперация изначально была обречена на провал. Чёртовый Исламабад, похищенный агент под прикрытием, чьё спасение могло быть лишь гипотетическим, поскольку несколько «больших шишек» не захотели идти на уступки. В тех кругах себя скомпрометировать чем-либо, значит дать шанс конкурентам за твоё уютное и тёплое место в каком-нибудь просторном кабинете с дорогой мебелью тебя сожрать… Впрочем, вспоминать сейчас об этом не стоило, обсасывая собственные поражения и просчёты, которые остались давно позади… Да, прошлое не исчезает! Исчезаем только мы!

Льюис быстро набрал в поисковой строчке имя кардинала Дженнаро де Флюи и принялся ждать ответа, облокотившись спиной на спинку стула.

— Вот, чёртова мебель! — с досадой произнёс Говард, почувствовав небольшое шатание и скрип под собой. Он вернул взгляд на экран ноутбука, где уже в его распоряжении была информация, основанная на источниках МИ-6 и прочих спецслужб. С экрана на него смотрело фото кардинала де Флюи, чей орлиный нос, глубоко посаженые карие глаза, классическая короткая мужская стрижка чёрных волос, тонкие узкие губы и тяжёлый подбородок давали поразмыслить над святостью данного слуги Господа. Благостности в его лице точно нельзя было найти, но в наше такое странное время это, скорее, как правило, нежели исключение.

Льюис продолжил просматривать досье кардинала, которое не смогло его чем-то удивить. Кухню «Святого Престола» Говард за последнее время изучил хорошо, но большинство информации было поверхностной и обрывистой, приправленной в данном салате веточкой розмарина в виде слухов. Как известно, дыма без огня не бывает, а значит, даже данный спорный вид информации или дезинформации можно было использовать в собственных интересах.

Корни кардинала Дженнаро де Флюи происходили из Франции. Его отец, чистокровный француз, Филипп де Флюи был далёк от Господа, но очень близок к калабрийскому обществу, чей устав подразумевал легендарную «омерту». Ндрангета — неплохие ребята, только очень темпераментные и любители перейти все возможные грани. Калабрийская мафия — это отдельная субкультура, где расстаться с жизнью так же просто, как и затушить окурок в пепельнице. Филипп де Флюи, как владелец небольшого банка в Марселе участвовал в отмывание грязных денег, которые огромной прибылью текли от наркоторговли, уходя на время в Банк Ватикана, откуда возвращались уже «чистыми», но со снятым процентом. Схема была настолько проверенная, что о ней, конечно же, было известно, но слишком высокие покровители берегли данную золотую жилу, получая с неё свои проценты. Мать — итальянка, чьё настоящее имя было неизвестно. Симона де Флюи появилась как-то внезапно, словно, свалилась с неба. Предположения же были у всех одинаковые. Скорее всего, она была дочерью одного из крупных представителей Ндрангеты. Сорок восемь лет для кардинала считался возраст достаточно юный, впрочем, в этом аспекте Дженнаро де Флюи был не одинок. Времена менялись и у всего теперь имелся свой ценник. Происхождение из ордена Иезуитов добавляли необходимую деталь для столь быстрого продвижения в иерархии «Святого Престола». С этим монашеским орденом всегда было связано множество тайн и слухов, которые, порой, рождались, как грибы после тёплого летнего дождя. Однако, настоящие секреты там всегда умели хранить, ревностно оберегая их от внешних и внутренних угроз, а также других посягательств. Ватикан всегда был похож на красивую конфету в шикарной обёртке, дорогой швейцарский шоколад, а внутри жёсткий и горький леденец, о которой не просто можно сломать зубы, но и отравиться, почувствовав внезапно слабый аромат миндаля… Всё дальнейшее досье не добавляло никаких изюминок, скорее, было слишком типовое, чем, имеющее какаю-то значимую деталь… Связи в среде финансистов и Банка Ватикана были для него естественным аспектом, как и дружба с теневыми «коллекционерами», чья помощь в любой момент могла стать бесценной и незаменимой. Охрана из нескольких швейцарских гвардейцев в цивильном и бронированный автомобиль представительского класса для подобного «слуги Господа» были обыденной опцией, нужда в которой состояла лишь отчасти.

Льюис продолжил просматривать досье, остановившись на имуществе семьи де Флюи и её членах. В списке числились лишь племянник по отцовской линии: Ксавье де Флюи и его жена с детьми. Сам он продолжил дело своего деда, возглавив банк и несколько его новых отделениях, перешедших ему по наследству. Выбора у него не было, ведь семейное дело кто-то должен был продолжить и стать банкиром, а для него это являлось необходимостью, а не желанием. Связи в среде финансовых институтов Европы у него были в кармане, отошедшие к нему так же по наследству, как и банк. Что же касалось его жены, то о ней было слишком мало информации: только имя Фьорэлла, чьи корни происходили из Калабрии и её профессиональное отношение к музыке в виде прекрасного владения скрипкой.

Вилла семьи де Флюи находилась рядом с Тиволи, одним из самых живописных предместий «Вечного города», где легко можно было погрузиться во времена эпохи Возрождения. Дворцы, фонтаны, роскошные виллы, другая архитектура, имевшая свой колорит, и большое количество туристов, тем более в последние дни уходящей весны.

Говард понимал, что на вилле племянника кардинала, скорее всего, достаточно охраны и в её квалификации и профессионализме можно было не сомневаться, что в очередной раз ставило перед Льюисом сложную задачу.

Говард оторвал взгляд уставших покрасневших глаз от экрана ноутбука и обхватил правой рукой бутылку с виски, где ещё булькало немного крепкого спиртного пойла. Назвать это дерьмо благородным напитком, было бы кощунством по отношению к истинному односолодовому виски. Льюис откупорил пробку и, поймав обонянием отвратительный аромат, швырнул бутылку о стену. Звон разбитого стекла ударил по его слуху и осколки разлетелись по пыльному и грязному полу.

Говард взял бутылку с минеральной водой из упаковки, стоявшей под столом, и тут же отвинтил крышку. Чувство сильной жажды заставляло жадно пить воду, хотя Льюис понимал, что делать этого не стоит. Обманчивые ощущения искажали некоторые потребности организма. Говард понимал, что старость — это по большей части совсем не возраст, а состояние души и собственного организма, который изо дня в день продолжает слабеть. Не обязательно это физические проявления в виде пониженной активности и быстрой утомляемости, гораздо чаще это сигналы от собственной нервной системы. Психическое истощение так же, подчас, сбивает с ног намного сильнее, чем марш-бросок на многие мили в полной боевой выкладке.

Сумрачные тени, витавшие в этом заброшенном доме, неустанно продолжали мучить Льюиса. Нет, он их не боялся, понимая, что они существуют лишь в его голове, а предать их забвению невозможно, ведь, тогда так же придётся поступить и с самим собой! Говард принимал всё это, как наказание и одновременно помощь тех сил, о сущностях которых знал не так много. Порой, достаточно понимать, что это всего лишь безликие силуэты собственного чувства вины. Таблетки помогают забыться, но не решают проблемы. Человек сам должен сделать первый шаг в эту бездну, где узкий мостик окутан густым туманом. Здесь нужно просто слепо верить и ничего не анализировать, стараясь просчитать, что впереди за этим узким мостиком. За любой чертой кроется надежда, которую человек отрицает, готовя себя к роковому поступку… Понять это и принять — первый большой шаг на пути примирения с самим собой, но только для этого, порой, нужны долгие годы.

Льюис выпил пол бутылки минеральной воды и поставил её на стол рядом с ноутбуком. Он открыл чертежи виллы, а потом и картинку со спутника. Говард продолжал делать наброски в голове, пытаясь прийти к оптимальному варианту. Инфракрасный фильтр показывал передвижение охраны по вилле и оставалось выяснить временной режим обходов периметра, а также выявить самые опасные «точки» обзора.

Веки Льюиса тяжелели, не смотря на адреналин, чей высокий уровень до сих пор сохранялся в крови. Ему казалось, что ещё немного и он провалится в царство снов, где забвение и усталость дополняют тревоги и гулкие голоса, продолжающие звенеть в ушах. Раздирающий крик и желание, как можно скорее проснуться, будут душить и продолжать жечь душу, которая давным-давно превратилась в пепел. Ветер времени разносил угольки своими резкими порывами, и они оседали средь дорожной пыли…

— Чёртова мебель! — чуть слышно выругался Говард, когда рассохшийся стул издал скрип. Он чуть опёрся на спинку стула, потёр ладонями мокрое от холодного пота лицо и закрыл глаза. В одно мгновение он очутился среди просторных шотландских полей и строгой стройности гор, скалистых обрывов, на которые бросались языки беспокойной морской воды. Где-то рядом Льюис слышал голос отца, звавший его к себе, чтобы продолжить очередной поход. Искажённые оттенки, разломанные кусочки мозаики и тишина, сквозь которую чуть было слышно тысячеголосое эхо… Зелёная лужайка заднего дворика отчего дома в Лондоне и приветственный лай радостного пса, готового всегда встретить своего маленького хозяина… Такой верности и преданности Говард больше не встретит и не увидит в своей жизни, но память никогда не даст забыть этого!

Легкая заунывная музыка смычком пробежала по натянутым струнам скрипки, и звонкий альт добавил звона и мелодичности музыкальным инструментам. Штраус, Вивальди, Моцарт — бесподобные композиторы и исполнители! Их имена и музыка были великолепны и загадочны. Музыка во все времена открывала людские души и старалась их изменить. Всё проходит и наступает тишина!

Говард открыл глаза и вернул свой взгляд на экран ноутбука, продолжив изучать виллу племянника кардинала.

Стрелки наручных тактических часов перевалили за восемь вечера, а цифры на небольшом участке циферблата напомнили, что сегодня пятница.

Время не умеет остановиться и подождать людей, когда они будут готовы для очередного важного шага в своей жизни. Его миссия в этом мире — продолжать отсчёт, хладнокровно пробегая по делениям циферблата. Быть всегда к чему-либо готовым: это опыт и сила духа, которые нельзя потерять!

Льюис встал со стула, чувствуя слабость и ломоту в теле. Ноги подкашивались, а в голове стоял туман. Свет светодиодных прожекторов резал глаза, заставляя их слезиться, и наконец, задуматься о полноценном сне.

Говард ухмыльнулся сам себе и подошёл к медицинскому чемоданчику, который лежал на ящике из толстого пластика. Он поднял крышку и достал из ячейки шприц-тюбик. Льюис снял зубами колпачок с иглы, выплюнув его в пластиковое ведро с использованными расходниками медицинского назначения. Говард вколол иглу в дельтовидную мышцу на левой руке и сделал инъекцию. В шприце-тюбике находился препарат военного назначения, позволявший организму работать на полную катушку. Силы появлялись буквально из неоткуда, однако, побочные действия подобных препаратов были крайне вредны для здоровья, но это никогда не волновало командующий состав. Для них всегда был важен результат, а потери они всегда имеют место быть. Выживают сильнейшие — таков закон природы и оспаривать его точно никто не собирался!

Льюис внезапно почувствовал резкий прилив сил. Одного из атлантов, держащих на себе небо, заменить он, конечно, не смог бы, но выполнить поставленную самому себе задачу — вполне!

Говард закрепил на себе бронежилет и зафиксировал с помощью велкро разгрузочную панель, которую заполнил запасными магазинами для пистолета-пулемёта «HK MP-7 PDW». В остальные подсумки зашли парочка гранат, глушитель и прочая мелочь.

Льюис взял с металлического стеллажа пистолет-пулемёт и тут же раздался щелчок карабина одноточечного ремня на антабке, перекинутого через плечо. Он накинул на себя ветровку, спрятав тем самым «HK MP-7 PDW» на правом боку и вышел из импровизированной «оружейки», сделанной на скорую руку, поскольку, не мог знать сколько в общей сложности проведёт здесь времени. В шутку это пристанище можно было назвать «Замок забвения», где живёт лишь пустота…

Льюис зарядил в рукоять пистолета-пулемёта магазин на сорок патронов и потянул на себя ручку затвора, дослав тем самым патрон в патронник. Говард шмыгнул носом, чувствуя, что вот-вот чихнёт от той пыли, которая здесь была повсюду, напоминая ему о песках полуразрушенных построек из песчаника, где устроить засаду было на раз-два. Там в Аравийской пустыни, где жара выжигает песок, превращая его в мутные куски стекла, даже такое убежище ценится на вес золота, тем более если есть хоть небольшой фрагмент крыши, случайно выживший после взрыва заряда гранатомёта. Льюис часто вспоминал регулярные рейды и спецоперации в пустыне по уничтожению лагерей террористов. Ночные перестрелки, леденящий ночной холод, брызги крови на лице и приборе ночного видения, лихорадочно сжатая пистолетная рукоять штурмовой винтовки и всегда лёгкое отрывистое нажатие на спусковой крючок. В таких местах никогда нельзя было расслабляться даже на сотую долю секунды, а крики раненных сослуживцев, подтверждали этот факт, постоянно бередя незаживающие раны на сердце Говарда. Он знал, что эта боль никогда не затихнет! Смерть всегда рядом и дышит в затылок, холодком пробегая по позвоночнику. География мест здесь не имеет никакого значения, как и те, кто тебе противостоит: разномастные террористы или экстремисты Ирландской Освободительной Армии. В своей жестокости они могли вполне равноценно конкурировать, но те же баски могли разбавить эту конкуренцию своими фирменными «галстуками».

Льюис вытащил из кобуры на ремне «SIG-Sauer» и сменил в нём полупустой магазин на полный. Он проверил работу тактического подствольного фонарика и стробоскопа, вернув пистолет в кобуру.

Мысли в его голове продолжали сменять одну на другую. Он резко выдохнул и вышел из дома, закрыв дверь на навесной замок. Ничего лучшего в его распоряжении не было, но для подобного пристанища этого было достаточно. Говард подошёл к своему внедорожнику, продолжая бороться в собственных мыслях с противоречиями, которые не давали ему покоя. Он потянул на себя дверную ручку и залез на водительское сидение. В салоне царила духота, сводившая его с ума. Льюис запустил двигатель и включил климат-контроль, но раздумья не оставляли его в покое. Одно слово «демократия» вызывало у него ассоциацию в виде субстанции из уксуса и серной кислоты, дополняемой дешёвым сахарным клубнично-ванильным сиропом. Всё вкусно, сладко, но при этом ты быстро и мучительно умираешь, не понимая в чём собственно дело!

Говард опустил рычаг стояночного тормоза и ударил по газам. Щебень выскочил из-под колёс, разлетевшись в разные стороны, а внедорожник выполнил поворот. Льюис выехал на грунтовку, наслаждаясь опускающимся вечерним солнцем на линию горизонта. Жара в салоне «Фольксвагена» не отступала, частично напоминая о шедевре средневековой литературы, написанной великим Данте Алигьери. Возможно, «Ад» в его понимании и воображении слишком избирателен для грешников, но самой сути это не меняло!

Говард включил габаритные огни и вырулил на трассу. Мысли о том, что его могло ожидать на вилле, занимали в его голове достаточно места, но в его распоряжении были лишь предположения. Он понимал, что подобная штурмовая акция без подготовки — это сумасшествие и голый экспромт, приправленный постоянной импровизацией за гранью разумного… Однако, девиз САС был взят не с пустого места: «Кто рискует — побеждает»! эта была чистая правда! Безумие не имеет границ, а жажда в очередной раз сыграть с судьбой в рулетку, поставив всё на «Зеро», вариант наркотической зависимости. Да, инстинкт самосохранения — это важный аспект, но, когда человеку нечего терять, остановить его ничто не в силах!

Льюис добавил газа и обошёл на крутом вираже впереди идущую фуру. Мысли о том, подрезал он её или нет, исчезали где-то среди аккордов альтернативы, которая звучала из стереосистемы. Всё было, как в далёкой молодости, где нет никаких правил, кроме твоих! Жёсткие басы, ударные, низкий тембр и бас-гитара барабанили по его слуху, не давая, расслабиться и потерять концентрацию. Говард добавил громкости и нажал посильнее на педаль газа. Внедорожник продолжил набирать обороты, продолжая приближаться к Тиволи.

Красивый закат и ночь, до которой был всего лишь один шаг, сопровождали Льюиса, добавляя ему душевных сил. Именно того, чего Говарду так не хватало, но собственная клятва не давала ему возможности отказаться от этой, пусть и абсурдной борьбы. Льюис понимал, что за порогом тайных обстоятельств всегда в тёмной комнате скрывается деньги и власть. Этих двух таких «родственных душ» всегда сопровождают единые обстоятельства. К этому Говард был готов, веря, что где-то там за линией горизонта, где закат и рассвет встречается с единой параллелью, живёт истина и покой…

Льюис съехал с окружной дороги, миновав пост карабинеров, которые о чем-то очень долго разговаривали с водителем «Дукатти», чья нервозность очень напрягала правоохранителей.

Мотоцикл был для Говарда неким символом свободы, хотя он его никогда не имел, но пару раз брал прокатиться у сослуживца в годы службы в САС, когда судьба вновь забрасывала в тренировочный центр в Херефорде, где тренировки в разное время суток перемежались с регулярной выпивкой для снятия стресса…

«Прошлое — это не хорошо и не плохо. Прошлое — это то что у нас есть!» — слова инструктора в очередной раз зазвучали в его голове, отдавая звоном громких фраз, в которых всегда находилось место сарказму и неподдельной житейской мудрости.

Льюис бросил взгляд на навигатор, напоминавший о том, что до прибытия остаётся совсем немного. Он сжал в руках рулевое колесо, продолжая чувствовать напряжение не желавшее покидать его сознание и тело. Говард выключил стереосистему. Время музыкальной паузы бесследно исчезало, подмигнув на прощание, последним мрачным по звучанию аккордом.

Вилла Ксавье де Флюи была совсем рядом. Внезапно в голове Льюиса всплыла фигура координатора спецопераций из МИ-6, который очень любил расписывать все миссии до сотой доли секунды, не имев при этом никакого оперативного опыта. Он ему в общем-то был и не нужен, ведь, его эго всегда тешило ощущение собственной важности. Для него не играло никакой роли, что его дед состоял в палате лордов. Это он принимал как само собой разумеющиеся. Так, собственно, и рождаются образы «профессионалов». Они каждый день приходят на работу утром, наливая кружку кофе из кофемашины или чай. Садятся за рабочий стол и начинают расписывать чужие судьбы, а вечером, «прополоскав» рот ста граммами односолодового выдержанного скотча, убирают папки с грифом в сейф и просматривают личную электронную почту. В хорошем расположении духа они покидают кабинет, небрежно застегнув пиджак на одну пуговицу, и направляются к служебному автомобилю. Дорога домой бывает разная! В их случае это посещение закрытых клубов и просмотр матчей английской премьер-лиги в записи по платному телевидению.

Говард плавно затормозил, припарковавшись рядом с кустарниками на небольшой дорожке. До виллы было порядка ста метров без наличия возможности где-либо укрыться. Остаться незамеченным было практически невозможно. Наличие инфракрасных камер наблюдения рядом с виллой и на периметре было обыденностью. Коптеры были более сложной проблемой, но и тут было всё не безнадёжно.

Льюис опустил дверное стекло и заглушил двигатель. Он взял в правую руку бинокль, который лежал на переднем сидении и поднёс к глазам. Режим ночного видения заработал и Говард стал просматривать местность более тщательно. Множество кустарников в виде живой изгороди с композициями из выложенных камней дополняли мощёные брусчаткой дорожки, создавая единую художественную композицию. Этакая эстетика с функцией покрытия в виде снайперского огня, без возможности от него укрыться. Фонарные столбики с камерами наблюдения шли, как небольшое дополнение. Вилла напоминала цитадель, которая могла бы пережить очень долгую осаду. Стиль архитектурного исполнения в духе позднего ренессанса хорошо вписывался в единый образ Тиволи, где было множество подобных изысков даже для самых искушённых ценителей.

Льюис положил бинокль обратно на переднее сиденье и в очередной раз услышал напоминания прекрасного женского голоса о том, что он не доехал до указанного места. Чарующий тембр вместе с мягким произношением на итальянском языке, напомнил Говарду одну сочную «волонтёрку» с Катании, которую подцепил случайно в центре города. Её формы раскрывали истинную красоту темпераментных южанок, а загадочный взгляд карих глаз и аромат цитруса чёрных длинных волос разжигали воображение. Молодость — это не только физическое состояние и возраст, это ещё и душа, ведь, без неё первое и второе не имеет никакого смысла.

Льюис взял в руки с переднего сидения планшет и тут же паролем разблокировал его. Он запустил приложение синхронизации и удалённого доступа к камерам видеонаблюдения. Внезапно развернувшееся небольшое «окно» на рабочем столе высветило бегущие строки с беспорядочным набором цифр и символов, взламывая тем самым шифрование сигнала и управление камерами.

Говард сделал несколько глотков минеральной воды из бутылки и вернул её обратно в держатель рядом с подлокотником. Приложение взломало и получило доступ к сигналу и управлению камерами видеонаблюдения. Пусть, это и было просто, но без нужного софта решить подобные проблемы малой кровью, практически, невозможно.

Льюис вытащил из бардачка бафф, который тут же натянул на голову, закрыв тем самым нижнюю часть лица. Он провёл сопряжение со своим смартфоном, перекинув удалённое управление с планшета на более компактное устройство. Говард вылез из машины, ощутив на вспотевшем лбу лёгкий прохладный ветерок. Небольшой холодок в очередной раз пробежал по позвоночнику и импульсом ударил в затылок, заставив сжать зубы. Снова и снова природа напоминала Льюису, что он несовершенен и слаб. Его судьба была целиком в руках неведомых ему сил, но при даже при всём при этом нужно было бороться и продолжать идти вперёд. Пусть часто хотелось всё послать ко всем чертям и забиться в угол какого-нибудь бунгало на берегу Карибского моря, где тишина по ночам поёт штилем колыбельную, а багряный рассвет возвращает надежду…

Говард подошёл к багажнику и поднял дверцу вверх. Он снял с себя ветровку, которую бросил на цинк с патронами, рядом с запасной канистрой бензина. Льюис быстро сформировал административный подсумок, рассовав всякую мелочь по «ячейкам» внутри и добавил к этому всему смартфон. Говард застегнул молнию и закрепил подсумок на велкро-панели в районе грудины на модульном бронежилете. Он взял бронешлем, на шрауде которого был закреплён прибор ночного видения, и надел его на голову. Льюис застегнул застёжку в районе низа щеки и поворотом «колёсика» под шлемом на затылке, зафиксировал плотно бронешлем. Говард выдвинул приклад пистолета-пулемёта и включил коллиматорный прицел. Зелёная точка резко вспыхнула, а левая рука опустила на глаза прибор ночного видения. Льюис отрегулировал одноточечный ремень пистолета-пулемёта и навинтил на ствол глушитель.

Ноющая боль в голове и тревожное чувство вины не собирались исчезать в неизвестности и продолжали мучить Говарда, постоянно прокручивая перед его глазами застывшие фрагменты из его жизни. Потерять — гораздо проще, чем обрести, а обрести сложнее, когда знаешь сущность людей! Это одновременно наказание и награда, но чего из этих двух «сестриц» больше не подскажет никто и ничто на земле.

Льюис опустил дверцу, закрыв багажник, и перемахнул через кустарник, приземлившись на правое колено. Впереди был небольшой марафон по преодолению открытого участка местности до периметра. Говард вытащил из административного подсумка смартфон и выбрал самый подходящий ему маршрут до каменной стены. Он заложил в настройки удалённого доступа минимально возможный тайм-аут в виде помех на сигнале камер наблюдения и начал движение. Быстрое передвижение в пригнувшемся состоянии от кустарника к кустарнику с преодолением препятствий в виде небольших изгородей, как растительного происхождения, так и выложенных из камня, напоминали ему что он уже не молод. Частичная одышка и пульсация в районе мозжечка, переходящая к вискам, конечно же не добавляли оптимизма, но и принимать подобные проявления близко к сердцу было глупо! Льюис не мог знать, где и когда истечёт последнее мгновение его жизни и переживать по этому поводу тоже было на грани идиотизма, которым он пока, к счастью, не страдал.

Говард подбежал к выложенной из камня стене и, спустившись на корточки, прислонился спиной к стене. Ночная темнота, словно тёплая ладонь матери, проскользила по его щеке, оставив ощущение ангела-хранителя, который никогда не опаздывал на помощь к нему. Объяснить этот факт Льюис не мог, стараясь жить здесь и сейчас. Говард медленно встал на ноги и в двойном прыжке зацепился за край стены. Он тут же подтянулся и перемахнул её, приземлившись на сочный зелёный газон. Его взгляд упал на красивую небольшую постройку, выполненную в португальском стиле с частичной облицовкой, белой штукатуркой и бледно-оранжевой черепичной крышей. Рядом тянулась узкая мощёная дорожка с редкими столбиками освещения в шахматном порядке.

Льюис снял пистолет-пулемёт с предохранителя, переведя переводчик огня на одиночные выстрелы, и стремительным быстрым шагом добрался до постройки. Он прильнул спиной к стене, вслушиваясь в безмолвие, прекрасно зная, что его мгновения, как смертельно опасны, так и желанны.

Говард глубоко вдохнул, ощутив аромат конского навоза и характерные непарнокопытным звуки. Нечто похожее ему приходилось нюхать на виллах у шейхов в Эмиратах, Катаре, Эр-Рияде и, конечно же, в лагерях террористов в Аравийской пустыне, куда временами заглядывали различные эмиссары в ожидании «показательных выступлений». Полевые командиры боевиков, а также главы террористических ячеек любовались на «воинов Аллаха», подготовленных головорезами из легендарной «Black Water». В этой жизни очень много противоположностей, противоречий и антагонистов, но объяснить себе, кто же он был на самом деле: «плохой» или «хороший» не имело никакой возможности.

Льюис осторожно продвигался к сквозному проходу конюшни, продолжая вдыхать стойкие ароматы сена и дерьма. Говард замер и прислонился левым плечом к стене. Он вытащил из кармана тактических брюк небольшое зеркальце в стальной оправе и увидел силуэт охранника в строгом костюме тёмного цвета со светлой сорочкой. На лаковые туфли падал тусклый свет лампы, создавая сероватый блеск посреди стриженой лужайки.

Льюис убрал зеркальце и вернул пистолет-пулемёт «HK MP-7 PDW» на предохранитель. Он вытащил из пластикового подсумка на правом комербанде выкидной нож и плавно нажал кнопку выброса лезвия. Чуть слышный щелчок обнажил воронёную сталь с обоюдоострым лезвием. Говард плавно вынырнул из-за угла, попав в проход конюшни. Он пригнулся и стремительным, тихим, но быстрым шагом направился к охраннику. Льюис сжал в ладони рукоять выкидного ножа, но ржание проснувшихся и внезапно разволновавшихся лошадей, заставило его сделать кувырок в сторону и очутиться по счастливому случаю в чистом пустом стойле. Говард прижался к металлической глухой перегородке, продолжая слушать волнительное ржание лошадей. Как всегда, без «сюрпризов» не получалось, но без них не так щекочет нервишки, позволяя постоянно оставаться в нужном тонусе.

Льюис поймал хладнокровным взглядом через прибор ночного видения часть силуэта охранника, который приближался к лошадям. Его аккуратные шаги отдавали небольшим цоканьем каблуков туфель о кафельный пол.

— Чёртов садовник! — резко выругался охранник. — Опять нажрался, козёл вонючий?! Когда тебя только хозяин выгонит?! — продолжал охранник, не стесняя себя в эпитетах и формулировках, пропитанных злобой.

Внезапная тишина оборвала ржание лошадей. Одному Богу было известно, почему это произошло, ведь предпосылок к этому не было. Говард понимал, что здесь что-то не так, ведь, лошади бы точно не стали проявлять своё волнение к человеку, который о них заботился и чистил стойла.

Охранник обернулся и поднял левую руку, где в рукаве должна была находится часть гарнитуры рации, а именно микрофон.

Льюис понимал, что риск нарваться на пулю слишком велик, ведь, скорее всего, его обнаружили, но бдительный секьюрити не собирался играть в Рэмбо, рискуя быть убитым, а решил позвать подкрепление.

Говард соскользнул спиной по металлической перегородке, бросил две монеты на кафель прохода, что заставило охранника опустить левую руку и потянуться к пистолету в плечевой кобуре, и очутился за спиной бдительного секьюрити. Льюис молниеносным движением схватил охранника за подбородок левой рукой и плашмя вонзил вороненое лезвие ножа в район ствола головного мозга. Раздался едва слышный всхлип и тело секьюрити обмякло, а Говард плавно затащил его в стойло, держа за подбородок и не вытаскивая лезвие ножа из смертельной раны. Льюис положил убитого охранника на кафельный пол лицом вниз и вытащил воронёное лезвие ножа из раны, обтерев сталь о пиджак.

Волнение у лошадей возобновилось и Говард поспешил «свалить» из конюшни, на ходу сунув нож в подсумок на комербанде, но шестое чувство внезапно остановило его и заставило вернуться. Льюис схватил охранника за щиколотки и волоком вытащил из конюшни, сбросил тело в кусты, где воняло какими-то удобрениями. Неприятные пощипывания в носу вызывало у Говарда чих, но он сдержал себя и растворился во тьме за конюшней. В голову снова влезли воспоминания, возвращавшие его в Конго, где закон, в прямом смысле этого слова, одна большая «условность», как и во множестве других стран Центральной Африки. Это всегда был сложный регион, где террористы легко могли устроить атаку с применением нервнопаралитического газа, унёсшую бы много жизней не только местных жителей, но и тех, кто пытается им помочь. Льюис прекрасно знал, что эта «помощь» — одна большая мистификация, ведь в подобных условиях можно с лёгкостью проводить любые исследования вакцин и препаратов неясного назначения. ВОЗ и Красный крест всегда придерживались своих интересов, ведь, бескорыстно в этом мире, практически, ничего не делается!

Белая пена, застывшая на уголке рта и губах, трясущиеся в конвульсиях тела, лихорадка и множество других проявлений агонии.

Атака зарядами гранатомётов, грохот пулемёта, установленного в кузове ржавого пикапа, осколки, летящие в разные стороны после взрыва, и шальные пули, свистящие над головой, всё это тоже Африка, где тишина наступает лишь в глубине джунглей. Лунный свет струится на листья деревьев и высокую траву, а звуки ночных хищников щекочут нервы…

Льюис продолжал движение вглубь виллы, перепрыгивая через коротко постриженные кустарники. Он прильнул к невысокой декоративной изгороди и вытащил из подсумка на модульном бронежилете небольшой монокль. Говард быстро оценил обстановку, руководствуясь, как своим разумом, так и инстинктом самосохранения. Для него было не секретом, что время поджимало и нехватку одного из охранников скоро заметят и пошлют поисковую группу, которая едва ли будет вооружена лишь пистолетами и лёгкими бронежилетами скрытого ношения.

Льюис ещё раз просмотрел территорию у дома, где неописуемая красота и роскошь сливались в единое целое. Каменные мостики через небольшие декоративные водоёмчики, альпийские горки, клумбы с цветами и две беседки, выполненные из дерева и окрашенные белой краской; на всё это великолепие можно было смотреть бесконечно. Одним словом, дизайнер хорошо знал свою работу и точно не остался без внушительного гонорара.

Архитектурный комплекс представлял из себя дом средних размеров, два гаража и несколько хозяйственных построек, где оригинальные дизайнерские решения добавляли вилле уюта. Каменные стены были местами выложены дорогой плиткой работы португальских мастеров, которую дополняли флористические решения, исполненные в виде кованых креплений для горшков с вьющимися растениями. Домик для охраны находился чуть в стороне от основного комплекса, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

Говард перевёл взгляд на площадку у парадного входа в дом, где круговое движение, украшал фонтан с амурчиками. Рядом стояли несколько припаркованных машин и одна из них была чёрным «Мерседесом» представительского класса с номерами Ватикана.

Охрана спокойно прогуливалась у фонтана и парадного входа, двери которого были открыты настежь. На крыше и балкончиках никого не было, что вызывало у Льюиса двойственное чувство и объяснить его он не мог. Опыт — вообще нельзя объяснить! Им просто пользуются, а не размышляют над целесообразностью того или иного!

Говард убрал монокль в подсумок на бронежилете и опустил ПНВ на глаза. Он вытащил ЭМИ-гранату и плавно выдернул чеку, метнув её на расстояние порядка двадцати пяти метров. Раздался небольшой шум и свето-поглощающие частицы разлетелись в разные стороны. Освещение тут же замигало и потухло. Льюис схватился правой рукой за пистолетную рукоять «HK MP-7 PDW» и, перемахнув за каменную изгородь, стал двигаться к площадке с круговым движением, где стояли ещё две машины, помимо «Мерседеса» кардинала.

Охранники озадаченно переключили своё внимание на освещение, которое помигивало чуть заметным светом, как при перегрузке электросети.

Льюис расчётливо воспользовался лёгким замешательством охраны и прошмыгнул мимо площадки с фонтаном и автомобилями. Кустарник помог ему остаться полностью незаметным и приблизиться к запасному входу в дом, рядом с которым находилась беседка посреди небольшой лужайки, окружённой кустарником и узенькими декоративными дорожками.

Охранники озадаченно продолжали смотреть на освещение, сопротивлявшееся с нестабильностью электросети. Легкое недоумение и настороженность овладели ими, но не застали врасплох.

— Гвидо! Что с освещением? Его коротит. Проверь электрощит и возьми с собой Зденека. Не нравится мне всё это.

— Здесь не только с электросетью проблемы. Камеры наблюдения так же глючат.

— Будьте осторожны! Внимание, всем охранникам, запрос статуса!

Говард слышал переговоры настороженных секьюрити. Ещё немного и они всё поймут и обнаружат мёртвого коллегу рядом с конюшней. Время не просто поджимало, а оно буквально сгорало подобно спичке. Льюис вытащил из подсумка ЭМИ-гранату и, выдернув чеку, метнул в район запасного входа. Освещение замигало и почти затухло, как и камеры наблюдения в непосредственной близи.

Говард оторвал правое колено от газона и, пригнувшись стремительно ринулся к запасному входу, украшенному декоративной лепниной в виде витиеватого узора. Его сердце билось всё сильнее и сильней. Адреналин, подобно наркотику, затмевал разум, оставляя Льюису лишь его собственный инстинкт, который никогда его не подводил.

Говард оказался перед запасным входом и сюрприз в виде вышедшего прям на него, практически, из неоткуда охранника ни в коем случае не смутил его. Льюис ударил секьюрити костяшками пальцев в кадык и добавил локтем в район челюсти. Резкий всхлип и хрип охранника, словно, запустил в голове и теле Говарда особую программу, понять работу которой было невозможно, но её результаты предстанут перед криминалистами в виде множества писанины и прочих прелестей их работы.

Льюис добавил охраннику ударом локтя в район позвоночника и тот повалился на мощёную камнем площадку около ступеней, так и не оказав никакого сопротивления. Говард, словно, стремительный поток воды просочился в дом и вытащил из кобуры на ремне «SIG-Sauer P» с глушителем, взведя резким движением большого пальца правой руки курок. Он сжал в руках пистолетную рукоять, держа оружие перед собой, готовое в любой момент выстрелить.

Сердце Льюиса, будто, замерло и он по-настоящему почувствовал, что жив. Это было подобно наркотику, который отравляя организм, срывал голову и вызывал чувство эйфории. Описать это невозможно! Это нужно ощутить каждой клеткой своего организма, где живут противоречия и наши страхи.

Говард оказался в небольшом холле, откуда уходили в разные стороны небольшие коридоры, а прямо на него смотрела массивная деревянная лестница с резными балясинами.

Принимать решения в этой жизни всегда непросто, особенно когда на это выделено не больше пары секунд, а иногда и того меньше. Льюис быстро вбежал на лестницу и, на одном дыхании преодолев её, свернул в коридор, который заканчивался просторным залом. Его уверенный стремительный шаг и сосредоточенный взгляд сквозь прибор ночного видения, рождали в нём ту сущность, пугавшую временами самого Говарда.

Внезапное появление в конце коридора двух встревоженных охранников с фонарями в руках и готовым к стрельбе оружием не стали для Льюиса сюрпризом. Мысленно он уже видел их и их судьбы, но всегда помнил, что в этом мире нет ничего того, чтобы не заканчивалось.

Говард ускорил шаг и, прыгнув вперёд, проскользил по дорогому паркету. Указательный палец правый руки несколько раз выжал спуск и лязг стали затвора возвестил о прогремевших выстрелах, звук которых частично поглотил глушитель. Пули сорокового калибра разорвали шею одному охраннику, а другому нашпиговали грудь разорвав пакетную броню жилета скрытого ношения. Кровь из сонной артерии фонтаном брызнула в сторону, а тело распласталось на полу. Другой охранник повалился на небольшой столик с журналами, упав на паркет вместе с ним.

Льюис вскочил на ноги, бросив взгляд на журнал комиксов о Бэтмене, слетевшего со столика и теперь валявшегося на полу. Говард закрыл на мгновение глаза, понимая, что становится старым для такой работы. Приближающая старость и усталость очень хорошо сбивает с человека дерзость и жёсткость, которых всегда бывает с избытком, пока мы молоды и полны сил. Льюис почувствовал, как на лбу проступили капли холодного пота, сопровождающие любую нервную перегрузку.

Он стремительно влился в зал, где стоял рояль и небольшой подиум с мягкими стульями. Там всегда во время светских приёмов играл маленький оркестр музыку Моцарта, Вивальди, Штрауса и множество других композиторов, оживляя этот мёртвый зал.

Льюис слышал быстрые шаги, которые приближались из разных коридоров. Говард сжал в руках рукоять пистолета и проскользил по паркету, попав под рояль, где расположился на спине, держа на мушке оба коридора. Как всегда, плану с минимальным количеством жертв не суждено было исполниться. Это не то, что огорчало Говарда, скорее делало его безразличным к происходящему, продолжая выполнять то, что он считал необходимым!

Шаги приближались, стуча своим звонам по вискам Льюиса, будто заставляя его пожалеть о том, к чему стремится и от чего не хочет отступать. Частичное сумасшествия и нежелание примириться с потерями провоцировали новые случайные жертвы и, пока, у них не было конца.

Говард выжал спусковой крючок, скользнув перед этим указательным пальцем в тактической перчатке по спусковой скобе. Лязг воронёной стали затвора и пули со стальным сердечником сбили одного охранника с ног, раздробив коленные чашечки и разорвав мениски. Секьюрити сбило с ног, и он распластался по полу, выронив из руки пистолет, который проскользил по паркету, а фонарик покатился к стене и только оборванный пулей крик, застыл в этом безжизненным зале. Из пробитой головы вытекало мозговое вещество вперемешку с кровью, и отблеск луны в этой мутной луже, оставил на душе Льюиса очередную царапину. Он понимал, что рано или поздно придёт и его время! Это было неизбежно! Всё зависело от того, что ему ещё приготовила судьба.

Говард сделал перекат, выкатившись из-под рояля и, встав на колено, встретил очередного охранника упреждающим огнём, снова выжав спуск. Гильза взмыла вверх и брякнулась о паркет, покатившись в сторону. Пуля навылет пробила правое запястье секьюрити и пистолет выпал из его руки. «Glock 17» упал на пол, и охранник бросил фонарик ориентировочно туда, откуда прилетела пуля, ранившая его в руку.

Льюис увернулся от фонарика и произвёл выстрел в пол рядом с секьюрити, который вытащил из бокового кармана выкидной нож. Лезвие блеснуло в темноте, а «SIG-Sauer» Говарда встал на затворную задержку, возвестив о том, что пора подумать о полном магазине. Однако, сейчас была проблема поважнее.

Кровь струилась по руке охранника, и он сделал выпад в сторону Льюиса, но он отбил тычковый удар левой рукой в сторону и врезал секьюрити в район паха и добавил рукоятью пистолета по лбу. Пульсация сонной артерии не отвлекала Говарда, скорее возвращала ему силы от очередной дозы адреналина в крови. Потом будет трещать голова, ныть грудь и болеть душа, но это будет потом, когда тишина и безмолвие придёт к нему, чтобы вершить над ним собственное правосудие.

Льюис нажал на кнопку выброса магазина на пистолете и сунул его в небольшой универсальный подсумок слева на комербанде. Он сменил магазин с пустого на полный и спустил рычаг затворной задержки. Левая рука Говарда стала поднимать охранника, который был в нокдауне и не в силах его оказывать какое-либо существенное сопротивление. Говард поставил его на колени и глушитель пистолета ткнулся в его короткостриженый затылок.

— Хватит дрожать, как селёдка, после вылова! Лучше отведи меня к своему хозяину! Это не просьба. Живо! — схватив охранника за шиворот и подняв его на ноги, жёстким, но не громким голосом, произнёс Льюис. Глушитель снова воткнулся в затылок секьюрити, который продолжал бороться с собственным страхом, пытаясь оценить прошедшую жизнь с разных проекций, чувствуя, что ещё хочет пожить.

— Хорошо, хорошо, — дрожащим голосом произнёс охранник и, стараясь не делать резких движений, повёл Говарда вперёд.

Льюис знал, что секьюрити сейчас думает только о своей шкуре и он не собирался становиться бессмысленной очередной жертвой этой ночи. Говард положил левую руку на его левое плечо. Это был больше психологический приём, нежели «полуфабрикат» для «живого щита». Однако, Льюис не знал, что ждёт его в следующую секунду, а пугало его то, что ему было абсолютно всё равно. Огорчало Говарда лишь одно: то, что его простая искренняя мечта никогда не исполнится…

Секьюрити продолжал вести Льюиса вглубь второго этажа, чьё внутреннее убранство было сложно оценить какой-то определённой суммой. Множество картин и скульптур, антиквариат, старинные часы разных эпох и даже те, где для работы присутствовала обычная вода. Пусть точность подобных механизмов оставляла желать лучшего, но их ценность и цена от этого не падала.

Говард понимал, что первое место, куда направится большая часть охраны, непосредственно, где находится хозяин дома. Ведь, секьюрити не могли знать к кому в «гости» пришёл незнакомец, но, правда, теперь это в любом случае не имело никакого значения.

Охранник и Льюис, вынырнув из-за угла, вошли в столовую. Говард понимал, что он ничего не чувствует, кроме пустоты в груди. Он знал, что здесь его уже ждали стволы пистолетов телохранителей банкира, а также швейцарских гвардейцев, охранявших кардинала де Флюи, и это не было для него сюрпризом.

— Отпусти его, мать твою! И Бросай оружие! Подкрепление, где вы? — слова главы охраны банкира звучали уверенно и в них легко было почувствовать «хозяина положения». Подкрепление спешило, но это не влияло на Льюиса никак.

— Отпустите меня, пожалуйста! Я не хочу умирать! — испуганно и протяжно-тревожным голосом промолвил охранник, продолжая ощущать у затылка пистолетный глушитель.

— Бросай оружие, тебе говорят!

Говарда посетило ощущение, будто, время замерло, а с другой стороны, мчится с бешеной скоростью, «где же конец всему?!» — спросил мысленно сам себя Льюис, ощущая себя проклятым множеством людей и судьбой.

Говард снял левую ладонь с плеча охранника и выдернул чеку из свето-шумовой гранаты, которая находилась в подсумке. Он потянул гранату за корпус и тут же слетела предохранительная скоба, отскочив в сторону. Льюис мягким движением бросил гранату на паркетный пол, и она покатилась к ногам телохранителей и охраны кардинала.

— Твою ж, мать!!! — вскрикнул начальник охраны, бросив взгляд на гранату, катившуюся по полу.

Говард отпрыгнул вправо, очутившись рядом с парадной лестницей, по которой поднималось подкрепление. В следующую секунду раздался гулкий взрыв и яркая вспышка света. Льюис сунул пистолет в кобуру на ремне и, вытащив из подсумка осколочную гранату, выдернул чеку, звон предохранительной скобы поглотил ещё больший шум, разразившийся громом в столовой. Говард бросил гранату в район низа лестницы и, схватив в руки пистолет-пулемёт, висевший через плечо на одноточечным ремне, поверх бронежилета, вскочил на ноги и стремительно вошёл в столовую. Одиночные быстрые выстрелы застали охрану врасплох после взрыва свето-шумовой гранаты, прошивая бронежилеты скрытого ношения бронебойными пулями винтовочного типа.

Ответный огонь со стороны телохранителей и швейцарских гвардейцев был крайне непродуктивный. Свето-шумовая граната внесла свой вклад в расстановку сил, как минимум уровняв их, а как максимум добавив преимущество Льюису. Взрыв осколочной гранаты на лестнице нашпиговал нескольких охранников осколками, добавив тем самым хаоса в происходившее в доме.

Говард словил несколько пуль девятого калибра в грудную бронеплиту своего бронежилета, что заставило его отшатнуться. Арамидное волокно и климатическо-амортизационный подпор погасили большую часть удара, исключив запреградную травму и толком не повлияв на эффективность прицельного огня.

Сопротивление было подавлено и в столовой воцарилось безмолвие, прерываемое детским всхлипыванием. Шоковое состояние семьи банкира было легко объяснимо. Детей, как и жену к подобным ситуациям нельзя подготовить, да и сам Ксавье в данной ситуации не находил своего места. Постоянный хозяин положения внезапно оказался беззащитным, несмотря на все свои деньги, охрану, связи в разных эшелонах государственной власти. Льюис понимал, что полиция едва ли объявится на вилле, но исключать полностью этого было неоправданной глупостью. Когда человек находится между жизнью и смертью, то готов на всё, что только возможно! Это простая психология, где даже умные слова Зигмунда Фрейда были не нужны!

— Никому не двигаться, тем, кто ещё мыслит немного пожить! — хладнокровным спокойным тоном произнёс Говард, так, чтобы его точно каждый смог услышать. Он выпустил из рук пистолет-пулемёт, где магазин был практически пуст и вытащил из кобуры на ремне пистолет, направив его в сторону детей, которые дрожали от страха, обхватив голову руками и продолжали сидеть на стульях за обеденным столом. По деревянным ножкам стульев текла моча, разбавлявшая кровь мёртвых телохранителей и швейцарских гвардейцев, погибших в попытке закрыть семью хозяина и кардинала де Флюи. Страх парализовал всех, как детей, так и жену Ксавье. Сам банкир неотрывно смотрел на Льюиса и его поднятые вверх руки ходили ходуном. Кардинал же, будто, застыл на стуле, а его взгляд застыл на трупе швейцарского гвардейца, чьё мёртвое тело лежало в луже крови.

На обеденном столе царил апокалипсис в виде разбитой посуды, стрелянных гильз и пищи, которая была уже не пригодна к использованию. Кровь пропитала белоснежную скатерть и запах пороха щекотал в носу.

— Что вам нужно? — робко и тихо спросил кардинал, пытаясь встать из-за стола со стула, но из этого у него ничего не выходило. Тело не слушалось его разума, а сам разум находился в состоянии коллапса.

— Не стоит так волноваться! Мне нужны, только вы кардинал и ваша правда! — произнёс спокойным беспристрастным голосом Говард.

— Но, я ничего не знаю… Я лишь слуга Господа… — растерянно, дрожащим голосом произнёс Дженнаро де Флюи, на чьём лице никак не исчезала замершая гримаса, подобно той, которая появляется у человека пытающегося закрыться от пули в голову ладонями рук.

— Я не думаю, что все так просто! Вы же знали отца Бернардо из Доминиканского Ордена и знаете о человеке, убившего его. Точнее о том, кто отдал приказ… Отец Джакомо перед смертью признался, что вы так же виновны в смерти отца Бернардо. Люди не врут в подобные моменты… Кто такой «Девятый»? Я жду ответов и без них не уйду. Не стоит провоцировать меня и узнавать на что я готов, чтобы получить эту информацию! — сжав в руках рукоять пистолета, произнёс Льюис.

— Но, я не могу об этом сказать! — растерянно протяжно и тихо промолвил кардинал.

— Я вижу, вам больше всего нравятся страдальцы! Думаю, вы любите искать новых святых мучеников, так может поищем их среди присутствующих?! Выбор здесь богатый и разновозрастной, так и разнополый… Просто подарок для столь содержательного времяпрепровождении, — окинув сидящих за столом домочадцев банкира и его самого, с циничной усмешкой добавил Говард. Он, и в самом деле, не знал, насколько далеко готов зайти в поисках правды. Ему не хотелось думать о том, что везде и во всём правды и лжи бывает строго поровну. У всего в этом мире, как и у любой монеты: аверс и реверс. Смотришь на одну сторону и видишь ответ, не задумываясь о том, что на другой стороне так же есть ответ… Многоликость заблуждений, суждений, трактовок, доказательств, чтобы в конце пути, возможно, постичь истину…

— Постойте не делайте ничего плохого! Молю вас, так же, как и любое возможное божественное проявление! — начал Дженнаро де Флюи, медленно поднимаясь со стула и чувствуя, как подкашиваются его колени. Кардинал осознавал, что подобным людям не предлагают деньги. Они им не нужны! Для них деньги это такой же ресурс, как информация, оружие или боеприпасы. Такие люди ищут не правду, а оправдание для себя, пытаясь заслужить Божью милость раскрытием заговоров, тайн и борьбы со злом! Не нужно больше жертв! Я скажу, что вы хотите, но не убивайте больше никого…

— Правда всегда дорого стоит?! Не правда ли, синьор де Флюи?! — с издёвкой сказал Льюис, продолжая, держать кардинала на мушке. — Всем выбросить свои смартфоны на стол и зайти в кладовку.

Ксавье и его жена оставили свои смартфоны на обеденном столе и медленно стали подниматься со стульев. Дети продолжали дрожать, обхватив головы руками, но руки родителей смогли немного привести их в чувства. Они зашли в кладовку и закрыли за собой дверь.

Льюис подошёл к двери в кладовку, переступая через мертвые тела охранников, и положил левую ладонь в тактической перчатке на спинку деревянного стула. Он подпёр им дверь, чтобы оттуда не смогли выбраться и, вновь, навёл «SIG-Sauer» с глушителем на кардинала. — У нас мало времени! Я слушаю!

— Вы меня убьёте? — испуганно спросил Дженнаро де Флюи.

— Всё будет зависеть от вас и ваших ответов! — посмотрев в глаза кардинала сосредоточенным взглядом, произнёс Говард. Прибор ночного видения частично мешался для установления психологического контакта, поскольку оставлял выражение его глаз недоступным для синьора де Флюи. Льюис достал из административного подсумка смартфон и включил диктофон.

— Отца Бернардо никто не хотел убивать! — начал кардинал, аккуратно присев на стул за обеденный стол. — Однако, существовала возможность, что он сможет докопаться до ряда фактов, которые становилось всё сложнее и сложнее от него скрывать. Каждый человек в этом мире чья-то марионетка или кукла для спектакля, режиссёр которого всегда остаётся в тени. Иногда ты знаешь его имя, его слабые места, сущность, но какая-то мелочь постоянно не даёт свершить над данным негодяем или негодницей справедливый суд. Ведь, тогда мы должны осудить и себя самого… Его решили убрать с театра действий, как и его терциария, верного пса, фанатично и преданно служащего ему. Видимо, этот пёс сейчас передо мной…

— До чего мог докопаться отец Бернардо? — монотонно спросил Льюис, продолжая, параллельно размышлять над словами кардинала. В них присутствовал не только смысл, но и то, в чём Говард не решался себе признаться. Это был не психологический приём подавления со стороны синьора де Флюи, а всего лишь желание задеть Льюиса.

— Отец Бернардо был не простым доминиканцем. Он был рыцарем Ордена Хранителей Меча. Он и его братья вели борьбу не просто с ересью, но и с сильными мира сего. Следы Ордена Хранителей вы найдёте в Сиене в аббатстве Сан-Гальгано. Это предместье городка Колли ди Травале. Оно находится в тридцати километрах от Сиены. Как выйти на них, я не имею ни малейшего понятия! Что касается «Девятого» то это человек. Его настоящего имени я не знаю, у него много псевдонимов и тайн. Он работает на Таинственный Синдикат.

— Что это за Синдикат?

— Не знаю о нём толком ничего, кроме того, что эта одна из структур, так называемого «теневого правительства».

— С какой целью этот человек выходит на вас?

— Синдикату нужны свои люди в Ватикане, и я не думаю, что одинок в данном аспекте. Просто никто не знает другого в лицо! Мне больше нечего сказать…

Льюис остановил запись на диктофоне и убрал смартфон обратно в административный подсумок.

— Что вы решите?

— Решает только время, синьор де Флюи! — обойдя стол и зайдя за спину кардиналу, ответил Говард. — Я же, человек… Та самая марионетка, как вы выразились! — усмехнувшись, добавил Льюис и, взмахнув рукой, ударил Дженнаро рукоятью пистолета чуть выше ушной раковины по голове.

Кардинал без чувств распластался на обеденном столе, а Говард исчез в следующее мгновение в тёмном коридоре. Он спустился по лестнице, перескочив через двух мёртвых и одного тяжело-раненного охранника, лежавших на ступеньках. Льюис выскочил из дома на площадку, где шумел фонтан и были слышны звуки приближавшихся экипажей полиции и карабинеров.

Говард сунул пистолет в кобуру на ремне и плюхнулся на водительское сидение чёрного «Альфа-Ромео». Он тут же запустил двигатель и ударил по газам. Льюис вынырнул с территории виллы, взяв лобовым ударом запор кованых ворот, и оставил отлетевшую часть бампера на мощёной дороге. Говард выжал педаль газа и направился к месту, где оставил свой внедорожник…

Глава 2

Цюрих. Сорок лет назад.

Тёплое весеннее солнце ласково припекало чёрный седан «Альфа-Ромео», который плыл по извилистой дороге, словно, уж, скользящий по водной глади заводей тихой реки. Средний силы поток воздуха проникал в салон автомобиля через опущенное наполовину дверное стекло и трепал собранные в хвост чёрные волосы профессора Паскуалины Сильвани. Дорога открывала живописные места, а также стройность и строгость Альп, приласканных яркими лучами солнца. Сказочные пещеры, оскалы скал, величественное Цюрихское озеро и неповторимый воздух, которым невозможно надышаться; всё это великолепие было родиной синьорины Сильвани, где жило не только её сердце, но и душа. Здесь она родилась и выросла, тут были сделаны её первые шаги в осознанно выбранной ей профессии. Учёный и врач-генетик — это больше, чем профессия! Это призвание, такое же, как и руки хирурга, несущие в этот мир надежду, разделяя жизнь и смерть, не смотря, на то, что силы человека и природы не могут тягаться друг с другом. Люди неизбежно проиграют в этом сражении, но борьба будет продолжаться: за каждый день, месяцы или годы, а может всего за один час, за который, порой, можно успеть сделать больше, чем за большую часть жизни.

Паскуалина добавила газа, нажав на педаль акселератора и положила правую руку на рычаг коробки передач. Солнце время от времени продолжало светить в лобовое стекло, падая на линзы солнцезащитных очков профессора Сильвани. Мгновения далёкого детства, всплывавшие в памяти, часто бередили душу, а жизнь вела дальше по уготованному серпантину горных дорог с его спусками и подъёмами. Прошлое и настоящее всегда рядом, но Паскуалина считала, что человеку принадлежит лишь те секунды, которые происходят здесь и сейчас. Прошлое — это совсем другое! Человек его хозяин лишь отчасти, потому что не в силах что-либо изменить. В нём есть присутствуют: наука, наказание и мудрость, способная превратить тяжёлые испытания в счастье! Думать о превратностях собственной судьбы профессор Сильвани не хотела думать, разбавляя мгновения смятений циничностью и сарказмом колких шуток. Её жизнью была наука и научные работы, имевшие достаточный вес в среде учёных генетиков и врачей, лечивших врождённые патологии. С каждым новым поколением процент генетических заболеваний рос в пугающих масштабах, но Паскуалина была уверена, что это только лишь малая часть огромного айсберга, скрытого ледяной водой.

Профессор Сильвани поправила своими изящными пальцами левой руки солнцезащитные очки, и вернула ладонь на руль. Загородные ландшафты с сочной зеленью, горы, чистое небо и стройные деревья потрясали воображение, рождая в нём сюжеты для детских сказок. Благородные рыцари, коварные разбойники, злые колдуны и колдуньи, а где-то рядом и тем не менее вдалеке, спящая принцесса, которая верит, что очнётся от принизывающего холода вечного сна. Сказки — это один из элементов культуры любого народа, так же наследие с оплавленным отпечатком сургуча на временных летописях. Культура народов мира для Паскуалины была любимым хобби. Изучение цивилизаций и динозавров, которых очень любила, собирая всевозможные статуэтки на эту тему, заботливо выставляя их на стеллаже в гостиной. Главная романтика в жизни профессора Сильвани — это была помощь людям! Она очень хотела победить смерть, особенно детскую. Малыши, умиравшие от генетических патологий и мутаций, подобно острому лезвию наносили раз за разом удар под сердце. Паскуалина не отчаивалась и с ещё большей озлобленностью бралась за работу, продолжая верить в собственные силы и свой разум.

Профессор Сильвани на мгновение посмотрела в зеркало заднего вида и тут же перевела внимание на приборную панель, постоянно контролируя скоростной режим. Стать случайной жертвой «прикрас» горной дороги не входило в её планы, хоть, пусть и до наполеоновских масштабов ей было очень далеко. Плавно переключая механическую коробку скоростей, она не выпускала из левой руки руль и продолжала слушать одну из местных радиостанций. Приятная и лёгкая музыка лучшего всего настраивала её на рабочий лад, в отличие от «Летучего Голландца», который лишь подходил для активного штурма очередной ступени на профессиональной лестнице. Её коварство заключалось в триумфе, местами с признаками лицемерия и зависти, способным раскачать любую лестницу, не смотря, на кажущуюся прочность. Искажение реальности и сладкие речи, были одним из самых звонких тревожных сигналов. Научная среда — это особая клоака, где после падения, тебя с удовольствием ещё и присыплют отборной и вонючей грязью. Всё это имело место быть, но сейчас ей бояться было некого, кроме самой себя. Загадочная научная работа, которая открывалась перед ней и маячила возможным открытием, имевшим возможность изменить этот мир.

Новенькая чёрная «Альфа-Ромео» была подарком её работодателя и очень нравилась своей хозяйке, дополняя её отменный вкус во всём и в автомобилях в частности. Дорога уходила всё дальше от города ведя по извилистой дороге, ландшафтом напоминавшей человеческую судьбу. Ветер скользил по её овальному миловидному лицу, ласково щекоча своим потоком небольшую горбинку на носу, подчёркивавшей некую эстетичность и грацию. Мраморный цвет кожи добавлял всему образу аристократичности, хотя «голубой крови» в её жилах не текло. Молодость и красота способна исправить множество недочётов в жизни, но эти две «сестрицы» слишком изменчивы и жестоки. Они привыкли уходить по-английски из гостей и никогда не возвращаться, оставляя после себя лишь множество вопросов и осколки разбитых желаний и одной большой, красивой мечты…

Паскуалина плавно переключила рычаг коробки передач, став, немного набирать скорость. Небольшой прямой участок дороги приближал её к своему месту работы. Ветерок, проникая в салон, продолжал ласкать её шелковистую кожу лица, а также напоминал о его прикосновениях. Возможно, это был мужчина всей её жизни или очередной бурный и по-своему темпераментный роман. Если бы кто-то ещё несколько месяцев из её подруг сказал бы, что у неё произойдёт знакомство с послом СССР в Швейцарии, то она бы лишь рассмеялась… Однако, жизнь любит делать нам сюрпризы и искусно шутить над своими «игрушками». В детстве мы решаем судьбы своих игрушек, а позже сами становимся разного рода фигурками, которыми играет судьба. Человек не хозяин своей любви, а только участник и от его чувств ничего не зависит!

Профессор Сильвани свернула с дороги в сторону клиники, которая своим уникальным архитектурным комплексом, открывалась перед ней. Это здание больше всего походило по своей сути на замок, где хранились тайны и секреты, а её целью было частично их приумножить. Наука всегда и во все времена уводила своих «рабов» в далёкие края, где знания вели непримиримую борьбу с Божественным. Выиграть в те времена мысль не могла, а её адептов щекотали пеклом костры Святой Инквизиции на площадях. Наука, которой Паскуалины отдала много лет и свою юность, а также часть молодости, показывала несовершенство человека и его уязвимость, постоянно тыкая этим в очередную кучу экскрементов. Теорию Дарвина можно поливать грязью во время самых жарких полемик, бравируя тем, что её автор был масоном, но отрицать возможность его трудов было глупо и недальновидно! Любой учёный, даже самый умный имеет мотив для своих исследований, подобно преступнику, желающему исполнить свой «чёрный» замысел… Однако, пусть дубина неандертальца не вводит в заблуждение! В этом мире всё условно! Йети и интеллектуал многим схожи! Разница лишь в воспитании и развитых способностях индивидуума. Истина всегда посередине и рождается в битве противоречий!

Профессор Сильвани аккуратно припарковала свою машину на стоянке возле клиники, перемежая размышления о науке с поиском настоящего женского счастья. Пусть, это отчасти лишь красивый миф, но красота, именно, и спасает этот мир изо дня в день! Да, она очень разная и подчас непонятная, но со временем её тёмные штрихи превращаются в разноцветные.

Мечты всегда заводят людей очень далеко, и профессор Сильвани была не исключением из этого правила. Ей, как и любой девушке средних лет с блестящей карьерой хотелось обычного женского счастья! Боль от одиночества становилось с каждым новым годом всё сильнее и сильнее, а красивая сказка продолжала обходить её стороной. Большая крепкая семья, где царит верность друг другу, сплочённость, радость и крепкая дружба. Большой дом, счастливые дети, взаимоуважение; это совсем не жизнь ото дня ко дню, когда не думаешь, что будет завтра, а проживаешь всё здесь и сейчас.

Профессор Сильвани припарковалась на своём месте и плавно подняла рычаг стояночного тормоза. Она заглушила двигатель «Альфа-Ромео» и вытащила ключ из замка зажигания. Рычаг переключения коробки передач стоял в нейтральном положении, а в лобовое стекло продолжало светить яркое утреннее солнце, припекая пластик приборной панели. Паскуалина сделала глубокий вдох чистого альпийского воздуха, который, словно, ласковая волна дотронулся гальки берега. Всё становилось таким странным и бессмысленным, будто Рождество без украшенной ёлки и коробок с подарками. Эти мысли часто возвращали профессора Сильвани в страну детства, где все были живы, где можно было побыть внучкой. Ценность этого всего человек может понять лишь с годами, почувствовав на серебристых висках холодный и сырой ветер осени.

Паскуалина открыла дверцу автомобиля и плавно поставила на асфальт сначала одну ногу, а затем вылезла из машины. Безупречность её фигуры, где во всём сохранялась золотая середина делала её образ идеальным, а харизматичность и темперамент добавляли к этому великолепие и содержательность. Она одёрнула чёрный жакет делового костюма, где юбка до колена дополняла деловую строгость во внешнем виде. Нет, конечно же, профессор Сильвани любила красивые эффектные платья, умея, вовремя сменить образ учёного на романтичную леди. Её средний рост добавляли каблуки туфель от пяти и до семи сантиметров. Милое овальное личико, аккуратный носик с небольшой горбинкой и обворожительные зелёные глаза с глубоким, проницающим взглядом.

Профессор Сильвани поправила на левом запястье золотые наручные, отглаженный воротник белоснежной блузки, который лежал поверх ворота жакета и, наклонившись, взяла с переднего сидения кожаный портфель. Она закрыла дверцу автомобиля на ключ и энергичным шагом направилась к парадному входу клиники. Грациозность движения и идеальная осанка, магически приковывали к ней внимания, но при этом ей всегда нравилось оставаться недоступной. Возможно, это был способ спрятаться самой за себя, подобно одному из многих приём психологической защиты и не показать свою стеснительную душевную наготу.

Паскуалина бросила взгляд на компактный циферблат наручных часов и потянула на себя дверную ручку входной двери. Опаздывать куда-либо была не в её стиле! Пунктуальность и профессор Сильвани были настолько близки друг другу, что их разобщённость могла говорить лишь о серьёзных проблемах.

Паскуалина оказалась в просторном светлом фойе, которое буквально купалось в лучах утреннего солнца и суетливый персонал клиники добавлял к этому великолепию движения. Очень часто чего-то подобного и не хватает таким исследовательским заведениям, где темнота коридоров и полумрак приёмных и фойе нагнетает на психику настроение того, что человек уже, даже не вступив в бой, уже проиграл. Природа умеет удивлять свои творения, как Господь Бог! Пусть, часть учёных закоренелые атеисты, но найти Бога им всё равно суждено. Да, это будет путём отрицаний и несогласий, богохульств и насмешек, но судьба любит потешаться над человеком и его утверждениями. Насмешка над наукой не такая явная, но именно обрыв логической цепочки и последовательности мышления говорит о слабости учёного. Для профессора Сильвани всё это было очевидно, но стремлений найти совершенство среди изъянов не угасало в её сердце и сознании.

Паскуалина на мгновение замерла посреди огромного фойе, в очередной раз проникнувшись рабочим настроением. Она стояла посреди «муравейника» из медицинского персонала, врачей и пациентов, терпеливо ожидавших своей очереди на рецепцию. На стенах красовалась эмблема клиники в виде аббревиатуры букв «HV». Пожелания доброго утра и здравия, окутали слух профессора Сильвани, и она направилась к проходной научно-исследовательского блока.

— Здравствуйте, профессор! С добрым утром! — улыбнувшись, произнёс охранник, заложив большие пальцы рук за толстый кожаный ремень, на котором висела закрытая кобура. Тёмно-зелёная форма с фуражкой и аббревиатурой клиники на кокарде и пряжке, дополнял бейдж и блестящий жетон из металла жёлтого цвета, создавая единый строгий образ.

— И тебя, с добрым утром, Себастьян! — кивнув головой в ответ и слегка улыбнувшись, ответила Паскуалина. Она энергичной походкой вошла в длинный коридор, вспоминая вчерашний скучный вечер, проведённый наедине с собой, а также, медицинской документацией с кучей форм и отчётов. Жажда прочтения научной статьи не покидала профессора Сильвани, но подобный праздник получался не таким частым, как хотелось.

Паскуалина прошла по небольшому холлу, созданного специально для минут расслабления и погружения в несколько иной мир. Стены были выложены плиткой цвета тёплой морской волны и синевы холодных глубин. Сочетание несочетаемого и две такие непохожие друг на друга фауны, нанесённые кистью художника-мариниста.

Профессор Сильвани сняла солнцезащитные очки, завернула за угол, очутившись в очередном длинном коридоре и оказалась у двери своего кабинета. Она вытащила из кармана жакета связку ключей и отперла дверь. Её рук коснулась дверной ручки и Паскуалина зашла в свой кабинет, стены которого были выложены светлой голубой плиткой с вкраплениями белого цвета. Этакий морозный узор, напоминающий о генетическом материале, хранившийся при очень низких температурах.

Профессор Сильвани закрыла за собой дверь и положила на стул, стоявший у двери, кожаный портфель. Она открыла небольшой металлический шкафчик, где висел её белоснежный медицинский халат и зелёный хирургический костюм. Паскуалин сняла с себя жакет, повесив его на вешалку из шкафчика, и надела белый халат, который не стала застёгивать на пуговицы. Её отражение в зеркале частично взволновало её из-за задумчивости, написанной на лице. Она закрыла дверцу шкафчика и услышала звонок телефона, который неприятно дребезжал, словно, несмазанная повозка на горной дороге. Профессор Сильвани подошла к своему рабочему столу, выполненного из массива дуба, и сняла телефонную трубку, приложив её к уху:

— Слушаю, — звонким голосом ответила Паскуалина.

— Доброе утро, профессор! К вам синьор Ривейра, — бодрым голосом известил охранник с проходной.

— Спасибо, Себастьян! Проси, — ответила она и мягко положила телефонную трубку. Профессору Сильвани было чуждо понятие «секретарь» и иметь его в своём распоряжении ей никогда не хотелось. Как можно руководить кем-то, если не умеешь порой понять самого себя?! Настоящих людей науки тяжело понять! Они живут совершенно в другом мире и понять его обычному человеку очень сложно. Здесь даже условный «принц на белом коне» должен быть особенный, как и сказочная страна, где волшебство имеет корень в алхимии, а не какой-то околесицей, называемой заклинания, пробормоченные сумасшедшим колдуном или колдуньей.

Паскуалина обошла массивный стол, где царил творческо-научный беспорядок, и села на рабочее кресло, придвинувшись поближе к столешнице. Профессор Сильвани быстро разгребла ворох ненужных бумаг на столе, часть которых отправила в корзину для бумаг, а остальное уложила в папку и убрала в ящик стола. Она перелистнула настольный календарь, где, как всегда, были пометки, выполненные шариковой ручкой, сделанные на скорую руку. Их всегда было достаточно, но главные заметки имели двойное подчёркивание, что обозначало приоритет последовательности событий рабочего дня.

Паскуалина опустила свой взгляд на бумаги, которые лежали отдельно от всех, скреплённые красной скрепкой. Она быстро просмотрела их, понимая, что время на основательное изучения у неё сейчас нет, но это напрямую относится к тем исследованиям, ради которых, поставила свою подпись в контракте с весьма «жирными» финансовыми условиями и солидным гонораром за успех. Профессор Сильвани перевернула бумаги, услышав стук в дверь. Это был заученный рефлекс, выполняемый на подсознательном уровне, объяснить который было невозможно!

— Входите, — ровным голосом произнесла она.

Дверь открылась, и в кабинет зашёл мужчина, одетый в чёрный костюм, рост которого был выше среднего. Овальное лицо и относительно короткая стрижка, довольно хорошо сочетались друг с другом. Его возраст колебался от тридцати пяти до тридцати восьми. Он аккуратно закрыл за собой дверь и прошёл вглубь кабинета. Лоренцо присел на небольшое кресло, стоявшее около рабочего стола Паскуалины, и закинул ногу на ногу, удобно расположив руки на подлокотниках.

— Здравствуйте, профессор Сильвани! Какой сегодня прекрасный день! — сплетя пальцы рук на коленях, начал синьор Ривейра.

— Прекрасие дня состоит не только в погоде, и вам это хорошо известно! — сосредоточенно дополнила Паскуалина, откинув спину на спинку офисного кресла.

— Не стоит усложнять то, что должно оставаться простым, профессор! Как идут работы? Требуется ли какая-то моя помощь?

— Не люблю «лирические отступления» в науке! За это она умеет наказывать и делать людей рабами собственных желаний, — продолжила профессор Сильвани, взяв в правую руку перьевую ручку, и стукнула её металлическим корпусом по крышке стола. — Что касается первых результатов, то они есть. Пусть, пока они кажутся по большей части научной фантастикой, а работы по евгеники бредом сумасшедшего! Однако, именно психи стояли у истоков многих открытий, изменивших этот мир. Не мне вам об этом рассказывать! — вертя перьевую ручку пальцами правой руки, говорила Паскуалина. — Ваше предложение по работе меня удивило именно искушением неизведанного! Создать совершенных клонов с определёнными генами, способностями и многим другим это требует времени. Труды Йозефа Менгеле и его учёных помогли нам, но падение Третьего Рейха усложнила нашу задачу. Часть работа «доктора-смерти» бесследно исчезли и только одному Господу Богу известно, что с ними стало! Выявить формулу сверхчеловека не так сложно, хотя, повторюсь, здесь больше научная фантастика, чем реальная теория. Сюда так же можно добавить, что теория и практика всегда ходят по разные стороны улицы, но добиться того, чтобы в кариотипе этих людей было по 56 хромосом, в отличие от обычных людей, у которых их всего лишь 46 хромосом, задача явно не одного дня.

— Профессор Сильвани, мы постарались собрать для вас и вашей исследовательской группы максимально полный объём материалов. Найти что-либо ещё будет очень проблематично, ведь, часть материалов действительно исчезли в неизвестном направлении. Следы во времени отыскать гораздо сложнее, чем среди современного бардака!

— Синьор Ривейра, я не могу вам полностью гарантировать выполнение возложенной на меня миссии. Это вы отлично понимаете!

— Я понимаю это профессор! Наш Синдикат готов на дальнейшие весьма серьёзные траты, но нам нужен результат! Постарайтесь оправдать моё доверие, профессор Сильвани. Да, и ещё… Мы набрали женщин для вашего исследования. Они полностью отвечают всем критериям, определённые вами и смогут родить подобных загадочных детей, — сосредоточенно ответил синьор Ривейра и посмотрел в глаза Паскуалине. В них хотелось раствориться и исчезнуть. Данное пленение и очарование он не мог объяснить самому себе желая владеть этим сокровищем. Лоренцо знал, что у всего в этом мире есть своя цена, а деньги, лишь средство для достижения цели.

— Деньги, как всегда, решают всё, синьор Ривейра? — с какой-то степенью укора в голосе, спросила профессор Сильвани. Она понимала, что собственная совесть не даёт ей покоя. Очень сложно быть и учёным, и врачом одновременно! «Принцип доктора Франкенштейна» никто и никогда не отвергал, понимая, что создание всегда уничтожает своего создателя в той или иной степени.

— Конечно же! — с ноткой циничности в голосе ответил Лоренцо. — Впрочем, профессор, в вашем случае это правило работает таким же образом, — добавил он и, задумавшись на мгновение, изобразил насмешку на лице. — На этой земле нет святых и каждый идёт к своей цели теми путями, которые ему доступны! Вам это известно не хуже моего.

— Нет, синьор Ривейра! Всё не всегда так, как вы говорите. Этот мир был бы совсем другим без фанатичной преданности того или иного человека своему делу. Для этих людей деньги такой же мусор, как и рваные листы писчей бумаги в моей корзине рядом со столом, — положив ручку на поверхность стола и встав с офисного кресла, произнесла Паскуалина. Она подошла к окну, где открывалась живописная панорама на Альпы, спокойно дремавшие под лучами солнца.

— Внутри вас, профессор Сильвани, скрываются две противоположные друг другу сущности, и я надеюсь, что в итоге победит та, которая не имеет в своём анамнезе идеализма…

— К нашему разговору не хватает лишь добавить политики, — оборвав речь Лоренцо, резким тоном произнесла Паскуалина и продолжила смотреть в окно.

— Политика — это не женское дело, профессор! — улыбнувшись, поделился своим мнением синьор Ривейра.

— А, что же по вашему мнению женское дело? — обернувшись и подойдя к рабочему столу, спросила Паскуалина.

— Не знаю точно… Наверное, женское дело — это всегда оставаться женщиной! Профессия здесь имеет второстепенное значение.

— Вам нужно было быть философом, синьор Ривейра. Это смогло бы разбавить ваш материализм, — добавила профессор Сильвани и услышала звонок телефона. Она тут же села на рабочее кресло и протянула правую руку к трубке телефона.

— Не буду вас более задерживать, — произнёс Лоренцо и встал с кресла. — Жду вашего отчёта о набросках по исследованию в течение трёх дней. Хорошего дня, профессор! — сказал синьор Ривейра и покинул кабинет. Дверь плавно закрылась, щёлкнув язычком дверной ручки, и только телефон продолжал громко звенеть на столе.

— Слушаю, — коротко бросила в трубку Паскуалина и прижала её к уху.

— Здравствуй, дорогая!

— Виктор! — ощутив лёгкость на душе, произнесла профессор Сильвани и улыбнулась. — Здравствуй, любимый! Твой звонок всегда особый праздник посреди серости буднего дня.

— Тебе нужно было быть драматургом, любимая! Ты, видимо, не совсем правильно выбрала профессию, — тонко пошутив, дополнил он. — Мне удалось неимоверной ценой вырваться в Цюрих! Уже точно не помню, кому пришлось продать собственную душу и где расписаться кровью, но мы вечером увидимся!

— Ну, у тебя и сравнения, любимый! — засмеявшись, сказала Паскуалина. Она на мгновение закрыла глаза, представив в своём воображении образ Виктора, его чарующую улыбку и неповторимую харизму. Человека с похожими шутками профессор Сильвани не встречала в своей жизни ни разу. Может это было различие менталитетов и культур, но это только больше притягивало их друг к другу. Пусть, рано или поздно множество всего пройдёт и исчезнет посреди реки времени, но не забудется никогда!

— Сравнения — это словно салат, который может быть праздничным, а может винегретом с поминального стола.

— А, что такое винегрет? Хотя, он нам всё равно не нужен, — осознав шутку «английского юмора», добавила Паскуалина.

— Это такой овощной салат. Очень вкусно! Я приготовлю тебе его как-нибудь.

— Нет! Нам не нужны поминки, — засмеявшись, уточнила она.

— Я с этим согласен, любимая! Всё ради тебя и для тебя! Свет очей моих, как говорят у меня на родине. Эта фраза часто встречается в русских сказках, — нотки счастья в его голосе нельзя было не заметить. Виктор чувствовал, что никогда в своей жизни не был так влюблён. Поверить в это было сложно и страх разбить данное счастье довлел над ним.

— Не знала, что ты такой любитель сказок!

— Чем старше мы становимся, тем больше нуждаемся в сказках, — вдумчиво ответил Виктор. — Жду тебя в нашем любимом ресторане в восемь вечера. Чао, синьорина!

— Чао, — ласково промурлыкала Паскуалина и повесила телефонную трубку. Она снова закрыла глаза и увидела Виктора, того мужчины, в которого она влюбилась с первого взгляда. Паскуалина была готова на всё, чтобы быть с ним до конца своих дней. Рядом с ним она чувствовала себя слабой, романтичной и прекрасной, подобно распустившейся алой розы. Она верила в то, что их встреча была предначертана где-то на небесах. Там, где златовласый Господь в своих чертогах пишет судьбы людей. Иначе это единения душ нельзя было описать, когда взгляды в одно мгновение случайно встречаются, подобно двум потерявшимся среди океана кораблям. Та выставка в галереи останется навсегда в её памяти, где встретила посла СССР в Швейцарии Виктора Романова. Сорокалетний возраст не испугал профессора Сильвани и не оттолкнул от себя. Всё получилось с точностью до наоборот. Его зрелость, шарм и харизма пленили Паскуалину и стремительное развитие романа было уже не остановить.

Виктор не так давно развёлся с женой по причине отсутствия детей, что ужасно огорчало его. Он понимал, что скоро его отзовут в Москву и почти смирился с возвращением на Родину, где всё уже было по-другому и уже чувствовался стремительный западный ветер…

Профессор Сильвани достала из ящика стола папку, которую тут же открыла, и перевернула скрепленные скрепкой бумаги. Она погрузилась в материалы и продолжила их анализировать. На старых пожелтевших от времени листах открывались содержания опытов, описанных врачом Хайнрихом Вольфом. Чопорный и дотошный стиль написания давал множество уточнений и разъяснений. Немецкий язык добавлял всему этому строгости и циничности, словно, отдавая приказы, к немедленному исполнению. Каждая строка текста, напечатанного на печатной машинке, открывала бесчеловечность опытов и взятия тех или иных образцов для исследований. В своём воображении Паскуалина видела бункер, где мрак и боль неразрывно живёт в тёмных углах комнат, операционных и смотровых. Противный яркий электрический свет, разбавлял тусклые светильники, в лампах которых еле теплилась жизнь. Запах реактивов в лабораториях шибал своей резкостью в нос, вызывая то чих, то жжение. Профессор Сильвани чувствовала себя соучастницей этих преступлений против человечества. Человеку науки очень часто приходится переступать через свои принципы и мораль. Публичное осуждение и гонения, рано или поздно переходят в восхищение и бессмертие для учёного.

Паскуалина продолжила изучать в очередной раз материалы и достала из ящика стола свой толстый блокнот. Она открыла его и, пролистав несколько страниц, продолжила делать пометки шариковой ручкой. Текст, формулы, схематические рисунки, слова и предложения с несколькими подчёркиваниями всё это в комплексе составляло проделанную ей работу.

Время неумолимо отсчитывало минуты и часы, приближая стрелки к двум часам дня. Внезапно зазвонил внутренний телефон и профессор Сильвани, не отрывая взгляд от материалов, протянула руку к трубке. Она тут же сняла её и приложила к уху.

— Слушаю, — оторвав взгляд от своего блокнота, произнесла Паскуалина.

— Добрый день, профессор! Ждём вас в лаборатории, — звонко прозвучал голос врача из исследовательской группы.

— Сейчас, иду, — ровно ответила она и закрыла свой блокнот. Профессор Сильвани встала из-за рабочего стола и зацепила шариковую ручку за нагрудный карман белого халата. Она сунула блокнот, перетянутый резинкой, в боковой карман и вышла из кабинета. Паскуалина закрыла дверь на ключ, чувствуя, что мигрень в очередной раз вернулась в самое неподходящее время. В висках, будто, стучала барабанная дробь, отбивавшая очередной военный марш перед парадом.

Профессор Сильвани прошла вдоль по коридору и остановилась у лифта. Указательный палец правой руки коснулся кнопки вызова и кабина лифта начала своё движение. Мигрень продолжала мучить Паскуалину и не собиралась покидать её. Порой она сводила с ума своей пронизывающей болью, остановить которую могли лишь сильнодействующие препараты. Наркотические анальгетики спасали профессора Сильвани, но злоупотреблять ими она не собиралась. Своя смерть ей виделась несколько другой. Где-нибудь в большом родном доме, окружённой детьми и внуками, вдали от беспокойной жизни.

Двери лифта разъехались в стороны и Паскуалина вошла в кабину. Яркий свет добавлял болезненных ощущений в голове, но профессор Сильвани старалась держаться и не давать боли одержать верх над ней. Кабина лифта опустилась вниз на подземный этаж и Паскуалина попала в длинный коридор. На полу лежала тёмно-синяя плитка с белыми и чёрными прожилками, напоминавшая своим узором тёсаный камень. Светло-голубые панели на стенах создавали спокойствие, схожее с погружением на глубину. Цокот каблуком её туфель выказывал уверенный энергичный шаг, а звонкость добавляла к этому особый шарм. Две медсестры аккуратно обошли профессора Сильвани, пожелав ей доброго дня, и направились с контейнерами, заполненными биоматериалом в так называемый «морозильник». Это была огромная комната, где царила, почти что, вечная мерзлота. Хранилище образцов, культур, эмбрионов и многое другое, что имело огромную цену для науки.

Паскуалин подошла к массивной бронированной двери, оснащенной кодовым замком, и ввела цифровую комбинацию на кнопочной панели. Дверь издала шипение пневматической системы и неспешно откатилась в левую сторону. Профессор Сильвани уверенным шагом вошла в лабораторию. Она сделала несколько шагов по небольшому коридору и нажала указательным пальцем правой руки на кнопку магнитного замка. Паскуалина толкнула дверь из бронированного мутного стекла и очутилась в просторном помещении лаборатории, где вовсю кипела работа. За своими рабочими столами трудилась основная часть исследовательской группы, выполняя испытательные тесты и изучая развитие различных культур с помощью электронного микроскопа.

Профессор Штреллер выполнил очередную манипуляцию и сбросил наконечник автоматической пипетки в ёмкость для отработанного материала. Он повернулся развернулся на стульчике на сто восемьдесят градусов и улыбнулся.

— Чао, профессор! — встав со стульчика и повесив автоматическую пипетку на штатив, произнёс профессор. На его исчерченным морщинами лице сияла искренняя добрая улыбка. Романтизм и строгость его образа покоряла, не смотря на его возраст. Казалось, что молодость и юношеский задор не покинут его никогда. Шестьдесят лет ему было сложно дать, скорее он выглядел на пятьдесят пять, а морщины больше говорили о сосредоточенном научном труде на протяжении всей жизни, а не о пресловутой дряхлости.

— Чао, Кристоф! — подмигнув коллеге, ответила профессор Сильвани и, подойдя к нему, протянула свою правую руку. Профессор Штреллер, как любой уважающий себя галантный мужчина взял её за кисть и коснулся пальцев кончиком носа.

— Кристоф, в тебе пропал легендарный маркиз де Сад.

— Хорошо, что не Дон Кихот! Бороться с ветряными мельницами всю жизнь это не совсем моё. Впрочем, Сервантес олицетворял в своём герое самого себя!

— Надеюсь, что всё же ты не так устал от жизни! — засмеявшись, добавила Паскуалина.

— Ни в коем случае! Я и моё эго требует новых свершений! — расплывшись в улыбке, уточнил профессор Штреллер. — Мне удалось утром выделить интересный образец соединив яйцеклетку с полученным нами ранее материалом «№ 1». Идём к микроскопу.

Профессор Сильвани опустила свой взгляд в электронный микроскоп, где на предметном столике в чашке Петри происходило развитие образца и его деление.

— Ну, как? — с нетерпением спросил Кристоф, застывший рядом с Паскуалиной, продолжавшей наблюдать за образцом.

Профессор Сильвани оторвала свой взгляд от микроскопа и достала из кармана белого халата блокнот и, стянув с него резинку, стала одержимо листать страницы. Она искала одну из своих записей, где было описано нечто подобное на бумаге.

— Вот! Эту гипотезу я описала позавчера ночью, когда не спалось! — ответила Паскуалина ткнув указательный палец правой руки в запись блокнота.

Профессор Штреллер опустил свой взгляд на рукописную страницу, где помимо записи был схематический рисунок-предположение.

— Что же ты мне вчера про это не рассказала?

— Видимо, выпало из головы, — присев на стульчик рядом со столом, добавила профессор Сильвани.

— Мы, похоже, сделали главный шаг на пути к конечной цели. Может быть научная-фантастика скоро получит реальную физическую оболочку.

— Нужно попробовать, но перед этим всё попытаться до конца просчитать. Сколько у нас яйцеклеток в хранилище?

— Достаточно, но мы можем собрать ещё через некоторое время, — сосредоточенно, ответил Кристоф, представляя в своё в воображение, как будет творить эту неизведанную и загадочную для мира жизнь.

— Что ж! Стоит попытаться! В нашем распоряжении оказались лишь малая часть материалов с опытами нацистов. Доктор Менгеле не мог знать, что станет с его трудами после взятия Берлина в году. Часть их осела в Швейцарии и эти бумаги сейчас в нашем распоряжении. Американцам и русским тоже достались эти материалы. Кое-какие из них так же сейчас в нашем распоряжении.

— Мы их все изучили давным-давно от начала и до конца. Не могу сказать, что мне эти материалы как-то или в чём-то помогли, но определённую роль сыграли, — присев на стульчик, произнёс профессор Штреллер, задумчиво смотря на штатив с пробирками, где находилась культура, готовая к отправлению в термостат для дальнейшего роста.

— Решено, Кристоф! Сделаем первые пробные образцы и, если они получатся, то сразу же пересадим суррогатным матерям.

— Ох, и далеко нас заведёт наука, Паскуалина!

— Всё, как всегда! Сначала распнут, заклеймят, а время всё откорректирует на свой лад, — встав со стульчика, произнесла профессор Сильвани и закрыла свой блокнот, перетянув резинкой. Она сунула его в карман белого халата и задумчиво бросила взгляд на штатив с пробирками.

— Твой оптимизм меня порой пугает!

— Без страха не совершается ни одно научное открытие, Кристоф! Тебе это известно не меньше, чем мне. Завтра общий консилиум, где мы обсудим стратегию и задачи исследования.

— Как скажешь! Ты у нас главная! Руководить должны молодые. У них есть силы взять на себя это бремя, а старики должны разбавлять сумасшедшие идеи трезвостью своего опыта.

— Хорошо сказано, Кристоф! Чао! — добавила Паскуалина и покинула лабораторию. Она прошла к лифту и нажала на кнопку вызова. Впереди ещё было несколько часов аналитической работы и долгожданная чашка крепкого кофе…

Глава 3

Предместье Цюриха. Сорок лет назад

Профессор Сильвани чувствовала, что витает где-то далеко в облаках, несмотря на то что уже завтра наступит возможный «день X». Сомневаться в своей компетентности и знаниях профессора Штреллера, одного из законодателей в научном мире генетики и специалисту по генетическим заболеваниям. Кристоф был учёным от Бога, хотя сама по себе генетика, едва ли была богоугодной наукой. В средние века и эпоху Возрождения за подобные открытия и обоснования законов могли сжечь на костре инквизиции. Позже, произойдёт непостижимое: законы наследования откроет человек, носивший сутану. Так появятся три закона Менделя, но до дальнейшего прорыва в генетике пройдёт много времени. Взлёты и падения, как всегда, станут двигателем научной мысли, а бобовую культуру сменят более сложные образцы.

Паскуалина вышла из кабины лифта и стремительной походкой направилась вдоль по коридору. Мысли о божьей каре за подобные исследования над природой человека временами останавливали профессора Сильвани, но интерес снова и снова брал пальму первенства. Лавровый венок очень часто превращается в терновый венец, однако, думать об этом было не время. Наука наук всегда одерживала уверенную победу. Философия даёт возможность мыслить как широко, так и весьма узко в зависимости от ситуации. Трагедия «Фауст» и сам главный герой в виде усталого алхимика, были близки Паскуалине по духу. Продать душу Мефистофелю можно по разным причинам, главное знать, ради чего жариться в котле у чертей после смерти. Мысли о романтическом ужине с любимым вернули её из раздумий, граничащих с вечностью, на грешную землю.

Профессор Сильвани подошла к двери своего кабинета и, отогнав от себя мысли о извечной борьбе Добра со злом в трагедии «Фауст», открыла дверь. Она прошла в свой кабинет и плюхнулась на рабочее кресло. На её лице засияла радостная, но в тот же момент загадочная улыбка, словно, мгновение назад ей удалось пережить самый счастливый момент в своей жизни.

Паскуалина вытащила из кармана белого халата блокнот, перетянутый резинкой, и положила его вместе с ключами на поверхность стола. Она внезапно задумалась и закрыла глаза. Все, кто её любил стояли перед ней и улыбались. Их теплота чувствовалась где-то совсем рядом и грела сердце, продолжая дарить надежду и веру, а любовь стояла в дверях и готовилась сделать шаг вперёд…

За окном светило солнце и в кабинет проникали его яркие лучи. Профессор Сильвани открыла глаза и встала из-за стола, направившись к небольшому мини-бару, который подобно сервису отеля пять звёзд, предлагал что угодно. Она вытащила оттуда стеклянную бутылку минеральной воды и вскрыла крышку. В стакан из хрусталя хлынула минералка и наполнила его до половины. Паскуалина поставила бутылку на стол и взяла стакан в правую руку. Солоноватый вкус затронул рецепторы на сосочках языка, и профессор осушила стакан. Жажда и лёгкая нервозность отступила, наверное, ионы магния в воде пошли на пользу организму. «Стресс — это неотъемлемая часть человеческой жизни и принимать его нужно достойно и с высоко поднятой головой!». Эти слова её первого научного руководителя в своей жизни, навсегда остались подобно памятнику, хранившего ключи от вечности…

Профессор Сильвани вернулась за рабочий стол, усевшись поудобнее в офисном кресле и сняла с блокнота резинку. Она пролистала часть исписанных страниц и взяла в правую руку карандаш, принявшись делать схематический набросок. Неуверенность и страх ошибиться продолжали держать Паскуалину в напряжении, и её рука продолжала наносить карандашом рисунки на страницы блокнота. Ластик, как всегда, составлял ей безмолвную компанию, а его кирпично-красный и голубой цвета, выделяясь среди чистых листов, напоминали о том, что ошибку исправить никогда не поздно.

Сосредоточенность и вдумчивое выражение лица делали профессора Сильвани ещё привлекательнее и красивее. Кому-то это идёт, кому-то нет, но в любом случае гримаса легкомысленной особы, едва ли имеет больше шансов в мужском восприятии. Принцип: каждой твари по паре, был по-прежнему жив, но временами бился в предсмертной агонии…

Паскуалина отложила карандаш в сторону и взяла шариковую ручку, принявшись делать пометки на страницах блокнота. Аналитическая работа продолжалась, но взгляд время от времени сам соскальзывал на циферблат её наручных часов. Предвкушение встречи вызывало у профессора Сильвани трепет, заставляя сердце биться всё сильнее и сильнее, а мысли отрывались от земли и исчезали среди воздушных замков грёз. Ничто не имеет такой силы в природе, чем любовь: искренняя и взаимная! Волшебство этого чувства невозможно сравнить ни с чем! Это дар, который нужно хранить, но гладких людских судьб, как счастья не бывает.

Паскуалина снова опустила свой взгляд на страницы блокнота и продолжила обозначать двойными подчёркиваниями самые важные аспекты, а также интересные мысли, требовавшие сосредоточенного обсуждения…

Всё это будет завтра, а сейчас мысли профессора Сильвани были только о долгожданной встрече. Разлука, продлившаяся около месяца, заканчивалась столь же неожиданно, как и началась.

Паскуалина закрыла свой блокнот, перетянув его резинкой и закрепила шариковую ручку за нагрудный кармашек своего белоснежного медицинского халата. Она встала из-за рабочего стола, аккуратно придвинув к нему офисное кресло. Профессор Сильвани быстро прибралась на поверхности стола, лишнее рассовав по ящикам, где, как всегда, было мало свободного места. Она убрала свой блокнот в кожаный портфель, одиноко лежавший у входа в кабинет на стуле. Паскуалина открыла дверцу шкафчика и увидела своё отражение. Усталость на лице читалась сходу, но она не портила настроения. Профессор Сильвани сняла с себя белый халат, который повесила на вешалку в шкафчик, и достала оттуда чёрный жакет. Паскуалина быстро накинула его на себя и застегнула пуговицы. Она точно знала, что ей сейчас не хватает больше всего: красивого вечернего платья, её любимых туфель и, конечно же, бриллиантового колье.

Профессор Сильвани захлопнула дверцу металлического шкафчика, взяла в правую руку портфель и вышла из кабинета. Паскуалина закрыла дверь на ключ и направилась к проходной. Рабочий день остался позади вместе с его исканиями, а также разнообразием статуэток в кабинете, стимулировавших мысли и воображение профессора Сильвани. Эта коллекция из различных зверей, людей, структурной формулы молекулы ДНК дополняла колорит, чем и отличался кабинет учёного от кабинета врача.

Паскуалина убрала связку ключей в боковой карман жакета, добавив к уверенной походке лёгкость. Она с очаровательной улыбкой миновала проходную и подмигнула охраннику.

— До свидания, профессор Сильвани! Добро вечера! — улыбнувшись в ответ, произнёс секьюрити и встал из-за стола в знак уважения.

— Доброго вечера, Себастьян! — добавила Паскуалина и, преодолев опустевшее к вечеру центральное фойе клиники, толкнула входную дверь от себя. Она быстрым шагом прошла по стоянке и остановилась около своей машины. Её правая рука нащупала в боковом кармане жакета связку ключей и следующим движением открыла дверной замок. Она села за руль, положив портфель на переднее сидение. Духота в салоне давила на виски и тяжело было дышать. Профессор Сильвани опустила стёкла передних дверей и запустила двигатель. Впереди был долгожданный путь домой и создание романтичного образа, который в очередной раз должен был покорить сердце Виктора. Подобные вещи удавались Паскуалине с особым контрастом, всегда оставляя чувство недосказанности и загадки…

Она опустила рычаг стояночного тормоза и включила задний ход. Профессор Сильвани развернулась, мягко нажала на педаль акселератора, сосредоточившись в данный момент на дороге.

Чёрная «Альфа-Ромео» покинула парковку и надела солнцезащитные очки. Пусть вечернее солнце не такое яркое, но ослепить на дороге может, что угодно. Тем более зрение у Паскуалины было очень обострённое и она в темноте видела достаточно много. Офтальмологи не могли понять данную особенность её зрения и рекомендовали при любом солнечном свете носить солнцезащитные очки, не подвергая зрение бессмысленному риску.

Дорога продолжала вести к Цюриху, а природное великолепие успокаивало нервы и душу. Многообразие воображения продолжало рисовать яркие сюжеты и пейзажи, совмещая в себе природу и фрагменты человеческих судеб. Пусть, время будет идти и старость засеребрит волосы и исчертит лицо морщинами, но небольшой, почти потухший уголёк продолжит греть короткими воспоминаниями опустошённое сознание.

Профессор Сильвани припарковала свою машину у бордюрного камня и вылезла из салона, заглушив перед этим двигатель. Она подняла голову вверх, неотрывно смотря, на вечерний солнечный диск, чьи лучи дарили предвкушение волшебной ночи.

Паскуалина закрыла замок дверцы автомобиля на ключ и, обойдя машину, поставила правую ногу на тротуар. Она прошла к парадной и, потянув на себя дверь, зашла внутрь. Профессор Сильвани энергично с лёгкостью поднялась по лестнице на третий этаж и открыла ключами входную дверь квартиры. Паскуалина попала в уютный холл, где стены и потолки были расписаны в стиле эпохи Возрождения. Амурчики, играющие на флейтах и мечущие стрелы из своих небольших луков, светлые облачка, амфоры, кувшины и многое другое, что олицетворяло художественный колорит квартиры. Здесь чувствовалась лёгкость, фантазия, замысел художника, его настроение, вдохновение, которое было передано в каждой композиции. Лепнина под потолком добавляли эстетики и характерности выбранному стилю. Профессор Сильвани был не особым поклонником живописи и данного колорита, но магия художника завораживала её взгляд, заставляя сидеть на диване в гостиной с бокалом вина и смотреть на роспись. В юности Паскуалина интересовалась и с большим удовольствием изучала искусство и культуры разных стран, но генетика победила над всем! Возможно, мания величия поравняться своими возможностями и знаниями с Господом Богом разжигали в ней намного больший интерес, чем картины, скульптуры и многое другое. Вкусить запретный плод всегда желанно, а отказаться от него, кажется не просто глупостью, но и преступлением против самого же себя!

Профессор Сильвани сбросила с ног чёрные лакированные туфли, положила портфель на мягкий табурет с резными ножками, окрашенными в золотистый цвет, и расстегнула пуговицы на жакете. Стремительным шагом она прошла в гардеробную, где нажала на клавишу выключателя. Приятный электрический свет оживил небольшой светильник. Вешалки с одеждой открыли перед Паскуалиной внушительный выбор вечерних туалетов на любой вкус. Её глаза быстро окинули всю гардеробную, а пальцы правой руки проскользили по разнообразию тканей, из которых были выполнены платья, костюмы и верхняя одежда. В тумбочке для обуви так же не было проблем с вариантами под конкретный образ.

Проблема выбора стояла перед профессором Сильвани открытым вопросом, выкрикивая при этом своё немое мнение. Так всегда бывает, когда чувства и трепет перед долгожданной встречей переполняет сердце эмоциями. Возможно, это и есть дыхание молодости, которое незаметно врывается временами в нашу жизнь и так же испаряется…

Паскуалина остановила свой выбор на эффектном красном платье с открытыми плечами и зоной декольте. Красные туфли на удобном каблуке, дополняли образ, создавая для мужского воображения каскад из желаний.

Она прошла в просторную спальню с огромной кроватью, сделанной из массива дуба, застеленную бархатным покрывалом красного цвета, и положила на неё платье, а на светлый паркетный пол поставила туфли. Профессор Сильвани зашла в ванную, где, раздевшись, приняла душ. Струйки тёплой воды, ласкали и расслабляли её тело после рабочего дня, а также освобождали голову от пленения научной мысли.

Паскуалина вылезла из ванны и, вытершись мягким полотенцем, накинула на себя бежевый шёлковый халатик. Она расчесала волосы щёткой, стоя у раковины, и вернулась в спальню. Её лёгкие шаги дошли до туалетного столика, где отражение в зеркале игриво подмигнуло ей. Профессор Сильвани сделала вечерний макияж и принялась одеваться. Образ роковой женщины родился сам собой, а бриллиантовое колье на изящной шее и серебряный браслет на правом запястье, подаренный мамой на счастье, дополнили его.

Паскуалина прошла в коридор и накинула на себя чёрный плащ и взяла в левую руку небольшую сумочку из крокодиловой кожи. Она покинула квартиру, заперев входную дверь на ключ и спустилась вниз по лестнице. Профессор Сильвани вступила на тротуар, выйдя из парадной, вдохнула вечернего прохладного воздуха, а в памяти, словно мышь, прошмыгнула тревога. Усталость от потерь, переживаний, холодили виски. Это ощущение Паскуалина не могла объяснить, понять и навсегда распрощаться с ним.

Она поймала такси и направилась в ресторан, где её уже ждали. Виктор не мог не прийти за полчаса раньше. Его привычка была неискоренима и в этом был свой шарм, которого не хватало многим мужчинам. Воспитание, харизма, интеллект и необычное чувство юмора создавали неповторимый образ. Может, это всего лишь была любовь, когда в любимом человеке замечаешь только достоинства и не обращаешь внимание на недостатки.

Таксист проехал несколько кварталов, свернул направо и, сменив радиостанцию на приёмнике, добавил скорости. Песня Шарля Азнавура мелодично полилась из динамиков, затрагивая сердце и заставляя задуматься. Таксист решил подпеть припев, что вызвало улыбку у профессора Сильвани, напомнив о том, как отец не имевший голоса, пел, готовя своё коронное ризотто с белыми грибами.

Время не жалеет человека, но даёт возможность помнить самое дорогое сердцу. Паскуалина бросила взгляд на циферблат наручных золотых часов, которые напомнили ей о её опоздании. Она знала, что это даже к лучшему! Разжечь страсть в мужчине можно несколькими способами и этот был одним из них.

Такси подъехало к итальянскому ресторанчику и остановилось у тротуара. Профессор Сильвани расплатилась с таксистом, щедро оставив ему на чай и вылезла из машины. Она прихлопнула дверцу такси и, сделав несколько шагов, вошла в ресторан. Стиль классической итальянской таверны погрузил её в атмосферу прошлого века и Паскуалина увидела Виктора, который задумчиво сидел за столиком и дегустировал вино. Она улыбнулась и лёгкой походкой подошла зашла сзади, зажала подмышкой сумочку, чуть наклонилась и закрыла пальцами его глазницы.

— О, сиятельный синьор, кто же посмел закрыть ваши глаза? — игриво спросила профессор Сильвани.

— Наверное, это фея, живущая среди гор в воздушном замке и решающая судьбы таких стариков, как я! — улыбнувшись, ответил он.

— Ты, не стар, любимый! Стара лишь твоя душа! — прикусив мочку его уха, добавила Паскуалина. Виктор встал со стула из-за столика и, положив руки на её талию коснулся своими губами её пухленьких губ. Поцелуй продлился недолго, но она не преминула куснуть его за нижнюю губу. Паскуалина протянула руку к бокалу вина и сделала дегустационный глоток. — Суховато.

— Разрешите, ваш плащ, — произнёс официант, замерев позади.

Тихая атмосфера зала, где хватало гостей и при этом оставались парочка свободных столиков. Виктор снял с Паскуалины её плащ и отдал официанту. Он задвинул за ней стул и сам вернулся за столик. Запах блюд итальянской кухни разжигал аппетит особенно после долгого рабочего дня.

— Что будем заказывать? — проведя по русым волосам ладонью, спросил он.

— А, чтобы ты хотел? — открыв меню, спросила в ответ Паскуалина.

— Я подумываю о рыбном блюде, — задумчиво листая меню, произнёс Виктор.

— Тогда попробуй окуня. Клаудио его готовит на отлично! — улыбнувшись, добавила она и сделал глубокий вдох и постепенный выдох.

Вид приподнятой груди в зоне декольте, приковал его взгляд голубых глаз, неотрывно смотрящих на её лицо.

— Тебе не нравится окунь? — сделав глоток вина из его бокала, спросила Паскуалина.

— Я пока об этом не думал, — задумчиво ответил Виктор, будто находился в плену прошлых ошибок и неопределённого настоящего.

Профессор Сильвани заметила его беспокойство. Она понимала, что есть что и поэтому решила своим обаянием сменить настроение.

— Вы готовы сделать заказ, профессор? — подойдя к столику, спросил официант.

— Пусть Клаудио сделает своего фирменного окуня с овощами, а мне стейк, как я люблю и печёный картофель. Так же неплохой шато нам и сырную тарелку, конечно же.

— Будет сделано, синьорина, — кивнув головой, записал в свой блокнотик официант и прошёл к другому столику.

— Я люблю, когда ты счастливая! — улыбнувшись, произнёс Виктор.

— Счастье — это украшение, любимый! Примерно такое же, как колье, которое на мне, но за внешнем блеском никто не замечает грубость работы ювелира.

— Ты действительно, профессор! Только для меня ты не генетик, а философ и психолог. Ты всегда знаешь, что и когда нужно сделать, тем самым сохранив атмосферу праздника…

— Праздник каждый дарит себе сам, а я лишь стерегу его границы, — подмигнув, дополнила Паскуалина.

Официант разлил по бокалам вино и оставил бутылку на столе в металлическом держателе.

— Терпковато немного, — сделав небольшой глоток, сказала она.

— Мне нравится, — попробовав вино, произнёс Виктор.

— Просто, дорогой, ты не очень большой знаток вина!

— Это уж точно! По мне, коньяк, куда интереснее, — почувствовав дискомфорт в желудке, добавил он. — От него изжоги точно не бывает.

— Согласна, но оставим коньяк на поздний вечер, — неосознанно коснувшись шеи пальцами левой руки, сказала Паскуалина и сделала ещё два небольших глотка шато.

Романтический ужин затягивался, а время текло, словно песок сквозь пальцы. Всё самое хорошее в нашей жизни проходит быстро и исчезает подобно вору за углом с толстым портмоне.

Виктор с Паскуалиной покинули ресторан, успев перед этим пообщаться с шеф-поваром Клаудио о гастрономических впечатлениях после ужина. Они поймали такси и направились на квартиру к профессору Сильвани. На чистом ночном небе висела яркая луна, проливая на город свой тусклый свет, подобно роднику способному исцелить любые раны. Объятие и его дыхание, ощущаемое нежной кожей её шеи. Игривый взгляд Паскуалины и прикосновения, разжигали страсть и желание в сознании Виктора, провоцируя в его голове фантазии. Строить воздушные замки для него уже было поздновато. Возраст чуть за сорок давно остудил юношеский пыл, но сердце всё равно хотело любви…

Щелчок дверного замка, упавшая сумочка на табурет, звон связки ключей свалившихся с небольшого столика в холле и ударившихся о пол, дыхания, сладость поцелуев и пьянящий аромат её парфюма, сводящий с ума…

Туфли и платье, оставшиеся на полу в гостиной вместе с пиджаком и сорочкой. Её прикосновения, мягкость постели и резкость движений, учащённые биение сердец и дыханий, а также единое желание, чтобы эта ночь никогда не закончилась…

Прохладный утренний ветерок залетел в приоткрытое окно спальни, сделав подобие реверанса в знак приветствия. Их сон продолжался. Они лежали в обнимку на постели, пребывая в мире грёз, где среди воздушных замков после бури и сильных ливней над полем появляется радуга. Она подобна дороги, которую найти в жизни можно только среди кромешной тьмы, продолжая путь наощупь неуверенным шагом.

Солнечные лучи падали на паркетный пол спальни, проникая сквозь стёкла окон и задевая небольшой участок персидского ковра у кровати. Снова начинался новый день, где будут свои проблемы и надежды, победы или поражения…

Паскуалина медленно открыла глаза и коснулась своими губами шеи Виктора. Он разомкнул ещё слипавшиеся веки и провёл ладонью по её растрёпанным волосам. Ему, казалось, что так профессор его души и сердца намного красивее. Виктор так видел в ней беззащитность, слабость, скромность, который временами ей не хватало в жизни. Он поцеловал её в губы и Паскуалина выскользнула из его объятий и скинув с себя одеяло, посмотрела на циферблат будильника. Время, как всегда, поджимало, но оставалось порядка пятнадцати минут для душа, стакана воды и прочего.

Профессор Сильвани встала с кровати, накинула на себя шёлковый халатик и зашла в ванную комнату. Контрастный душ сбросил с Паскуалины последние остатки сна, и она принялась щёткой расчёсывать волосы.

Быстрый минималистичный макияж и парфюм освежили её образ и она, закутавшись в полотенце, вышла из ванной, направившись в гардеробную.

Виктор встал с кровати и прошёл в ванную комнату. Воспоминания о прошедшей ночи, как грели душу, так и навевали грусть. Его уже сегодня ждали в Берне, и он не представлял, когда снова им удастся увидеться.

Паскуалина продолжала выбирать костюм для рабочего дня, стоя у вешалок в нижнем белье.

Виктор дочистил зубы указательным пальцем правой руки с использованием небольшого количества пасты. Уроки пионерлагеря не прошли мимо него. Тогда было другое время, недавно отгремела самая страшная война и жизнь была совсем непростой. Сейчас уже всё совсем по-другому и за окном была не родная Москва, а чужой Цюрих. Он умыл лицо холодной водой, посмотревшись в зеркало, висевшее над раковиной в бронзовой фигурной рамке.

Профессор Сильвани застегнула пуговички чёрной блузки и молнию на серой юбке, сунула ноги в туфли на небольшом каблуке и накинула сверху жакет. Она посмотрелась на себя в большое зеркало и поправила воротник блузки. Серый жакет дополнял строгий рабочий образ, а мысли о скором расставании заставляли сердце ныть от тоски. Паскуалина застегнула пуговицы жакета и вернулась в спальню, где Виктор затягивал галстук. Его грустный взгляд сделал ещё больнее её сердцу, но вера в лучшее, согрела ссадину на душе.

— Даст Бог, мы скоро увидимся! — крепко обняв Паскуалину, произнёс Виктор.

— Не знала, что настолько религиозен, — поцеловав его в губы, добавила она.

— Атеизм — это религия счастливых беззаботных людей, а остальным нужен Бог!

— Я уверена, мы скоро увидимся, — улыбнувшись, сказала Паскуалина и взяла его за руку. Их пальцы сплелись, напомнив о прошедшей ночи, а взгляды утонули в бездонных озёрах глаз друг друга.

— У меня для тебя кое-что есть, — произнёс Виктор и сунул левую руку в боковой карман пиджака. Он достал оттуда небольшой бархатный футляр и открыл его. Золотое кольцо с бриллиантом обратило на себя внимание Паскуалины, которая немного растерялась и не могла что-либо сказать. — Выходи за меня замуж!

— У тебя очень оригинальный подход для предложения руки сердца! — расплывшись в очаровательной улыбке, произнесла она.

— А у тебя слишком оригинальная реакция для подобного предложения, — добавил Виктор и улыбнулся в ответ. — В общем, ты согласна! — с безоговорочной решительностью взяв Паскуалину за левую руку, сказал он и одел на её безымянный палец кольцо.

Профессор Сильвани молча наблюдала за этим действом, понимая, что в этом и состоит весь её избранник. Подобное могло только очаровать Паскуалину и одновременно ввести в лёгкое замешательство.

— Ну, вот и всё! Ты согласна! — твёрдо произнёс Виктор и засмеялся.

— Хоть моё мнение в данный момент и не важно, но я всё же согласна! — поцеловав его в губы, тихо прошептала ему на ухо профессор Сильвани и чуть прикусила мочку уха избранника. — Я бы хотела остаться с тобой навсегда до конца своих дней, но сегодня моя работа не может ждать…

— Тсс! Ни слова больше! — добавил он и поцеловал её в лоб, а потом в губы.

* * *

Паскуалина вела «Альфа-Ромео», направляясь на выезд из города и время от времени посматривала на кольцо на безымянном пальце, которому не хватало обручального. Мечта о настоящем женском счастье приобретала реальное очертание и переполняла сознание мыслями о будущем.

Дорога змейкой продолжала вести к клинике, где её уже ждали на брифинге перед началом создания опытных образцов. Профессор Штреллер, скорее всего, находился вне себя от возмущения, но Кристоф был очень отходчив, если какой-либо форс-мажор был на благо кому-то из его близкого окружения. К Паскуалине Кристоф относился, как к дочери, которой у него никогда не было…

Профессор Сильвани покинула свою машину, заперев дверцу на ключ, и бодрым быстрым шагом направилась к главному входу в клинику. Чувство уверенности в собственных силах и потенциале научно-исследовательской группы под её управлением не вызывали у неё никаких сомнений. Она понимала всю серьёзность опыта и финансовых средств ушедших на её подготовку. Конечно же, провал был возможен, как и триумф. Так было и есть в любом деле и процентное соотношения успеха здесь не имело никакого смысла.

Паскуалина зашла в центральное фойе клиники, где было не так много пациентов, а усиленная охрана напоминала о том, что сегодня далеко не рядовой день для научной лаборатории.

Профессор Сильвани, как всегда, поздоровалась с Себастьяном и, пройдя проходную, направилась к своему кабинету.

* * *

В зале для брифингов царило напряжение, где за большим круглым столом собрались все сотрудники исследовательской группы. Проектор был готов для начала работы, рядом с которым сидел младший научный сотрудник, чья миссия была очень важна. Приготовлением слайдов занимался он в течение всей ночи и раннего утра. Молодость позволяла ему оставаться в тонусе и не думать о сне, когда речь шла о подобных великих делах. Он понимал, что рассказать никогда в своей жизни о том, что здесь видел и в чём участвовал не сможет, но воспоминания будут греть душу и его собственное эго.

Дверь зала для брифингов открылась и внутрь вошла Паскуалина, держа в руке свой блокнот, перетянутый резинкой. Её белоснежный медицинский халат, чуть выше нагрудного кармана с ручкой и механическим карандашом, украшал серебряный значок «Посох Асклепия». Она энергичной походкой подошла к круглому столу и положила на его поверхность свой блокнот.

— Уважаемые коллеги, профессор Штреллер, прошу простить меня за опоздание, — размеренным и сдержанным тембром голоса, начала Паскуалина. — Всем доброго утра! Сегодня нас ожидает длинный тяжёлый день, к которому мы готовились последние месяцы. Ровно в полдень мы начнём работу, а пока обсудим план проведения исследования. Профессор Штреллер, пожалуйста, дополняйте, если я что-то забуду сказать. Сегодня даже самая мелочь может перевесить чашу весов в ту или другую сторону. Выключите свет.

Профессор Сильвани включила проектор и взяла в руки переключатель с кнопкой, для движения слайдов.

Время протекало быстро, утопая в уточнениях и дискуссиях, которые оставались внутри зала. Слайды сменяли друг друга, как и идеи, чьи подсчёты было бессмысленно вести. Спустя два часа зал для брифингов опустел и внутри него воцарились безмолвие и темнота. Исследовательская группа готовилась к началу работы, переодеваясь в хирургические костюмы зелёного цвета с медицинскими шапочками.

Лаборатория наполнилась людьми и началась работа. Один час сменял другой. Работа с яйцеклетками и созданными образцами клеточного материала, выделенного для оплодотворения, проходил в режиме особого внимания и концентрации. Удачные и фиаско шли рука об руку, не предоставляя перевес ни в ту, ни в другую сторону.

Время продолжало лететь с бешеной скоростью, но результаты работы были уже видны. Дюжина готовых образцов в чашках Петри ждали операцию по искусственному оплодотворению. Оставшиеся яйцеклетки погибали во время манипуляций, но ещё один готовый образец получилось сделать.

Тринадцать образцов были готовы. Эксперимент по созданию сверхчеловека был произведён. Лаборатория постепенно опустела. Профессор Штреллер спал на небольшом диванчике в комнате отдыха, так и не успев выпить до конца свой кофе. Настенные часы показывали час ночи.

Паскуалина еле держалась на ногах и медленной походкой дошла до своего кабинета, где без сил плюхнулась в офисное кресло и откинула голову на спинку.

Лаборатория погрузилось во тьму вместе со своими стерильными боксами, вытяжными шкафами, электронными микроскопами, термостатами и рабочими столами, которым требовалась уборка от использованного расходного материала. Внезапно зажглись кварцевые лампы и темноту разрезал голубовато-фиолетовый свет.

Профессор Сильвани медленно открыла глаза, вспоминая все этапы проведённой работы. Создание «отцовских» генов, на которые понадобилось несколько месяцев, в процессе было собрано множество генетического материала, но выделить необходимые было не так просто. Паскуалина предпочитала не знать, где синьор Ривейра брал исходный материал. Нравственная часть, не заботила профессора Сильвани. Ей была важна только наука и претворение в жизнь проекта «Восхождение» по созданию сверхчеловека или суперсолдата.

Паскуалина сняла с головы медицинскую шапочку и положила её на столешницу. Она вытащила из ящика стола бутылку односолодового виски пятнадцатилетней выдержки и стакан. Крепкий спиртной напиток золотистого цвета наполнил до половины стакан и её рука обхватила холодное стекло. Профессор Сильвани сделал два небольших глотка и уселась поудобнее в офисном кресле, понимая, что скоро её накроет сильная усталость и она заснёт…

Спустя несколько часов. Клиника близ Цюриха

Паскуалина спала в своём кабинете, сидя за рабочим столом, на правой кисти лежала её голова. Покой и безмятежность всегда приходит к нам, когда мы слабы и беспомощны. Человек ищет защиты, которой нет и находит её иллюзию во сне. Там беспамятство встречается с абстрактностью, где живут потерянные мечты.

Её сон не прерывался. Профессор Сильвани мирно посапывала, пребывая в сказочной стране, пытаясь найти своего Страшилу и Железного дровосека с залатанным сердцем. Возможно, Элли из Канзаса была именно она, но это было лишь только здесь и сейчас. В нашей жизни всегда бывает только настоящее, а остальное, подобно облако, исчезает в дали.

Туман над озером завладел сном Паскуалины, взяв её за руку, и повёл по полю с высокой травой к ухабистой дороге. Там среди камней, выбоин и рытвин простирался путь, где безмолвие и отречённость правили балом ушедших лет. Боль исчезала и в тоже самое время наносило пронзительный укол под сердце. Пусть эти раны не заживут никогда, но разум сумеет затмить суета мгновений нынешних минут…

Внезапно зазвонил телефон. Профессор Сильвани резко вздрогнула и открыла, ещё слипавшиеся глаза. Она резко вернулась в положение сидя, понимая, что её спина вот-вот развалиться, от столь неудобной позы сна, которую ей пришлось выбрать. Паскуалина посмотрела на свои наручные часы, где на циферблате стрелки замерли на трёх часах дня. Профессор Сильвани протянула руку и взяла телефонную трубку:

— Да.

— Добрый день профессор! — размеренно начал синьор Ривейра. — Профессор Штреллер уже известил меня о том, что вам удалось выполнить поставленную задачу. Я в лице своих компаньонов выражаю вам особую благодарность! Вы, сделали для этого мира очень многое, чтобы его изменить! Придёт день и плоды вашего триумфа заявят о себе!

— Спасибо, синьор! Для меня главное наука, а не мир! — обрывисто, добавила Паскуалина.

— Вы не правы! Просто вы живёте в одном мире, а я в другом и в них разные правила игры.

— Меня не интересуют эти правила, синьор Ривейра!

— Ошибаетесь, профессор! Вы тоже живёте по этим правилам, просто предпочитаете об этом не задумываться, — усмехнувшись, дополнил Лоренцо.

— Время всё и всех рассудит, синьор! Каждый получит от него свой приговор… Я устала и хочу домой. Спасибо, за поздравления! — произнесла профессор Сильвани и положила телефонную трубку.

Паскуалина встала с рабочего кресла и покинула свой кабинет, направившись к лифту. Её усталая походка и слипающиеся глаза говорили ей о том, что ей нужны как минимум несколько дней отдыха, для восстановления кондиций. Она поднялась на лифте в операционный блок, где профессор Штреллер в ординаторской заканчивал на печатной машинке протокол всего исследования.

Паскуалина прошла по операционному блоку, где продолжалась уборка после искусственного оплодотворение суррогатных матерей, которые лежали в своих палатах после проведённых процедур. Профессор Сильвани зашла в ординаторскую и подошла к рабочему столу, за котором на печатной машинке печатал Кристоф.

— Добрый день! Я уже заканчиваю протокол, осталось допечатать лишь несколько предложений. Мы добились своего! — радостно произнёс профессор Штреллер и снял свои очки, положив из на стол.

— Да! Самое главное, чтобы нас потом не прокляли за это грядущие поколения!

— В науке такого не бывает, Паскуалина! Учёные никогда не думает о том, что будет завтра, поскольку их триумф только здесь и сейчас, — задумавшись на мгновение, сказал Кристоф, осознав при этом, каждое своё слово.

Профессор Сильвани бросила взгляд на статуэтку молекулы ДНК, которая стояла на столе рядом с печатной машинкой, и с чувством вины посмотрела в окно, на небо, где сгущались тучи перед надвигавшейся грозой…

Десять месяцев спустя. Клиника близ Цюриха

Профессор Сильвани зашла в первый блок детского отделения, где в кроватках лежали тринадцать малышей. Сходство между друг другом у грудничков было поразительное, что даже захватывало дух. Паскуалина не могла описать, что больше её подогревало: гордость или научные достижения. Малыши вышли крупные с отличном костяком. Оценивать их интеллектуальные способности, как и физические было слишком рано. Все жизненные показатели были в отличном состоянии, а иммунограмма показывала иммунитет, где преобладали Т-лимфоциты киллеры. Необычное процентное состояние лимфоцитов, казалось чем-то из книг научной-фантастики, но истинные возможности человеческой мысли природа никогда не сможет объяснить.

Профессор Сильвани в очередной раз записала на бумаге, закреплённую на планшете показатели малышей и удалилась из изолированного детского блока. Рассуждать об удавшимся эксперименте было ещё слишком рано. Частичная победа была одержана над природой, но о полном триумфе было ещё рано делать заявления. Пока всё шло по плану, однако, никто не мог знать, что случится завтра. Подобные «сюрпризы» случаются внезапно и без спроса. Они просто приходят и диктуют свои правила, с которыми можно не соглашаться или соглашаться, но суть от этого не изменится!

Возможно, история делалась здесь и сейчас, а может быть на это уйдёт ещё много времени. Подобные рассуждения были бессмысленны и граничили с одержимостью и безумством. В любом случае время всё расставит по своим местам! Сомнений в этом у Паскуалины не было, а присутствовал лишь страх, пробиравший временами во сне своим холодом до костей.

Профессор Сильвани помнила, как перерезала пуповину первенцу из этих тринадцати малышей и взяла его на руки. Она не могла словами описать эти ощущения. Творец и его детище имели особое родство, а суррогатные матери оставались лишь живыми инкубаторами, чья дальнейшая судьба была весьма туманна. Рано или поздно, но кто-то обязательно решит рассказать о данном странном опыте материнства. Паскуалина осознавала, что подобные «матери-смельчаки» закончат свои дни в психбольницах. Да, и кто им поверит, кроме сумасшедших уфологов, которым везде мерещатся заговоры и прочее…

Профессор Сильвани спустилась на лифте на первый этаж и направилась к своему кабинету. Навстречу ей шёл профессор Штреллер насвистывая какую-то мелодию.

— Добрый день, Кристоф!

— Как поживает прекрасная невеста? — с улыбкой, спросил он.

— Замечательно! Послезавтра жду в Берне на нашей с Виктором свадьбе, — радостно ответила Паскуалина.

— Я никогда не видел тебя такой счастливой! Ничто так не красит человека, как истинное счастье! Здесь главное его не потерять, ведь оно бьётся слишком легко, подобно венецианскому стеклу.

— Счастье — это такое же мгновение, как остальное в нашей жизни, — добавила профессор Сильвани. — Жду, тебя Кристоф на свадьбе.

— Обязательно буду. Ведь, кто-то должен быть твоим отцом в такой важный день, и для меня большая честь сыграть эту роль. Хорошего дня!

— Хорошего дня, — дополнила Паскуалина и направилась к своему кабинету.

Девять месяцев спустя. Клиника близ Цюриха

Профессор Сильвани ехала на каталке, на грани потери сознания. Она ждала своего первенца. Паскуалина и Виктор неделю назад приехали в Цюрих, чтобы она смогла родить там, где отслеживали её беременность.

Яркий свет ламп холодного освещения в коридоре родильного отделения резал глаза. Струйки пота бежали по её лбу, но голос акушерки не давал ей вырубиться.

Виктор трепетно держал свою жену за руку и не отпускал, стараясь двигаться со скоростью каталки. Волнение в его глазах, граничащее с паникой, овладело им и не выпускало из своих цепких лап.

Врач приёмного отделения следил за пульсом профессора Сильвани и дыханием, которое было учащённое. Тахикардия подобно барабанной дроби стучала по вискам, а волнение и боль держали Паскуалину в напряжении.

— Вам дальше нельзя! — резко сказала медсестра Виктору, и остановила его у дверей родильного блока поспешила за каталкой и врачами.

Сильные схватки не давали сводили профессора Сильвани с ума, а резкая боль затмевала рассудок. Кардиомонитор следил за её показателями сердечной деятельности, а медсестра держала Паскуалину за руку, контролируя тем самым схватки.

Глаза профессора Сильвани на мгновение закатились, но врачи быстро вернули её в сознание, требуя от неё тужиться, как можно сильнее.

— Ребёнок идёт! Всё хорошо! — произнёс врач приёмного отделения, контролируя жизненные показатели Паскуалины.

Крик профессора Сильвани поглощала операционная, а на зимнем мрачным небе загорелась тусклая одинокая звезда.

— Ещё, ещё! Следите за дыханием, — повторял раз за разом врач-акушер. — Всё, мама! Мальчик! — восторженно произнесла она и приготовилась резать пуповину.

Медсестра протянула мальчика Паскуалине, и профессор взяла его на руки, осторожно проведя по маленькой головке сына.

— Здравствуй, мой любимый! Тебя будут звать Андреа…

Глава 4

Вашингтон. Висконсин авеню. Наши дни

Мужчина шел быстрым шагом по тротуару, ощущая опустошение и предательства в отношение его. Гора Альто — точно было не тем местом, где он бы хотел оказаться в конце своего профессионального пути.

Мужчина на мгновение замер на тротуаре и поднял голову к небу, на котором сегодня не было ни облачка. Светило яркое солнце и редкие чуть заметные воздушные массы с присущей ими грустью плыли на восток. Лучи небесного светила слепили его глаза, будто тоскливо провожая родного человека. На мгновение мужчина задумался, ощутив дрожь в сжатых в карманах ветровки руках и глубоко вдохнул сыроватый воздух. Он понимал, что время его безжалостно поджимало и ФБР может быть здесь с минуты на минуту. Мужчина сделал резкий уверенный шаг вперёд и вернул прежнюю скорость походке. Ему казалось, что время замерло и хладнокровно наблюдало за его действиями. Искать в них логику, добавлять осуждение или понять смысл поступка; всё становилось бессмысленно ведь, на кону стояла его жизнь. Паранойя?! Возможно, но оценивать поступки и выносить свой судебный вердикт, имеет право один лишь Господь Бог! Судьи, присяжные заседатели, гос обвинители и адвокаты — это единый организм, у которого всегда был свой хозяин. Правосудие на Земле никогда не бывало беспристрастным!

Мужчина отчётливо понимал, что над ним висит серьёзная опасность и отчаяние его поступка показывает лишь его прагматизм. Для агента ЦРУ это нормально, ведь, везде и всегда главное выжить! Предательство или героизм, граничащий с самопожертвованием, можно определить лишь зная все обстоятельства принятия данного очень сложного решения. Решиться на отчаянный поступок, намного сложнее, чем согласиться с доводами своего продуманным решения. Позже будут громкие статьи и репортажи в СМИ, где будут поливать грязью его имя, приписывая все возможные и невозможные преступления, как свои, так и чужие. Стать героем или предателем можно в одно мгновение! В любом случае о первом всегда умолчат, а о втором будет знать весь мир.

Посольство Российской Федерации было уже совсем близко, как и приближающийся гул сирен чёрных внедорожников. Строгий с минималистичной точки зрения комплекс зданий украшал триколор развивавшийся на лёгком ветру, а кованое ограждение, стерегло покой территории.

Мужчина резко перешёл с быстрого шага на бег. Его сердце забилось с бешеной скоростью при виде затормозившего у калитки посольства чёрного внедорожника «Шевроле». ФБР были уже здесь, но шанс попасть на территорию РФ ещё существовал. Пожилой мужчина подошёл к калитке и начал копаться в свой сумке через плечо, где могло быть что угодно.

Агенты ФБР в бронежилетах выскочили из внедорожника и повытаскивали из кобур пистолеты «SIG-Sauer P °Carry», готовясь выстрелить на поражение.

— На колени!!! — крикнул один из агентов, сжав в ладонях рукоять своего пистолета.

Мужчина не остановился и продолжил бег. Он понимал, что, как мёртвый не имеет никакой ценности и стрелять они будут лишь в критической ситуации. Агенты ФБР начали движение к калитке, собираясь любой ценой не дать предателю попасть на территорию посольства.

Вой сирен, буквально дышал в затылок. Спасение, порой, приходит оттуда откуда его не ждёшь. Фортуна — переменчива! Вчера она подставила подножку, а сегодня может подарить шанс…

— Стоять, чёрт тебя дери!!! — выкрикнул агент ФБР и произвёл выстрел. Пуля скользнула по тротуару, выбив искры, но не остановила мужчину. Ему было нечего терять!

Второй агент ФБР задержал пожилого мужчину у калитки, поставив на колени и защёлкнув сзади на его запястьях наручники.

Жёсткий удар агента ФБР локтем в район челюсть, свалил его с ног, а ворота посольства медленно начали открываться. Мужчина пробежал ещё несколько метров, два выстрела прошли мимо, лишь выбив искры из тротуара. Он забежал на территорию и, встал на колени брусчатки въезда, произнёс:

— Не стреляйте! Я агент ЦРУ Ник Миллс! Я прошу политического убежища, у меня есть интересующая вашу страну информация!

Предместье Рима

Льюис собирал вещи, которые собирался взять с собой в дорогу. Он понимал, что с ним, в перспективе, могло случится, что угодно, но для него подобная возможная ситуация была лишь обыденностью. Говарду было не привыкать рисковать и его воспоминания лишь подтверждали это, теряясь среди кошмарных сновидений.

Дорога, покрытая густым туманом, неразгаданные тайны, которые по большей части так и оставались красивыми сказками, переполняли усталостью душу Льюиса. Возможно, Орден «Хранителей Меча» был такой же детской легендой, украшенной благородными идеями снаружи, а внутри всем распоряжались власть и деньги.

Кардинал де Флюи не был надёжным источником информации. Страх смерти действует на всех по-разному: кто-то решает «исповедоваться», а кто-то «толкает» заготовленную и продуманную дезинформацию, проверить которую здесь и сейчас не реально! Пусть, кардинал и не был разведчиком-нелегалом, но годы в Ватикане учат более искусным приёмам манипулирования людьми. В любом случае других зацепок у Говарда не было. Вспоминая свой богатый профессиональный опыт, он знал точно одно, что даже откровенная ложь приводит к истине.

Льюис собрал две большие сумки, выполненные в классической британской камуфляжной расцветке, и поставил их на пол около дивана. Он подошёл к столу, на котором валялись приспособления для чистки оружия и лежала пустая пластиковая маслёнка из-под ружейного масла. Тяжесть в затылке и боль в груди уносили его мысли в далёкое прошлое, где жили безмолвные силуэты с упрёком в светящихся глазах.

Говард взял со стола баночку с лекарствами и принял очередную дозу психотропных препаратов, запив их минеральной водой. Солоноватый привкус остался на кончике языка, и жажда отступила. Лёгкая дрожь в руках постепенно исчезала. Пустая бутылка из-под минеральной воды дополняла бардак на столе, не ухудшая при этом образ гостиной.

Льюис сунул в дорожную сумку ноутбук и планшет и перекинул её через плечо. Он вырубил генератор и вернулся в гостиную, где полумрак, в очередной раз освободил из своего плена безмолвные сущности этого дома…

Говард поднял с пола приготовленные к своему «путешествию» сумки и покинул гостиную. Темнота небольшого холла морозом пробежала по его спине, напомнив о том, что здесь его будут ждать! Он вышел из дома и прошёл к внедорожнику «Фольксвагену», у которого уже была поднята багажная дверцы. Льюис уложил сумки, набитые оружием, боеприпасами и снаряжением, набросил на них «термоодеяло» и постучал костяшками пальцев по запасным канистрам. Он опустил багажную дверцу, ощутив на своей гладковыбритой голове утренние лучи солнца. Говард поднял голову кверху и ослеплённые ярким дневным светом глаза сощурились. Льюис смотрел на солнечный диск, будто просил у него благословение, понимая абсурдность этого. «Авиаторы» коснулись его переносицы, а душки солнцезащитных очков легли на уши. Говард закрыл входную дверь дома на навесной замок и сел в машину. Он бросил дорожную сумку на переднее сиденье и запустил двигатель. Мотор ожил, словно хищный зверь после долгой спячки, и Льюис отрегулировал климат-контроль. Внедорожник взял с места, выкатившись на грунтовку и направился к трассе. Из колонок стереосистемы звучала жёсткая альтернатива, которая всегда помогала Говарду не терять концентрацию во время долгих поездок. Впереди был путь до Сиены, так называемой столицы Тосканы…

Вашингтон. Посольство Российской Федерации

Агент Миллс встал со стула из-за металлического стола, продолжая находиться в небольшой комнате, которая более всего напоминала допросную. Яркий свет лампы дневного освещения вызывал резь в усталых глазах. Он подошёл к зеркальному стеклу и увидел своё отражение. Перед ним было овальное осунувшееся лицо, усталые тёмные глаза, в которых исчез жизненный задор карих глаз, небрежная короткая причёска заменяла аккуратную стрижку, а классический строгий костюм с туфлями: вытянутая футболка, мятая ветровка, вытертые джинсы и старые кроссовки.

Ник неотрывно смотрел на зеркальную поверхность стекла и не мог оторвать взгляд от своего отражения. Он пытался найти в нём человека, которого больше не было. Супервайзер ЦРУ в одно мгновение превратился из успешного руководителя в козла отпущения, на которого решили повесить все возможные чужие грехи. Подозрение в гос измене и передачи секретной информации неустановленным лицам, дополнил ордер на арест, переданный в ФБР. Вспоминать о том, каким длинным оказался путь в посольство РФ, не только не хотелось, но и вызывало отвращение. Когда человек становится загнанным зверем в нём просыпаются инстинкты, которые очень далеки от добродетели. Единственное, что успокаивало Ника то, что он на этом пути никого не убил, кроме самого себя. Сейчас он видел в зеркале не того жизнерадостного парня с огромными перспективами, который окончил Йель, а отработанный кусок дерьма.

«Сорок лет — это много или мало?!» — внезапно словил себя на мысли Миллс. В понимании обычного человека, наверное, это почти ничего, а для бывшего супервайзера ЦРУ — целая вечность.

Ник вернулся за стол, бросив взгляд на исписанные листы бумаги, и сел на металлический стул. Он крутанул пальцами правой руки авторучку, лежавшую на столе, будто, собираясь сорвать куш на «колесе фортуны», но внезапно она замерла, указав на входную дверь. Миллс не знал, как можно трактовать данный жребий. В этой жизни ничто не случается просто так и у всего есть свой скрытый смысл.

Ник ещё раз просмотрел исписанные его рукой листы бумаги, где указал на обладание определённой информацией, которая могла вызвать огромный интерес у российских спецслужб. Как всегда, козырем любого опального разведчика или контрразведчика была информация, нелегально собранная в течение всей службы, выполнявшая всегда роль подушки безопасности…

Миллс всегда понимал, что рано или поздно, но его путь станет взлётной полосой, с которой взлетает небольшой частный самолёт, уносящий тебя в далёкую страну, откуда тебя точно не выдадут. Судьба агентов-перебежчиков никогда не отличалась оригинальностью и счастливым финалом. Родина — это не государство, а земля! Поэтому двух Родин не бывает.

— Вы уже всё? — зайдя в комнату, спросил мужчина лет двадцати семи, одетый в строгий чёрный костюм с белой сорочкой.

— Да. Я хочу лично поговорить с начальником резидентуры! — сосредоточенно, произнёс Ник, наблюдая за тем, как мужчина собрал листы бумаги и подровнял их о столешницу.

— Руководитель резидентуры освободится через полчаса, ознакомится с изложенным в бумагах и тогда поговорит с вами, — добавил мужчина и удалился из комнаты.

Миллс налил в одноразовый стакан из пластиковой бутылки минеральной воды и сделал несколько жадных больших глотков. Напряжение не покидало его, ведь, жизнь Ника, по-прежнему, висела на волоске. Риск быть переданным ФБР никуда не исчезал, а провести остаток своих дней в узкой камере спец блока было отнюдь не заманчивой перспективой…

* * *

Глава резидентуры продолжал изучать бумаги, написанные супервайзером ЦРУ Ником Миллсом, давали богатую пищу для размышлений. В исписанных листках говорилось об обладании весьма важной информации. Опальный руководитель предлагал передать ФСБ всю сеть «кротов» внутри служб и управлений, работавших на ЦРУ и АНБ. Подобная информация не могла не иметь интереса для центрального аппарата и Службы Собственной Безопасности.

Полковник Белов в очередной раз перечитал бумаги и отложил в сторону. Евгений Павлович был ярким представителем старой школы КГБ СССР последних её выпусков. Человек переживший разруху девяностых годов прошлого века и товарно-денежные отношения начала XXI века, где всё имело свою цену, а идеалистов-альтруистов можно было пересчитать, условно говоря, по пальцам. Он понимал ценность предлагаемой информации, которой можно было воспользоваться по-разному. У всего в этой жизни есть две стороны! К этому полковник Белов привык давно, но продолжал верить в честь и совесть.

Евгений Павлович встал с рабочего кресла и подошёл к окну. Его высокая статная фигура на мгновение замерла, а взгляд упал вниз на дорожку между корпусами посольства. Сосредоточенность и аналитический ум были одними из самых сильных черт полковника Белова. Размышлять над проверкой мистера Миллса с помощью полиграфа было одной из глупейших идей. Этот прибор всегда имел огрехи и обмануть его было не так сложно для человека умевшего играть собственной психикой. Подготовленный двойной агент — это всегда частично псих, умеющий управлять собой и иррационально мыслить. «Там, где кончается логика начинается безумие!» — эти слова своего наставника Евгений Павлович помнил всегда. В этом афоризме жили разные значения и задачи, разгадать которые всегда было не так-то и просто.

Он одёрнул пиджак тёмно-синего строгого костюма и поправил галстук. Аккуратная классическая стрижка седых волос отразилось в зеркале шкафчика, и он вернулся к столу. Взгляд его проницательных зелёных глаз лёг на текст бумаг, а пальцы правой руки коснулись гладко выбритого подбородка овального лица. Белов продолжал размышлять, осознавая, что уже принял определённое решение по мистеру Миллсу. Всю свою карьеру Евгений Павлович провёл среди высокомерия Великобритании и показной «демократии» США. Он хорошо знал людей этих регионов. Их психологические особенности, менталитет, привычки, манеры и конечно же историю. Без всего этого невозможно добиться успехов.

Полковник Белов снял телефонную трубку и попросил соединить с директором ФСБ Бояровым Олегом Дмитриевичем.

— Доброго времени суток! Слушаю вас, Евгений Павлович, — радушно произнёс директор.

— Здравствуйте, Олег Дмитриевич! У меня в комнате для допросов находится супервайзер ЦРУ, который просит политического убежища, а взамен предлагает сдать сеть «кротов» внутри управлений и служб, работающих на ЦРУ и АНБ.

— Интересно… Вы, уже провели первый допрос и тест на полиграфе? — сосредоточенно спросил Бояров.

— Пока нет! Этим я займусь в ближайшие часы. Во всяком случае текст написан убедительно для человека, находящегося в тяжёлой психологической ситуации. Почерк так же характерен: небрежный с сильным нажимом на грифель. В бумагах имён или фамилий не указано, но написано, что небольшая часть информации будет передана при личном разговоре, — рассудительно ответил полковник Белов.

— Что ж! Приступайте к работе. Связь по ситуации! — добавил Бояров и положил телефонную трубку.

Евгений Павлович потёр пальцами левой руки морщинистый лоб, чувствуя лёгкую головную боль. Он медленно положил телефонную трубку на базу, продумывая стратегию допроса, где всегда присутствует игра подобная партии в шахматы. В таких случаях всегда есть риск фатальной ошибки или регалии победителя. Примеры из истории делились условно пополам, но даже это не прибавляло оптимизма полковнику Белову. Он взял папку-скоросшиватель в правую руку и вышел в коридор. Евгений Павлович провёл ключ-картой по считывателю электронного замка, который закрыл его кабинет. Безликость коридора в очередной раз за день отозвалась в его душе приступом хронической усталости, и полковник уверенным шагом направился к комнате для допросов.

Работа в резидентуре шла своим чередом, не взирая на время суток. Здесь на небольшом островке Родины среди чужбины, где показная враждебность достигает своего пика, в городе течёт обычная жизнь, далёкая от политики и геополитических претензий на мировое господство. Простые люди они одинаковые везде. Все поглощены своими проблемами, а дебаты в Конгрессе или Сенате воспринимаются, как очередное мракобесие не решающие основные социальные проблемы.

Евгений Павлович провёл по ключ-картой по считывателю замка и зашёл в комнату для допросов, где опальный супервайзер ЦРУ смотрел на своё отражение в зеркальном стекле.

— Здравствуйте, мистер Миллс! — положив папку-скоросшиватель на поверхность металлического стола, произнёс Белов. — Отдохнули немного?

— Это сложно назвать отдыхом, сэр! — обернувшись лицом к Евгению Павловичу, ответил Ник и подошёл к столу.

— Понимаю. Присаживайтесь, мистер Миллс, — добавил глава резидентуры и сел на стул за стол.

— Спасибо, — коротко сказал Ник и присел на стул за тот же стол, без излишнего оптимизма, руководствуясь лишь собственным прагматизмом, который не раз спасал его шкуру в самые сложные моменты жизненных испытаний.

— Меня зовут, Евгений Павлович Белов. Я глава резидентуры, — ровным голосом начал полковник, сохраняя излюбленный приём дипломатического нейтралитета. — Пробежимся по тезисам.

— Я знаю, кто вы. Да, конечно, я готов.

— Вы, написали, что обладаете информацией сети «кротов» внутри спецслужб РФ, но сделали никакого намёка. Как вы понимаете абстрактные и голословные заявления нас не интересуют, — погрузившись на мгновение в бумаги, продолжил Белов и перевёл пристальный взгляд на мистера Миллса. Для Евгения Павловича было не большой проблемой раскусить человека и его сущность, но в лице Ника он встретил достойного соперника, чьё непроницаемое выражение лица и холодный взгляд вызывали множество вопросов.

— Я это прекрасно понимаю сэр и не имею желания вводить вас в заблуждение. Думаю, вы уже ознакомились с моей биографией и примерно представляете, кто я и что, — спокойно, но с еле уловимой ноткой волнения в голосе произнёс мистер Миллс.

— Отчасти! Начинайте, я вас внимательно слушаю, — закрыв папку-скоросшиватель, сказал Евгений Павлович и приготовился слушать, собираясь следить за тембром голоса опального супервайзера ЦРУ.

— Как вам будет угодно! Для вас не секрет, что я долгие годы проработал в «русском отделе» ЦРУ. Я хорошо знаю вашу страну, где бывал очень часто, как под своим именем, так и под многочисленными псевдонимами. В мои обязанности входили: подготовка спецоперации, аналитика и вербовка перспективных агентов с прицелом на будущее. Успех был всегда переменным, как в работе любого «полевого» оперативника. Люди везде одинаковые и нужды у них схожие… Деньги, разумеется! Однако, не всех можно купить. Кого-то проще бывает убрать в каком-либо виде с пути. Физическое устранение всегда играет злую шутку, как с любым куратором, так и с любым агентом внутри. Всегда проще подставить или обставить… Но, сейчас не время беседовать о тонкостях нашей работы! Позовите охранника, у которого все мои личные вещи. Среди них есть флэшка. На ней лишь малая часть тех материалов, которые я собираюсь вам передать в обмен на политическое убежище и ряд других условий…

— Одну минуту, — перебил Ника полковник Белов и достал из бокового кармана пиджака небольшую рацию. — Игорь, принеси вещи мистера Миллса в мой кабинет вместе с протоколом изъятия.

— Будет сделано, Евгений Павлович! — ответил грубоватый голос в динамике рации.

— Продолжайте, мистер Миллс, — неотрывно смотря на Ника, добавил Белов.

— Хорошо! Итак, на флэшке находятся материалы на подполковника Хабарова заместителя начальника резидентуры в Риме. Его оперативный псевдоним в нашей агентуре «Оцелот». В материалах указана вся его работа на правительство США. Я, разумеется, не был его непосредственным куратором…

— Это серьезное обвинение, мистер Миллс! — перебил Евгений Павлович, анализирую тембр речи, а также мимику и жестикуляцию, которая отсутствовала, как таковая. Руки Ника были сомкнуты и без движения лежали на поверхности стола. Миллс говорил уверенно, не пользуясь какими-либо словами «паразитами». Может быть это была так называемая домашняя заготовка, а может просто собранность и понимание, что за оградой посольства его ждут агенты ФБР. — Скажите, а под каким псевдонимом у вас идёт агент «Оцелот» и почему первым вы выбрали именно его?

— Его псевдоним Гордон Браун, именно под этим именем он состоит в нашей базе данных. Почему выбор пал на него?! Вопрос риторический… Не могу на него ответить…

— Хорошо, допустим. Почему вы решили прийти к нам? Что повлияло на вас?

— Меня обвинили в «сливе» секретной информации сторонним людям.

— Это правда? — сосредоточенно спросил полковник Белов.

— Нет! Меня кто-то подставил. Сами понимаете, как такое может случиться… От этого никто не застрахован, тем более, когда есть желающие занять твоё место.

Рулет

Ответ на сканворд или кроссворд на вопрос: рулет

4 буквы

АбесОно может употребляться также для запекания в нем мясных паштетов, рулетов, «заячьего сыра», овощных (капустных) рулетов латышской кухни и т.п

БлинЭто особо воздушные сладкие блинчики, свернутые в форме рулета и облитые карамелью и соусом из масла, сока, апельсиновой цедры, сахара, коньяка и ликера

Зеро- Сектор рулетки

Маки- формат суши, свернутый в рулет рис с филе рыбы или с овощами, порезанный на 4 или 6 кусочков небольшого размера [японская кухня]

ФугуТакую новость в Японии встретили без особого энтузиазма, ведь секрет популярности фугу заключается именно в ее яде, в остром чувстве риска, которое испытывает человек, играя в этот гастрономический вариант русской рулетки

ЯйцоЗатем омлет сворачивают трубочкой, и получается оригинальный рулет

5 букв

Азарт- Ажиотаж у рулетки

АйолиПодойдет соус айоли и к грибам, например, к фаршированным зеленью и миндалем, шампиньонам, к картофельному рулету с морепродуктами, к традиционным испанским картофельно-яичным лепешкам тортильям с добавлением спаржи, или брокколи, или цветной капусты

Замер- Манипуляции с рулеткой

Мария- Нина Усатова в фильме «Кавказская рулетка»

Рулет- 1. Кушанье из рубленого мяса, в форме толстой колбасы

6 букв

«Жмурки»Корон сдаёт героин, и Сергей предлагает им сыграть в «жмурки» (то же самое, что и «русская рулетка»).

Казиноигорное заведение, в котором с использованием рулетки, игровых столов для карточных игр и игры в кости, игровых автоматов, а также другого игорного оборудования осуществляется проведение азартных игр с объявленным денежным или иным имущественным выигрышем

Крупье(французское croupier), распорядитель игры в казино, банкомет в игорном доме, ведущий игру со всеми игроками от лица заведения, сдающий карты, запускающий шарик рулетки; выдает выигрыш, забирает проигранные ставки

ПелюрыВ пелюры "пеленают" различные рулеты, мясо, рыбу, предназначенные для нежного запекания

Рулады- Принятое в ряде западноевропейских кухонь обозначение кондитерских рулетов [свернутого в трубку и промазанного повидлом или мармеладом сдобного теста на соде или пекарском порошке]

Сигара- Рулет из табачных листьев

7 букв

Бисквитслужит основой для множества замечательных десертов, начиная с небольших пирожных и заканчивая мудреными рулетами и многоярусными тортами

ГолубцыНесмотря на то, что эти небольшие рулетики мало похожи на сизокрылых голубей, имя своё они получили именно от этих птиц

Игроман- Раб рулетки

Рулеткаинструмент для гравирования карандашной манерой и доработки других видов гравюры, стальное зубчатое колёсико, которое вращается на изогнутом конце стержня, оканчивающегося с другой стороны ручкой

Рулетта- название плоской кривой, рассматриваемой как траектория точки, жестко связанной с некрой кривой, катящейся по другой неподвижной кривой

ШоколадВ году появился мягкий шоколад в виде батончиков и рулетов

8 букв

БаклажанЛегкие виды фарша подходят и для баклажанных рулетиков, например, тертый сыр с зеленью, грибная паста, помидоры с чесноком

Фортунка- 1) Азартная лотерейная игра, в которой разыгрываются вещи; вид рулетки

Штрудельпеченое кондитерское изделие, формой напоминающее рулет

9 букв

Стромболи- разновидность пиццы, которая сворачивается рулетом, а затем запекается

Теккамаки- рулет из риса и сырого тунца (японская кухня).

10 букв

Рулеточный- 1) Свойственный рулетке, характерный для нее

12 букв

ФаршированиеТак, например, частично фаршированными могут считаться рулеты, запеканки, зразы, где фарш составляет узкую прослойку, едва заметную внешне, а во вкусовом отношении создающую лишь легкий акцент блюда

13 букв

Галактобурековыпекают в духовке, либо выкладывая на противень несколько промасленных слоёв теста филло и пудинга, либо сворачивая в рулеты длиной 10 см с начинкой из манного заварного крема, покрытого промасленным тестом филло


Похожие запросы: рулет • 6 букв• 7 букв• 4 буквы• 5 букв• 8 букв• 9 букв• 12 букв• 13 букв• 10 букв


Смотрите также: • Города в Карелии 13 букв• Покровительница 5 букв• Династия в Китае 4 буквы• Бесцветные газы 13 букв• Сверхъестественное существо 3 буквы• Города в Крыму 10 букв• Блюдо корейской кухни 5 букв• Женские головные уборы 10 букв• Реки в Пермском крае 10 букв• Верховая лошадь восточной породы 7 букв• Евд____ 7 букв• Слова на утх

---

Популярные запросы• 1• Последние запросы
Слова по длине: А - Е• Ж - Л• М - С• Т - Ч• Ш - Я
Фильтры для слов• Поиск слов
Наборщик - составление слов из букв другого слова
Угадай слово!



Ссылка на эту страницу: