Ktü Misafirhane

Айлин Кейн
Российский хадж Империя и паломничество в Мекку

Посвящаю моим матери и отцу и памяти моего брата Мэтью (–)

Воистину, первый дом, который был воздвигнут, чтобы люди [предавались богослужению], – это тот, который в Бакке. Он благословен и служит руководством к истине для обитателей миров. В том Доме – ясные знамения для людей. Это – место стояния Ибрахима. Тот, кто войдет в этот Дом, будет в безопасности. Аллах обязывает тех людей, кто в состоянии совершить поездку, отправляться в хиддж к Дому.

Коран –97 (перевод М.-Н. Османова)

Предисловие
ИСТОЧНИКИ И КАРТЫ

Это исследование стало возможным благодаря случайному открытию в московском Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ). В поисках материалов о русском православном паломничестве в Иерусалим я обнаружила папки с перепиской о мусульманах, совершавших паломничество в Мекку. Формуляры у большинства документов были пусты, т.е. до меня их не читал ни один исследователь. Как я впоследствии выяснила в ходе более целенаправленных поисков, АВПРИ – кладезь документов о хадже XIX и начала XX века, о хадже, каким его видели русские чиновники, служившие в консульствах на путях в Мекку в Османской империи, Персии и Индии. В этих источниках передо мной предстал удивительный, непривычный образ Российской империи: разобщенные на первый взгляд регионы оказывались тесно связанными; народы империи обнаруживались не на своих местах; русские чиновники работали в таких частях света и такими методами, о которых ничего не говорили стандартные нарративы. Постепенно в этих источниках мне открылась целая система: трансграничная инфраструктура хаджа, выстроенная царским правительством, чтобы способствовать перемещениям мусульман между российскими владениями и Аравией. Эта инфраструктура имела свою собственную административную и политическую связность и оказалась идеально подходящей для изучения благодаря обилию и доступности материала.

Я написала эту книгу, чтобы документировать поразительную и практически неизвестную главу российской истории. Надеюсь, что рассказ об истории России с точки зрения человеческой мобильности может показать, как стремительные изменения, охватившие мир в конце XIX – начале ХХ века, оказали на историю России влияние, до сих пор не замечавшееся за фасадом традиционно рассматриваемых внутринациональных структур. Историю человеческой мобильности трудно писать, в частности, потому, что источники нередко фрагментарны и сильно разбросаны территориально. История хаджа не запечатлена в документах российских архивов. Двусмысленность и секретность участия царского правительства в том, что касалось организации паломничества в Мекку, а также советские принципы каталогизирования словно сговорились похоронить объект моего исследования. А потому эту историю приходится извлекать на свет, выходя за рамки категорий архивных записей, оспаривая нарративы, которые стремились создать архивисты советской эпохи, и собирая воедино документы из разных мест.

Нить этой истории я начала распутывать в Москве, а затем исследовала архивы и коллекции рукописей в Тбилиси, Одессе, Санкт-Петербурге и Стамбуле. Имперская инфраструктура хаджа опиралась на сеть русских консульств на османской территории, и точно так же мое исследование опирается на архивы этих учреждений, прежде всего в Бейруте, Дамаске и Константинополе (Стамбуле). Архивы русского консульства в Джидде отсутствуют, а оно, вероятно, было самым важным в этой сети. Для восполнения данного пробела я собрала документы этого консульства из других коллекций, включая архивы российского Министерства внутренних дел, особенно архивы османских министерств внутренних и иностранных дел.

Чтобы узнать и представить себе, как мусульмане воспринимали хадж и участие в нем России, а также ради баланса между государственной и негосударственной точками зрения я использовала и тексты, написанные российскими мусульманами или предназначенные для них. Это статьи, письма и рекламные объявления в тюркоязычных газетах, а кроме того, рассказы непосредственных участников хаджа на старотатарском языке. Я обнаружила, что мемуары о хадже позднего имперского периода (–х годов) особенно ценны как географические источники. Зачастую сухие и скучные, они не предназначались для развлечения рассказами об экзотических странах, а служили практическими справочниками для желающих совершить хадж. В этом качестве они содержат множество точных сведений о паломнических маршрутах и итинерариях (системах станций и стоянок) от России до Мекки. Ученые почти не занимались этими источниками, они плохо каталогизированы в коллекциях на территории бывшего СССР и еще ожидают открытия и изучения историками и исследователями религий и миграций на просторах Российской империи.

Карты маршрутов хаджа в этой книге составлены мной. Я составила их с помощью компьютерной программы ГИС (географическая информационная система), нанося на визуальную карту текстовые географические данные из мемуаров о хадже и официальных источников. У каждого из этих источников есть свои недостатки. Мемуары о хадже чаще отражают маршруты и впечатления элиты, а не более многочисленной бедноты. Официальные же отчеты о хадже бывают не слишком достоверны. Они писались русскими чиновниками, которые зачастую не могли общаться с мусульманскими паломниками и, не будучи мусульманами, не имели доступа в священный город Мекку. Эти отчеты нередко бывают детальными, но молчат о своих источниках. К началу ХХ века они становятся одинаковыми – судя по всему, некоторые русские консульские чиновники просто читали и переписывали данные из других отчетов, а не занимались местными, полевыми исследованиями структур хаджа. Сопоставляя и комбинируя данные из этих двух категорий источников, я попыталась реконструировать с максимально возможной точностью географию итинерариев и маршрутов российского хаджа в царский и ранний советский периоды.

Введение
РОССИЯ КАК ПЕРЕКРЕСТОК ГЛОБАЛЬНОГО ХАДЖА

В конце XIX века Россия стала играть в мире новую роль – покровителя хаджа, мусульманского паломничества в Мекку. Царское правительство, ссылаясь на свою политику веротерпимости, субсидировало поездки мусульманских паломников по российским железным дорогам и на специально приспособленных «хиджазских пароходах», а также создало трансграничную сеть учреждений на паломнических маршрутах из России в Аравию. Оно выпустило специальные паспорта для паломников и издало новые законы для их защиты во время дальних путешествий. К началу х годов царское правительство выстроило обширную межимперскую инфраструктуру хаджа на русских, османских, персидских и индийских территориях. Один из архитекторов этой инфраструктуры, чиновник МИДа Н.В. Чарыков, описал ее как систему «льготных пароходных сообщений через Константинополь», организованную «при деятельном участии» заграничных русских консулов ради обеспечения безопасности, комфорта и низких цен для мусульманских паломников¹.

Россия, как православное государство, на первый взгляд не годилась на то, чтобы быть покровителем хаджа – одного из пяти столпов ислама и священного исламского ритуала. В императорской России правящая династия Романовых поддерживала православие как государственную религию. Православные цари претендовали на священное право царствовать, и Русская православная церковь обладала престижем и законными привилегиями «первенствующей» церкви империи. С конца XVIII века русские цари объявляли себя «защитниками» всемирного православия – в основном именно из-за этого в середине XIX века разразилась Крымская война, – что было частью саморепрезентации России как наследницы византийской имперской традиции и вписывалось в политику соперничества с Британией и Францией за влияние на христианские народы распадавшейся и слабевшей Османской империи.

Но за православной имперской риторикой царей скрывалась важная истина: Россия XIX века была не однородно православной, а мультиэтничной и мультирелигиозной империей. Таков был результат настойчивой, многовековой, начиная с XV века, русской имперской экспансии в основном на территории бывшей Монгольской империи, а также на османские и персидские земли. Крупнейшая континентальная держава в мировой истории, Российская империя около года заключала в своих границах многолюдные и внутренне разнородные христианские, буддийские, иудейские сообщества и – особенно многочисленные – мусульманские народы. Многое написано о пятимиллионном еврейском населении имперской России (благодаря сильному влиянию эмигрантов в этой научной области), но гораздо меньше внимания привлекали более многочисленные мусульмане. Перепись года показала, что мусульмане являются второй по общей численности конфессиональной группой после православных. Мусульмане имперской России не были монолитной общиной, а подразделялись на внутренние группы – в зависимости от религиозных верований и культуры, языка и географии. В их число входили сунниты и шииты, оседлые и кочевые народы и десятки этносов, говоривших на различных индоевропейских, семитских и тюркских языках. Они населяли 89 губерний и областей империи (а также полуавтономные протектораты – Бухару и Хиву), прежде всего в Поволжско-Уральском регионе и Сибири, в Крыму и на Кавказе, в Казахской степи и Центральной Азии. В начале ХХ века, на момент максимального территориального расширения империи, в подданстве «православной» России состояло гораздо больше мусульман, чем у соседней «мусульманской» Османской империи, – соответственно 20 и 14 миллионов².

В результате впечатляющих завоеваний мусульманских стран и народов Россия оказалась интегрирована в глобальные сети хаджа. К XIX веку протяженные линии древних евразийских караванных путей, проложенных в прежние столетия, при мусульманских правителях, и долгое время служивших маршрутами хаджа в Мекку, оказались в границах Российской империи. Это сделало хадж предметом дипломатических отношений между Россией и ее южными соседями. В начале XIX века персидский и бухарский правители в порядке укрепления своей собственной легитимности и власти регулярно просили российского царя, чтобы их подданным разрешили пользоваться этими маршрутами для паломничества в Мекку. Российский царь, со своей стороны, нередко удовлетворял эти просьбы и ad hoc брал на себя традиционную историческую роль мусульманского правителя – роль покровителя и «защитника» хаджа, – обеспечивая безопасность паломников на своей территории и субсидируя их поездки в Мекку. Тем самым царь заботился о развитии экономических и дипломатических связей со своими мусульманскими соседями. Невозможно определить, сколько мусульман совершило хадж через российскую территорию до XIX века: большинство их не попало в поле зрения царских властей, слабо контролировавших обширные пространства России. Но несомненно, что масштабы хаджа были невелики. Дальние расстояния, высокие издержки, опасность и непредсказуемость путешествий ограничивали доступ мусульман в Мекку до начала эпохи модерна³.

Ситуация изменилась благодаря строительству современной транспортной сети в Российской империи. Очень быстро построенная во второй половине XIX века, после унизительного поражения в Крымской войне (–), – в рамках стремительной кампании «модернизации», нацеленной, помимо прочего, на развитие российского внутреннего рынка и внешней торговли, – эта сеть включала в себя и плотную паутину железных дорог, которая соединяла разрозненные регионы империи (радикально сокращая дистанции между ними) и сопрягалась с новейшими пароходными линиями из портов Черного моря. В России, как и повсюду, благодаря внедрению железных дорог и пароходов перестроились и ускорились существовавшие ранее схемы перемещения людей⁴. Ярче всего это проявилось на примере хаджа. Ранее паломничества в Мекку из России были редки, но в конце XIX века неожиданно стали массовым феноменом. Каждый год десятки тысяч мусульман, подданных царя или выходцев из Персии, Афганистана, Китая, совершали хадж через российскую территорию, большинство – через Черное море. Российские завоевания мусульманских стран и народов и революция мобильности по сути превратили империю в перекресток глобального хаджа. Чтобы управлять массовым потоком паломников, пересекающим империю и ее границы, Россия начала систематически поддерживать паломничество в Мекку.

Эта книга рассказывает, как Россия в конце XIX века взяла на себя роль покровителя хаджа в рамках более масштабных попыток управления исламом и интеграции мусульман в империю. Участие России в хадже я исследую с трансграничной точки зрения и раскрываю, каким образом в эпоху массовой мобильности имперский проект управления мусульманами и их интеграции приобрел глобальное измерение. Я оспариваю стереотипы об органически присущей царскому режиму исламофобии и о том, что русские чиновники из страха перед панисламизмом стремились блокировать движение мусульман за границу. Я показываю, что Россия в поздний имперский период по сути облегчила и даже усилила мусульманскую мобильность посредством поддержки хаджа. Я доказываю, что это делалось не только и даже не столько ради контроля над российскими мусульманами или слежки за ними в других странах, сколько в конечном счете для того, чтобы поставить на службу государству феномен хаджа как массовой миграции и использовать его в роли механизма имперской интеграции и экспансии.

Главный предмет моего внимания – инфраструктура хаджа, построенная в России между ми и ми годами и возрожденная в СССР в конце х годов. Под термином «инфраструктура» я подразумеваю не статичную структуру, а гибкую, развивавшуюся систему, которая радикально изменялась со временем, по мере того как царский режим все лучше узнавал географию маршрутов хаджа между Россией и Аравией и в связи с непрерывными изменениями итинерариев и предпочтений паломников. Она опиралась на сеть русских консульств, размещенных в узловых пунктах хаджа и вдоль популярных маршрутов из России в Мекку. К моменту максимального распространения, в начале х годов, она включала форпосты в Одессе и Джидде, Бомбее и Багдаде, Константинополе и Кербеле.

Есть искушение прийти к выводу, что идея российской инфраструктуры хаджа была выработана на встречах высокого уровня между царскими чиновниками за устланным картами столом и декретирована царями. Но это неверно. Данная идея сложилась в ходе спонтанных встреч между русскими чиновниками и мусульманскими паломниками внутри империи и в отдельных местах за границей, выросла из просьб и иногда требований мусульманских паломников о помощи в хадже со стороны русских властей. Паломники в конечном счете и определили географическую форму, которую приняла эта инфраструктура. Многие русские чиновники были вынуждены признать, что паломники сами решали, какими маршрутами ехать и стоит ли пользоваться на них услугами российского государства. Таким образом, в течение этого периода данная инфраструктура очень сильно менялась: строительство железных дорог на российской и османской территориях преобразовывало транспорт и привлекало паломников на новые маршруты, а русские власти изучали поток паломников, чтобы разработать для них новые услуги⁵.

До последнего времени ученые, как правило, обходили молчанием пятисотлетнюю историю российской власти над исламом, и зачастую мусульмане оставались за рамками стандартных изложений русской и советской истории⁶. Это пренебрежение было обусловлено отчасти практическими и идеологическими обстоятельствами научной работы в период холодной войны, из-за которых во второй половине ХХ века было почти невозможно изучать историю ислама в СССР и его предшественнице, Российской империи. Советское правительство препятствовало работе в этой области и не допускало западных исследователей ни в архивы, ни в мусульманские регионы. Многие западные историки, со своей стороны, принимали на веру советскую риторику об уничтожении религии и обращались к другим темам⁷. Не изучаемые специалистами, российские мусульмане выпали из поля зрения: они отсутствовали в нарративах об истории Российской империи и почти не встречались в истории ислама и европейского колониализма. Только начиная с х годов, когда СССР неожиданно распался на пятнадцать отдельных национальных государств – из них шесть с преимущественно мусульманским населением, – российские мусульмане вновь стали предметом научного изучения⁸.

Благодаря открытию архивов и коллекций рукописей исследователи в последние годы опубликовали работы, в которых предложили важные идеи о том, как Россия управляла своим мусульманским населением, а также о жизни мусульман под царской властью. В этих новых исследованиях были сделаны шаги к интеграции мусульман в более общие нарративы русской, советской и глобальной исламской истории⁹. Новые работы также вызвали среди ученых дискуссии о том, как лучше всего охарактеризовать отношения между мусульманами и государством в Российской империи. Историк Роберт Круз оспаривает стандартные «конфликтностные» подходы и доказывает, что Россия в эпоху модерна относительно успешно управляла мусульманами, не «игнорируя» и не подавляя ислам, а поддерживая его. В конце XVIII века русская царица Екатерина Великая (годы правления – –) под влиянием идей Просвещения о религии как о полезном инструменте управления провозгласила официальную веротерпимость в отношении ислама и учредила в империи внутреннюю исламскую иерархию во главе с утвержденными государством клириками (Оренбургское магометанское духовное собрание)¹⁰. Круз доказывает, что посредством этой иерархии правительству удалось сделать ислам инструментом и институтом, облегчив как прямое государственное вмешательство в мусульманские религиозные дела, так и интеграцию мусульман в империю. По утверждению Круза, когда Россия превращала ислам в институт, она в конечном счете стремилась «запечатать границы империи» и изолировать российских мусульман от заграничных мусульман и духовных лидеров¹¹. Ученые могут спорить о достижениях исламской иерархии, созданной российским государством, – выполняла ли она ожидаемую правителями России функцию инструмента государственного контроля над исламом и в какой мере активно сотрудничали с ней мусульмане¹². Но никто не спорит о целях, с которыми она создавалась: обеспечить доместикацию ислама в России и изоляцию российских мусульман от глобальных исламских структур.

Главная цель настоящей книги – оспорить этот прямолинейный взгляд. Я доказываю, что Россия не только пыталась культивировать внутренние источники исламского авторитета и побуждала российских мусульман подчиняться государственным исламским институтам, но и поддерживала параллельно исламский институт хаджа, более того – вдохнула в него новую жизнь. В данном случае Россия отнюдь не старалась оборвать связи мусульман с внешним миром, а, напротив, содействовала их облегчению и даже расширению. Эти действия отразились в инфраструктуре хаджа, построенной российским государством в конце XIX – начале ХХ века с большими затратами и усилиями. Россия создала эту инфраструктуру в попытке поставить хадж себе на службу и извлечь из него ожидаемую выгоду для правительства и империи. Это оказалось сложной задачей: хадж, как и другие виды паломничества, был во многом спонтанным явлением, по множеству причин его ход было сложно предсказать, не говоря о том, чтобы контролировать и использовать в своих интересах. Русские чиновники зачастую были разочарованы нежеланием мусульманских паломников следовать официально объявленными маршрутами или пользоваться услугами, которые предоставляло в пути государство. Тем не менее строительство этой инфраструктуры Россией свидетельствует о том, что царские чиновники обладали комплексным пониманием хаджа и его важности для России. Некоторые видели в нем угрозу, но многие другие – выгоду. Глобальные аспекты ислама не были только лишь проблемой, с которой царское (а позже советское) правительство пыталось справиться или тем более которую пыталось устранить; это был феномен, создававший новые позитивные возможности для России, и она старалась использовать его в экономических и стратегических целях.

* * *

История того, как Россия унаследовала и усвоила традицию хаджа, – часть более общей истории глобального европейского империализма. К концу XIX века европейцы подчинили колониальному управлению бóльшую часть мусульманского мира (из мусульманских стран только Персия, Афганистан и Османская империя избежали колонизации). Каждая из ведущих империй того времени – Британская, Нидерландская, Французская и Российская – имела в подчинении больше мусульман, чем любое отдельное, независимое мусульманское государство¹³. И большинство паломников, появлявшихся в Мекке в конце XIX века, были жителями колоний. Их число было беспрецедентным – до тысяч в год в начале х годов, что являлось следствием мировой революции мобильности, которая шла рука об руку с европейским империализмом¹⁴.

В контексте колониального мира, с внедрением железных дорог и пароходов, паломничество превратилось из небольшого по масштабам ритуала, совершаемого в основном элитариями, в массовое ежегодное событие. В нем стала доминировать сельская беднота, толпившаяся на палубах аравийских пароходов с билетами третьего и четвертого классов. Ее часто грабили алчные капитаны; такие случаи попадали в европейские новости и порождали скандалы, один из которых лег в основу сюжета романа Джозефа Конрада года «Лорд Джим»¹⁵.

Появляется все больше исследований того, как все европейские державы в XIX веке стали поддерживать хадж в рамках более общей политики аккомодации ислама в их империях. Хадж как обязательный ритуал и трансграничный миграционный феномен создавал уникальную проблему для этой политики. В отличие от других исламских институтов, таких как мечети или шариатские суды, имевшие локальный, стационарный характер и явно видимую иерархию, хадж был слабо организован, никем официально не возглавлялся и включал в себя дальние путешествия по постоянно меняющимся маршрутам, которые в основном лежали вне поля зрения и вне компетенции колониальных властей любой конкретной страны. Также колониальные власти опасались хаджа как разносчика инфекционных болезней и подрывных политических идей. Многие хотели бы уничтожить его. Власти боялись Мекки – закрытой, как и сегодня, для немусульман – как центра антиколониальной политической агитации, где мусульмане всего мира собирались якобы для сговора о восстании против европейских империй. Но, поскольку хадж для мусульман обязателен (Коран требует, чтобы каждый взрослый мусульманин, способный себе это позволить, совершил паломничество), запретить его было невозможно. В то же время колониализм с его железными дорогами и пароходами открыл доступ в Мекку, усилил привязанность мусульман к священному городу и увеличил их желание совершить хадж. В колониальную эпоху ислам во всем мире стал более «меккоцентричным», чем когда-либо ранее в истории.

Ученые, рассматривающие колониальные контексты и следующие влиятельному тезису Уильяма Роффа о «двойной угрозе», утверждают, что европейские державы поддерживали хадж, в сущности, из оборонительных соображений: чтобы сдерживать распространение холеры и панисламистских идей. Как доказывал Дэниел Брауэр, в России к концу XIX века царские власти были, по сути, вынуждены разрешить и даже поддержать хадж, следуя российской политике веротерпимости и желая предотвратить негативные для империи политические и санитарные последствия нерегулируемого хаджа¹⁶.

Но историки слишком поспешно признали сходство между империями. Если ближе взглянуть на российский случай, мы увидим, что мотивации для участия государства в хадже были сложнее, чем рассказывают в стандартных историях, и что особенности географии Российской империи придавали ситуации некоторые уникальные черты. Россия была континентальной империей с многочисленным мусульманским населением внутри границ, а не в отдаленных заморских колониях, и маршруты хаджа проходили через ее центральные, славяноязычные территории и оживленные порты на Черном море. В силу этого хадж затрагивал как внутренние, так и внешние ее интересы. Для России хадж не был делом исключительно отдаленных регионов и народов, невидимым в самой стране и не имеющим отношения к внутренним проблемам. Он был весьма заметным ежегодным событием, которое происходило в основном в пределах российских границ и в тесной связи с внутренними делами.

Цели, которые преследовала Россия, поддерживая хадж, были иными, чем у других европейских держав, и более амбициозными. В решении России поддержать хадж больше всего удивляет не то, что оно было принято для защиты от предполагаемых санитарных и политических угроз, а то, что в конечном счете оно было попыткой превратить паломничество в инструмент осуществления секулярных государственных и имперских программ. В эпоху, когда Россия одновременно старалась культивировать массовое коллективное чувство имперской принадлежности и «русскости» среди многообразных народов империи и развивать экономику страны ради финансирования реформ в общегосударственном масштабе, царское правительство взялось покровительствовать хаджу, чтобы интегрировать недавно покоренные мусульманские народы и направить заманчивые доходы в государственные закрома. С этой целью Россия организовала на государственных железных дорогах и пароходах сезонные услуги для паломников, рассчитывая направить их поток в русскую транспортную систему и заработать для казны миллионы рублей. В этом смысле российский случай больше напоминает османский, ведь султан возложил на себя сложный и дорогостоящий патронат над хаджем не только потому, что таков был его долг как правителя мусульманских священных городов и как халифа всех мусульман, но и по нерелигиозным, стратегическим соображениям, а именно: чтобы интегрировать в империю арабоязычных мусульман и обосновать присутствие османских войск в отдаленных арабских провинциях¹⁷.

В отличие от Франции и особенно Британии, у России не было ни устоявшихся коммерческих интересов, ни обширного консульского присутствия в арабских провинциях Османской империи, ставших центром соперничества европейских империй в середине XIX века. Этот регион включал в себя мусульманские священные города Мекку и Медину, а также другие важные исламские святилища и святые места в Иерусалиме и Дамаске, посещаемые в XIX веке множеством мусульман в рамках комплексного паломнического итинерария. Неудивительно, что Россия стала патронировать хадж также и по стратегическим соображениям, рассматривая его как инструмент влияния в османской Сирии, Аравии и других зарубежных зонах имперских интересов и конфликтов, где не могла претендовать ни на какие или почти ни на какие предметы интереса помимо хаджа. Поэтому в стратегическом отношении российский патронат над хаджем имел целью не столько защиту существующих интересов, сколько расширение имперского влияния России на новые части света.

* * *

История, которую я рассказываю в этой книге, раскрывает участие России в одной из великих глобальных миграций эпохи модерна. В XIX веке хадж был самым масштабным паломничеством как в мире, так и в России¹⁸. Но, при всем внимании современных ученых к разнообразным российским миграциям, хадж отсутствует в этой историографии, обычно сосредоточенной на внутренних крестьянских миграциях и в меньшей степени на массовой (главным образом польской и еврейской) эмиграции из России в поздний имперский период¹⁹. Загадочное отсутствие хаджа в историографии российских миграций служит отражением более общего явления – пренебрежения мусульманами в нарративах о русской истории. Конечно, специалисты в других областях – в основном исламоведы и антропологи из Европы, России и Японии – написали добротные труды о мусульманской мобильности, о сетях обменов и контактов в Евразии эпохи модерна. Как я показываю в этой книге, мусульмане были одной из самых мобильных групп населения в Российской империи; они были связаны с единоверцами через торговые, паломнические и образовательные сети и часто перемещались внутри империи и за ее границы. Но историки России по большей части игнорируют эти научные работы, и их еще предстоит интегрировать в историю российских миграций²⁰.

Включив хадж в эту историю, мы сможем приступить к переосмыслению некоторых предпосылок наших теорий о моделях российских миграций и их влиянии на империю. Как выясняется, миграции были для России не только внутренним делом, а миграции за границу не всегда были переселением на постоянное место жительства. Революция мобильности в России XIX века преобразила жизнь не только русских крестьян и евреев, но и мусульманских народов империи. Когда в х годах железные дороги достигли Кавказа и Центральной Азии, мусульмане этих регионов неожиданно получили доступ не только в Мекку, но и в другие части Российской империи и всего мира. Некоторые выселились со своей родины, но гораздо большее количество людей стало ездить по железным дорогам и исследовать империю. Эти внутренние мусульманские миграции ставили перед режимом вопрос о том, чтó «видят» мусульмане – какие впечатления получают от империи, – и побуждали русские власти конструировать новые связи между мусульманами в разных частях империи в рамках политики интеграции мусульман. Не все русские чиновники усматривали в мусульманских миграциях проблему – некоторые воспринимали их положительно. Многие считали хадж не разрушительным, а созидательным миграционным феноменом, который порождает экономическую активность и потенциальные возможности внутри России, предоставляет готовые связи с другими частями мира и открывает возможности для мировой экспансии российского влияния и мощи.

Изучение хаджа также расширяет конвенциональные пространственные рамки истории Российской империи. Ее историки зачастую воспринимают пространство как данность. Они обычно рассматривают свой предмет изучения как обособленную территорию, замкнутую в формальных границах, вечно одну и ту же Россию, представленную на картезианской карте, как если бы русская история разворачивалась в аккуратном, пусть и неправдоподобном соответствии этим границам²¹. Такой подход удобен, но в его рамках трудно, а то и невозможно разглядеть сложные процессы, феномены и культуры контактов и обменов, преодолевавших формальные границы России. Он также не позволяет увидеть географическую сложность связей России с другими частями мира и ее участия в их делах в эпоху глобализации и массовой мобильности. Я утверждаю, что он даже укрепляет мировоззрение эпохи холодной войны, в котором неисторически отделяются друг от друга «Россия» и «Ближний Восток», из-за чего пропадают из виду целые главы имперской истории и усиливается влиятельная и ложная точка зрения, противопоставляющая Запад и Восток, христиан и мусульман и т.д.²²

Границы позднеимперской России, как и других империй и государств того времени, были проницаемы, по большей части слабо охранялись и тянулись на тысячи километров. Мигранты с легкостью пересекали их, зачастую не замеченные имперскими властями. Модели и процессы этих миграций соединяли Россию с другими частями света связями, которые мы только начинаем изучать. Принадлежавшие к разным категориям, все мигранты заслуживают нашего внимания. Паломники, направлявшиеся в Мекку, – особенно полезный объект для изучения перемещений через формальные границы России, поскольку их миграции происходили в оба конца, были периодичными (привязанными к определенному времени года по исламскому лунному календарю) и потому отслеживаются сравнительно просто.

Выявляя маршруты и перемещения паломников, мы начинаем смотреть на империю по-новому, с пространственной точки зрения. «Империя» – неоднозначный термин, и здесь я применяю его к географическому пространству, иначе оформленному и более обширному, чем замкнутая территория Российской империи, как она обозначена на картах. Полезным будет позаимствовать некоторые аналитические концепции и термины у географа Дэвида Харви, который различал «абсолютное» и «относительное» пространства. Применяя эту теорию к Российской империи, мы можем сказать, что абсолютное пространство империи заключалось в ее территориальных границах, а относительное – рождалось в ходе миграции и обмена между российскими подданными, российскими местностями и народами всего мира²³.

Хадж – точка входа в это относительное пространство, и он дает возможность исследовать малоизвестные аспекты того, как в течение XIX века перестраивалась Российская империя. Изучение истории хаджа напоминает нам, что позднеимперские границы России выглядели для современников иначе, нежели для нас: зачастую они не играли роли для тех, кто пересекал их (нередко не зная этого), и имели неопределенный характер с точки зрения имперских чиновников, многие из которых считали их временными. Таким образом, географические контуры России в XIX веке не были предначертаны, и империю с пространственной точки зрения нельзя просто свести к ее знакомой фигуре на карте как к ясно определенной и самодовлеющей сущности.

* * *

Реакция мусульман на участие России в хадже была неоднозначной. Листая страницы мемуаров о хадже, можно найти и похвалы, и жесткую критику. Неудивительно, что похвалы исходят в основном от мусульманской элиты, которая обладала привилегированным статусом благодаря своей службе русскому правительству и потому имела все основания одобрять русское участие. К этой элите принадлежали такие люди, как муфтий Султанов, глава Оренбургского собрания, который совершил хадж в году и на три дня остановился в русском консульстве в Джидде на обратном пути из Мекки. Рассказ Султанова полон восхвалений в адрес русского консула А.Д. Левицкого, который «оказался настолько любезным, что с удовольствием предложил остановиться в своей квартире», несмотря на вспышку холеры в Джидде и риск заражения²⁴. Однако другие жаловались на навязчивость, грубое обращение и грабительство жадных посредников, работавших от имени государства. Один астраханский татарин-мусульманин в  году советовал своим читателям избегать «нечестного» одесского муллы Сабиржана Сафарова, который работал агентом русских пароходных компаний и беспощадно охотился на бедных паломников²⁵.

Но было бы ошибкой заключить, что мусульмане просто возмущались попытками России поддерживать хадж или активно отвергали его инфраструктуру, построенную Россией. В общем и целом большинство мусульман из России в той или иной мере использовали в своих паломничествах имперскую поддержку. Русские консульские архивы наполнены перепиской между паломниками и чиновниками консульств, откуда видно, что мусульмане регулярно обращались к консульским чиновникам за помощью в хадже: просили денег, указаний, временного жилья, медицинской помощи, отправки писем родственникам в Россию и т.д. Список просьб и требований длинен и отражает острые нужды паломников в ходе длительного и трудного путешествия из России в Аравию. Многие паломники писали русским консулам письма с благодарностью за помощь, обещали молиться за них и за царя и радовались, что являются царскими подданными и пользуются дипломатической защитой за границей.

Русские консульские чиновники зачастую воспринимали эти письма буквально, как свидетельство того, что поддержка хаджа содействует укоренению в российских мусульманах гордости за их статус российских подданных и укрепляет в них лояльность царю. Но мы должны проявить больше осторожности. Несомненно, многие мусульмане были благодарны за протекцию со стороны России во время хаджа, однако у нас мало оснований считать, что это как-то меняло их отношение к царю или империи. Их готовность пользоваться услугами Российского государства и выражения благодарности в письмах скорее свидетельствуют об изобретательном применении статуса российских подданных, когда это было удобно и когда требовалась защита или помощь.

Какие бы истинные чувства ни испытывали паломники в отношении участия России в хадже, они фактически помогали ей конструировать инфраструктуру хаджа – тем, что обращались в ее консульства, пользовались к своей выгоде услугами Российского государства и ездили на российских поездах и пароходах. К началу Первой мировой войны Россия и другие европейские державы участвовали практически во всех аспектах хаджа, даже в османской Аравии. Голландцы в Джидде организовали комплексный центр услуг «Бюро хаджа», британцы держали амбулаторию за пределами своего консульства (под руководством вице-консула – мусульманского врача из Британской Индии), а в Эль-Торе (у оконечности Синайского полуострова) и на острове Камаран (в Красном море) были организованы карантинные пункты для осмотра паломников, где служили европейские врачи и медсестры²⁶. Большинство мусульман той эпохи сочли бы невозможным совершить хадж, не взаимодействуя с европейскими властями. Такое положение шокировало и обескураживало многих мусульманских наблюдателей, не ожидавших, что в османской Аравии их встретят европейцы. Абдюррешид Ибрахим (Абдуррашид Ибрагим), панисламистский интеллектуал и активист из России, в году прибыл на карантинную станцию на острове Камаран и удивился, когда в дверях дезинфекционного корпуса его встретила женщина-христианка. «Разве мы не на османской земле?» – спросил его столь же пораженный спутник, на что Ибрахим ответил: «Я не знаю»²⁷.

С точки зрения Ибрахима, русское и европейское участие в хадже было ни с чем не сообразным и нежелательным: как и другие мусульманские интеллектуалы, он видел здесь противоречие с мусульманской религией, традицией и историей и слабо прикрытую попытку колонизовать османскую Аравию. Любопытно, что некоторые русские чиновники согласились бы с этим. В эпоху, когда нарастала тревога перед панисламистской угрозой для империи, так же как и страх перед эрозией привилегированного положения православия, некоторые люди требовали, чтобы царский режим прекратил участвовать в хадже и отменил его поддержку. Но это было мнение меньшинства. Большинство сотрудников режима считали, что России выгодно поддерживать хадж.

Советский режим, установившийся в России в х годах, занял такую же позицию. Подобно другим революционным режимам, советская власть строила свое новое государство отчасти на основе того прошлого, которое она официально отвергла. Поэтому большевики начали выстраивать систему собственного глобального присутствия, заново открыв маршруты хаджа через русскую территорию и возродив инфраструктуру хаджа царской эпохи.

История российского участия в хадже, рассказанная в этой книге, до сих пор не обращала на себя внимания отчасти потому, что она слабо отражена в материальной жизни региона и в архивных записях. Об османском покровительстве над хаджем нам рассказывает в основном физический ландшафт. Археологи, работающие на современном Ближнем Востоке, реконструировали маршруты хаджа эпохи Османской империи и изучили остатки старых инфраструктур, построенных вдоль этих маршрутов имперским правительством. Они изучили каменные цистерны, руины караван-сараев, родники и кладбища, что позволило восстановить разные аспекты материальной истории хаджа османской эпохи²⁸. Российский хадж, напротив, почти не оставил физических следов. В отличие от османских маршрутов, отмеченных каменными постройками, российская инфраструктура хаджа представляла собой по сути рассеянную сеть из людей и учреждений, организованных вдоль железных дорог и на бортах пароходов; каменные здания не строились, тела умерших паломников выбрасывали в море, и они исчезали без следа, а немногочисленные существовавшие физические структуры (например, мусульманское кладбище в Одессе, где были похоронены многие паломники) были разрушены в х годах, в рамках сталинской модернизации Украинской ССР²⁹.

В российских имперских архивах тоже непросто найти материалы по теме хаджа. Современные государственные архивы обычно содержат богатые и глубоко упрятанные источники по истории человеческой мобильности, и российские архивы не исключение. Русские чиновники XIX века, как правило, воспринимали отсутствие мобильности и непроницаемые границы как желаемую норму. Поэтому хадж, подобно другим формам мобильности, привлекал их внимание в качестве потенциального нарушения локального порядка (и в качестве источника потенциальных возможностей), и они производили горы документов о нем³⁰. Но, несмотря на обильную документированность, хадж фактически «похоронен» в российских архивах, поскольку рубрики каталогизации отражали внимание царских чиновников к границам, местным проблемам и оседлому населению, а позже – марксистское мировоззрение советских архивистов³¹. Так как участники хаджа перемещались в пространстве, государственные источники неизбежно фрагментированы.

Для реконструкции этой истории я собрала источники из архивов и коллекций на территориях бывших Российской и Османской империй. Опираясь на эти собранные в единый комплекс источники и фрагменты, данная книга расширяет границы нашего понимания российской имперской географии царской эпохи и интегрирует Россию в историю глобализации, где ею долго и незаслуженно пренебрегали.

Глава 1
ИМПЕРИАЛИЗМ ЧЕРЕЗ ИСЛАМСКИЕ СЕТИ

В году русский подданный по имени Касым Мамад умер в Аравии во время хаджа – ежегодного мусульманского паломничества в Мекку. Мамад был уроженцем Южного Кавказа, региона, недавно покоренного Россией в войнах с Османской империей и Персией. Большинство мусульман той эпохи ездили в Мекку по суше, и подобно им Мамад проделал долгий путь с караваном – процессией людей и животных. Он избрал тот же маршрут, каким на протяжении веков ходили мусульмане с Кавказа, сунниты и шииты. Он проследовал через Восточную Анатолию и Северную Сирию в Дамаск – пункт отправления одного из огромных имперских караванов в Мекку, которые ежегодно спонсировал османский султан³². Но в отличие от своих предков Мамад проезжал через османские земли не как персидский подданный, обязанный платить османские налоги и подчиняться османским законам, а как новоиспеченный русский подданный, обладающий экстерриториальными привилегиями и защитой со стороны русских дипломатов на османской территории³³.

После смерти Мамада его наследники на Кавказе обратились к русским чиновникам, чтобы те расследовали обстоятельства потери рублей, крупной суммы, которую Мамад доверил на хранение погонщику верблюдов в Дамаске. Наследники Мамада хотели вернуть ее. В прежние времена им пришлось бы обращаться к османским судебным властям в Дамаске, которые столетиями имели полномочия продавать с аукциона имущество множества паломников, умиравших на хадже, и передавать выручку законным наследникам³⁴. Местный русский губернатор перенаправил дело генерал-губернатору в Тифлисе (Тбилиси), а тот – русскому послу в Константинополе. В течение следующих двух лет русский генеральный консул в Сирии изучал вопрос о собственности Мамада. При помощи местных османских чиновников генеральному консулу удалось найти того самого погонщика верблюдов – богатого жителя Дамаска, османского подданного по имени Хаджи аль-Эсмер – и привлечь его к местному, дамасскому исламскому суду. Здесь, под присягой перед османским судьей, аль-Эсмер подтвердил, что хранил деньги Мамада, и засвидетельствовал, что вернул их спутникам последнего – эти двое фигурировали в судебных документах как русские подданные и мусульманские армейские офицеры с Кавказа. После этого генеральный консул вернул дело в Тифлис, русскому генерал-губернатору – для дальнейшего расследования³⁵.

История Мамада и борьбы наследников за возвращение его имущества иллюстрирует гораздо более общий исторический сдвиг, имевший масштабные последствия: к середине XIX века в результате развития глобального империализма хадж все больше подпадал под европейское влияние и контроль. Это явление не имело прецедентов. Паломничество в Мекку от самых его истоков в VIII веке, с рождения ислама, совершалось под патронатом мусульманских правителей, через мусульманские страны и при поддержке мусульманских властей по дороге. Конечная цель паломников – священные города Мекка и Медина – были (и остаются) закрытыми для немусульман. Медленные перемены начались в XVI веке, когда европейцы исследовали Индийский океан и другие части Азии, завоевали некоторые мусульманские страны и приобрели влияние или прямой контроль над большими районами вдоль традиционных маршрутов хаджа³⁶. По мере роста европейских колониальных владений рос и интерес европейцев к хаджу и их влияние на него.

Россия была уникальной европейской империей в том отношении, что правила мусульманами уже с XV века, и история ее участия в хадже была одной из самых продолжительных. В XVI веке Московская Русь завоевала бывшее монгольское Астраханское ханство и укрепилась на главном караванном пути между Центральной Азией и Меккой³⁷. Дальнейшая экспансия империи на юг и восток – в Северное Причерноморье, Крым, Кавказ и Центральную Азию – добавила миллионы новых мусульманских подданных к уже и так огромному и внутренне разнородному населению и включила паутину древних караванных путей в границы России.

Мусульмане Евразии веками ездили в Мекку через эти страны, по этим маршрутам. Многие пересекали под парусами Черное море и присутствовали в Стамбуле (Константинополе) на церемонии султанской инвеституры при отправлении имперского паломнического каравана из османской столицы. Другие, и в их числе Касым Мамад, шли на юг через Кавказ и присоединялись к имперским караванам, отправлявшимся из Дамаска или Багдада. Третьи следовали караванными путями через афганские и индийские земли и садились на корабли, плывшие по Индийскому океану в Аравию³⁸. Этот поток продолжился и фактически усилился после российских завоеваний, когда в середине XIX века появились железные дороги и пароходы, превратившие Российскую империю в средоточие глобальных маршрутов и потоков паломников.

В результате имперских завоеваний Россия унаследовала традицию хаджа и должна была решить, что с ней делать. Хадж, как один из пяти столпов ислама и обязанность для мусульман, нельзя было просто запретить или приостановить. Кроме того, он предоставлял России возможности управлять мусульманами и властвовать над ними, а также осуществлять государственные и имперские программы. Чтобы подчинить хадж государственному влиянию и контролю, в XIX веке Россия начала его поддерживать. Эта поддержка вначале осуществлялась спонтанно и эпизодически, проводясь в рамках российской политики консолидации систем управления во вновь завоеванных мусульманских регионах. Но в течение XIX века хадж превратился в массовое ежегодное событие, и интерес России к нему усилился, а государственная поддержка стала систематической. Периодически цари объявляли о запрете хаджа в империи, особенно во время войн и эпидемий, и царские чиновники часто высказывали опасения по поводу политических и экономических аспектов паломничества, но в целом с середины XIX века Россия проводила политику патроната над хаджем³⁹.

Поддерживая хадж, Россия не просто старалась контролировать паломничество или регулировать проблемы, порожденные этим массовым миграционным движением. Скорее она хваталась за новые – созданные имперскими завоеваниями – возможности, чтобы подключиться к глобальной исламской сети и превратить хадж в механизм имперской интеграции и экспансии. Это делалось в рамках более общего процесса, шедшего в России с конца XVIII века и, более того, во всех европейских империях в течение XIX века, – процесса институционализации ислама и исламских практик европейскими колониальными правительствами в целях реализации имперских программ⁴⁰.

Адаптация хаджа не могла протекать легко. С самого начала этот проект провоцировал недовольство и двойственное отношение. В отличие от русского православного паломничества в Иерусалим, которое царское правительство также начало поддерживать в XIX веке, правительственная поддержка хаджа не была централизованно организуемым процессом и цари никогда не высказывались в ее пользу публично⁴¹. Эта полусекретность отражала опасения, широко распространенные среди царских чиновников, что государственная поддержка хаджа обидит благочестивых православных подданных империи и высшее священство Русской православной церкви, которая обладала верховенством и привилегированным положением как «первенствующая» церковь империи и правящей династии. Решение о поддержке хаджа выросло на базе постепенно сложившегося консенсуса внутри правительства. Он заключался в том, что Россия больше выиграет от поддержки хаджа, чем от его игнорирования или запрета. Но перед Россией как перед немусульманской империей встала уникальная задача: убедить мусульман, чтобы они признали ее покровительницей хаджа, следовали указанными государством маршрутами и подчинялись его правилам.

Несмотря на эти проблемы и сложности, в течение XIX и начала XX века Россия построила трансимперскую инфраструктуру хаджа, которая тянулась на тысячи километров и поддерживала десятки тысяч паломников, ежегодно перемещавшихся между Россией и Аравией. Многие российские мусульмане критически относились к участию царского правительства в организации хаджа, но большинство в той или иной мере опиралось на эту инфраструктуру в своем паломничестве. Она строилась на базе той расширенной сети российских консульских учреждений на османской и персидской территориях, которая явилась результатом экстерриториальных привилегий, приобретенных Россией по мирным договорам в конце XVIII века. Созданная инфраструктура свидетельствовала о радикальных изменениях в составе населения страны и в отношениях с соседними мусульманскими государствами, а также об изменившемся внешнеполитическом положении России после завоевания некоторых мусульманских стран.

* * *

История превращения России в покровительницу хаджа началась на Кавказе. Этот регион с преимущественно мусульманским населением в первой половине XIX века был мало-помалу аннексирован Россией в результате непрерывных захватов и войн. Там на фоне продолжавшейся войны с мусульманским антиколониальным сопротивлением на севере и в попытках консолидировать имперскую власть в регионе царские чиновники в х годах начали организовывать координированную трансграничную службу помощи русским подданным, ехавшим в Мекку популярным сирийским маршрутом – через османский Дамаск. Царские власти на Кавказе, сотрудничая с русскими консульскими чиновниками, незадолго до того размещенными в Сирии, организовали логистическую, финансовую и судебную поддержку небольшому числу паломников, проезжавших через османскую территорию, – вероятно, те исчислялись сотнями в год. Касым Мамад как представитель мусульманской элиты, тесно связанной с формирующейся царской администрацией на Кавказе, был одним из типичных клиентов этого раннего патроната.

На этом первом примере организации трансграничного патроната над хаджем в России видно, что царские власти хорошо понимали стратегический потенциал хаджа. Россия хотела установить прочную власть на Кавказе и расширяла свое дипломатическое присутствие и политическое влияние в османской Сирии – в зоне соперничества европейских империй в первой половине XIX века. И на Кавказе, и в Сирии русские чиновники брали на себя патронат над хаджем с целью консолидации русской власти в своих регионах и в ходе этого процесса вырабатывали новую политику русского империализма, действовавшего через исламские сети.

Завоевание Россией Кавказа было поворотным моментом в ее истории. Много написано о широкомасштабных трансформативных последствиях этого завоевания для империи – о том, как оно подарило России «Восток», который следовало цивилизовать, позволило ей воспринимать себя как колониальную империю, подобную европейским соперницам, и создало новое удаленное от центра имперское пограничье, куда правительство стало ссылать нежелательных лиц⁴². Это завоевание также на новый лад интегрировало Россию во внешний мир – посредством сети человеческой мобильности, соединявшей страны и народы Кавказа с другими частями мира. Кавказ XIX века служил мостом между Россией на севере и персидскими и османскими землями на юге и являлся местом пересечения древних караванных путей, по которым веками передвигались торговцы, путешественники и паломники.

В первой половине XIX века Кавказ оставался центром евразийских потоков хаджа. Мы видим это, сличая документы из архивов внешней политики России. В этих архивах находятся многочисленные прошения от мусульманских правителей Центральной Азии и Персии о том, чтобы царское правительство позволило их подданным ездить в Мекку по традиционным маршрутам – через русские степи и Кавказ. Из этих случаев видно, что южная экспансия России в значительной мере превратила хадж в дипломатический вопрос взаимоотношений с соседними мусульманскими странами, чьи правители стремились сохранить старые маршруты в Мекку открытыми для своих подданных, что было вопросом собственного престижа правителей и их политической легитимности.

В начале х годов Россия предоставила иностранным мусульманам свободный доступ на эти маршруты согласно ряду договоров с персами и османами. В некоторых случаях МИД даже организовывал и субсидировал поездки для представителей мусульманской элиты из Центральной Азии. Эта практика имела небольшой масштаб, но все же была важна. Она показывает, что Россия не пыталась закрыть эти маршруты и запретить хадж через территорию империи, а брала на себя неформальную роль «покровителя» паломников и их маршрутов в своих дипломатических сношениях с мусульманскими соседями. В этом отношении русские цари действовали ad hoc точно так же, как мусульманские монархи начиная с VIII века: они претендовали на роль хранителей традиции и сетей хаджа в своих империалистических целях. В эпоху, когда Россия стремилась развить торговые отношения с Персией и Центральной Азией, ее практика поддержки иностранных паломников была, несомненно, мотивирована экономическими и стратегическими интересами⁴³.

Местные мусульмане, новоиспеченные подданные царя, жившие на Кавказе, представляли иной случай. Русская политика в отношении к этим внутренним мусульманам прошла через три стадии. В качестве новой владелицы Кавказа Россия сначала пыталась запретить хадж. В году царь Александр I официально запретил хадж для мусульман данного региона – по инициативе своего доверенного военачальника на Кавказе, А.П. Ермолова. Это была в первую очередь мера безопасности. Ермолов, подобно колониальным чиновникам во всех других мусульманских регионах, подозревал в хадже «тайную» деятельность, питавшую мусульманский «фанатизм». Борясь с мусульманскими восстаниями на Северном Кавказе в начале х годов, он тревожился, что хадж питает это сопротивление и что под личиной паломников на самом деле скрываются торговцы оружием и османские агенты. В письме к русскому министру иностранных дел Карлу Нессельроде в январе года Ермолов отмечал, что многие мусульмане Кавказа ежегодно совершают хадж через османскую территорию, и предупреждал – это несомненно укрепляет их лояльность султану и решимость бороться с русской властью⁴⁴.

Царь Александр I неохотно вводил запрет хаджа. Он беспокоился, что мусульмане будут недовольны ввиду провозглашенной в России веротерпимости, но соглашался на запрет как на временную меру безопасности. Ермоловские власти официально объявили запрет на всем Кавказе в начале года, угрожая нарушителям конфискацией имущества в казну и высылкой в центральные губернии России⁴⁵. Нерешительность царя говорит о том, что чиновникам иногда было трудно примирить официальную российскую политику веротерпимости, введенную царицей Екатериной Великой в конце XVIII века ради укрепления социального контроля и стабильности империи, с более общими соображениями безопасности государства, особенно когда дело касалось паломничества к святым местам за границей.

Российский запрет хаджа на Кавказе продержался недолго, потому что не работал. Вопреки ему мусульмане продолжали уезжать с Кавказа в Мекку, некоторые – при помощи русских чиновников, которых зачастую легко было подкупить. В году Ермолов жаловался своему офицеру в Дагестане (на Северном Кавказе), что «многие мусульмане» из его региона оказываются на Южном Кавказе с проездными документами от местных русских властей, позволяющими совершать хадж вопреки запрету⁴⁶. Вдобавок этот запрет создавал затруднения для иностранных мусульман. Вскоре после его введения МИД стал получать многочисленные жалобы от персов и бухарцев, которые неожиданно обнаружили свои маршруты через Кавказ перекрытыми. Нессельроде неоднократно напоминал Ермолову, что «ни в каком случае» нельзя применять запрет к иностранным мусульманам, «кои будут следовать через Россию на поклонение»⁴⁷.

Запрет хаджа также затруднял попытки царских чиновников воспитывать в мусульманах лояльность и кооптировать их элиту в ряды растущей русской администрации на Кавказе. Когда высокопоставленные мусульмане жаловались на запрет, русские чиновники пытались оправдывать его как благодетельную меру, направленную на защиту российских подданных мусульман от нападений на османских дорогах, и как предупреждение о «трудностях и опасностях, сопряженных с сим путешествием при нынешних смутных обстоятельствах Турции»⁴⁸. Но русские чиновники быстро увидели, что мусульмане понимают истинную суть запрета и выражают недовольство этой попыткой колониальных завоевателей ограничить их религиозную практику, а тем самым – нарушить провозглашенную в России политику терпимости к исламу. В неуклюжем письме от года исламский судья (кадий), представлявший общину даргинцев (один из крупнейших этносов Северного Кавказа), пожаловался на запрет хаджа, и Ермолов признал, что не имеет права «воспрещать людям выполнять обязанности, религией на них возлагаемые», а потому не имеет и полномочий запрещать мусульманам совершать хадж. Он просил кадия воспринимать запрет как меру, направленную на защиту русских подданных от османских злоупотреблений по дороге, «чему был не один пример горестный», и заверял его, что «тотчас открыты будут пути»⁴⁹.

Столкнувшись с растущими требованиями мусульман о допуске в Мекку, Ермолов объявил запрет хаджа «неудобным» и отказался от него. Он принял модель регулирования хаджа, выстроенную колониальными чиновниками в других частях света – и, несомненно, под влиянием их колониальных практик, о которых Россия собирала информацию через свои иностранные консульства, – и отошел от запретительной политики⁵⁰. В январе года Ермолов выпустил новые правила и инструкции по выдаче мусульманам паспортов для поездки в Мекку. Он приказал царским чиновникам на всем Кавказе собирать сведения о заявителях, пожелавших получить проездные документы, и давать разрешения только «благонамеренным мусульманам». Ермолов признавал, что намерения проще установить в случае знатных лиц, о чьих политических предпочтениях русские власти в общем знали. «Простолюдины», чья лояльность оставалась загадкой, должны были представить рекомендательное письмо из своего уезда, чтобы получить подорожную до Тифлиса. Приехав в Тифлис, мусульмане должны были отчитаться непосредственно перед Ермоловым, который записывал их имена в регистрационную книгу и выдавал заграничные паспорта⁵¹.

Ермолов рассуждал так: вынуждая мусульман обращаться к русским властям за паспортами для поездки в Мекку, чиновники смогут определять, каково «количество выезжающих на поклонение», и получат «некоторое соображение о количестве вывозимых ими денег, ибо путешествие сие немалых стоит обыкновенно издержек»⁵². Этика и направленность новых ермоловских правил хаджа соответствовали более масштабному предприятию, которое было поручено Ермолову как главнокомандующему на Кавказе, – созданию централизованной рациональной русской государственной администрации посредством изучения местных социальных иерархий, посредством категоризации народностей и выявления видных местных деятелей, подходящих для кооптации в аппарат. В решении Ермолова также следует видеть неотложную меру безопасности. Отмена запрета хаджа, проведенная на фоне мусульманских восстаний по всему Северному Кавказу и возобновленной войны с Персией, когда мусульманские ханства Южного Кавказа также восстали против русской власти, была, несомненно, попыткой успокоить недовольство и восстановить веру мусульман в терпимость России к исламу⁵³.

В х годах произошла дальнейшая перемена в русской политике в отношении хаджа. В этом десятилетии русские власти на Кавказе начали поддерживать его. Данная перемена также была результатом изменившегося геополитического положения России в более обширном регионе, а именно – следствием ее растущего интереса к соседней османской Сирии и вовлеченности в ее дела. Эта история вмешательства империи в османские внутренние дела зачастую рассказывается в рамках истории российской внешней политики как часть нарратива о «восточном вопросе» – европейские державы XIX века обычно применяли данное выражение к проблемам, которые были порождены дезинтеграцией Османской империи и, как результат, соперничеством европейских стран за контроль над бывшими османскими территориями. Но этот сюжет был также тесно связан с историей русского управления исламом и интеграции мусульманских народов на Кавказе.

* * *

В х годах Сирия оказалась в центре конфликтов, возникших в Османской империи между великими державами. Одна из крупнейших османских арабских провинций, она включала полностью территории нынешних Сирии, Ливана, Израиля/Палестины и Иордании, а также небольшую часть современной Турции. Временная потеря османами контроля над этим регионом вызвала в Сирии политическую нестабильность и породила в европейцах страх перед коллапсом османской власти в регионе, а с ней и постнаполеоновского «баланса сил» в Европе.

Сирия переживала смуту с года, когда ее оккупировали войска Мухаммада Али – отложившегося от османов наместника Египта. Используя слабость османов – империя только что уступила огромный кусок Балкан грекам, которые восстали и основали собственное государство, – Мухаммад Али захватил Сирию, стремясь выкроить свою собственную империю из османских арабских провинций.

Египетская оккупация Сирии продолжалась все е годы и открыла регион для беспрецедентного европейского проникновения. Стремясь заручиться поддержкой европейцев в своем имперском проекте, Мухаммад Али поощрял коммерческую экспансию европейских торговцев в регион и приглашал христианских миссионеров. Ради защиты своих растущих интересов в Сирии, европейские державы добились у Мухаммада Али разрешения открыть сети консульств и продвигались на территории, долгое время закрытые для них османами по религиозным соображениям. Во время египетской оккупации европейцы открыли свои первые консульства в Иерусалиме и Дамаске – двух городах, священных для мусульман, и в Джидде – на Аравийском полуострове, недалеко от священных городов Мекки и Медины. В году Россия открыла новое консульство в Бейруте, оживленном торговом порту и развивающемся узле европейской дипломатии в Сирии⁵⁴.

В году османы покончили с египетской оккупацией, выиграв длительную войну при помощи британских войск. Но после восстановления османского контроля над регионом европейское присутствие продолжало усиливаться. Европейские державы, приобретя опорные пункты в Сирии, стали расширять свое влияние внутри нее. Их присутствие в Сирии и окрестных регионах было связано с более обширными структурами и обусловливалось как внешне-, так и внутриполитическими интересами. Британия владела значительными торговыми сетями с центром в Багдаде и желала защитить их, а также свои континентальные пути сообщения с Индией, проходившие через Сирию и Месопотамию. Франция, переживавшая в х годах разгар промышленной революции, нуждалась в Сирии из-за шерсти и шелка для своих новых фабрик. Россия, со своей стороны, была больше озабочена безопасностью, учитывая близость Сирии к ее, России, юго-западным границам (расстояние между Тифлисом и Алеппо – около тысячи километров). Каждая из держав – Британия, Франция и Россия – опасалась, что в случае падения Османской империи одна из соперниц постарается заполнить вакуум и колонизовать османские территории⁵⁵.

Учитывая эти более общие имперские интересы, европейские державы в течение х годов усиливали свое присутствие в османской Сирии и конкурировали друг с другом за влияние на местные народы. Хотя интересы держав были в первую очередь стратегическими, они выражали их по большей части в религиозных терминах. Стандартные научные нарративы описывают, как европейские «христианские» империи стремились подорвать османский «мусульманский» контроль над подвластными ему христианскими народами, ссылаясь на гарантированные османами по международным договорам права, называемые «капитуляциями», и злоупотребляя ими. Хотя большинство жителей Сирии были мусульманами (около 90% – суннитами), ее также населяли крупнейшие в империи компактные группы христиан. Они исчислялись сотнями тысяч и практиковали крайне разнообразные обряды и традиции. Под предлогом «защиты» христианских «единоверцев» в Сирии от гонений со стороны мусульманских соседей европейские консулы вмешивались в религиозные дела местных христиан, а державы строили в Иерусалиме и вокруг него инфраструктуры поддержки своих христианских подданных, посещавших в качестве паломников Иерусалим и окрестные святые места⁵⁶.

Россия, видимо, имела особое преимущество в этом состязании империй, поскольку крупнейшая христианская община в Сирии также исповедовала православие (православными были около трети всех христиан в регионе)⁵⁷. На должность русского консула в Бейруте МИД после тщательного отбора назначил грекоязычного православного российского подданного, уроженца Османской империи по имени Константин Базили. Министерство надеялось, что Базили завоюет доверие грекоязычного духовенства православных церквей в Сирии. В качестве бейрутского консула Базили также официально отвечал за помощь русским православным паломникам, которые обычно прибывали в Бейрут или Яффу по морю, а затем по суше отправлялись в Иерусалим. Но это был скорее предлог для открытия нового русского консульства, чем реакция на неотложную потребность. Не многие русские православные совершали паломничество в Иерусалим: по оценке русского посольства в Константинополе – лишь несколько сотен в год⁵⁸. Конечно, некоторые не попадали в посольские отчеты, но таких вряд ли было много. Ехать из России в Сирию было далеко, дорого и опасно, и, в отличие от хаджа, православное паломничество не было обязательным. Однако царское правительство было заинтересовано в росте православного паломничества, которым подкреплялись бы российское присутствие в Сирии и российские претензии на интересы в ней. Царское правительство стало поощрять своих православных подданных к паломничеству в Иерусалим, субсидируя их поездки и организуя вспомогательные учреждения по дороге, в Иерусалиме и вокруг него.

В течение х годов царское правительство организовало православную Русскую духовную миссию в Иерусалиме с заявленной целью поддержки православных паломников и местных православных церквей. В конце XIX века правительство участвовало в финансировании русского Императорского православного палестинского общества, которое построило сеть учреждений для православных паломников на маршрутах из России в Святую землю. Эта история оставила следы, и до наших дней наблюдаемые в физическом ландшафте Иерусалима: луковичные главы русских православных церквей на Елеонской горе и так называемое Русское подворье за пределами иерусалимского Старого города – комплекс зданий, построенных при участии царского правительства для помощи русским православным паломникам. (Сегодня часть этого комплекса занята израильскими государственными учреждениями⁵⁹.)

Российская поддержка православного паломничества в Иерусалим была частью развивающейся стратегии усиления влияния в Сирии через религиозные структуры. Как вскоре обнаружили царские власти, Россия была связана с Сирией не только через православных, но и через другие группы подданных. Вся сложность отношений России с Сирией становится видна, когда читаешь подряд архивы бейрутского консульства, внимательно присматриваясь, с какими случаями Базили имел дело в первые годы службы русским консулом. Обнаруживается много дел с участием российских армян и евреев, приезжавших в Иерусалим и другие места османской Сирии с паломническими и торговыми целями, а также, в случае евреев, на постоянное место жительства. Кроме того, в архивах отражены попытки царских властей увеличить российское землевладение и присутствие в Иерусалиме, заявляя права на здания, которыми в этом городе веками владела Грузинская православная церковь⁶⁰. Самое же удивительное, что в бейрутских архивах имеются дела и переписка, касающиеся российских подданных мусульман и их связей с данным регионом. По большей части это новые русские подданные с Кавказа, едущие через Сирию в Мекку и обратно.

Сирия в XIX веке была центром глобальных маршрутов хаджа благодаря дамасскому каравану. Это был один из двух имперских паломнических караванов, спонсируемых османскими султанами. Второй отправлялся из Каира, и оба существовали издавна. Оба каравана организовали мамлюки в XIII веке, а затем, после завоевания арабских стран в XVI веке, унаследовали османы. Поддержка двух имперских караванов была частью роли «покровителей» хаджа и священных городов Мекки и Медины, взятой на себя османскими султанами⁶¹. Поддержка эта стоила османским султанам гигантских средств и усилий, но ожидалась от них как от мусульманских правителей, контролирующих мусульманские святые места. Имелись у султанов и стратегические мотивы. Сурайя Фароки в своей работе о хадже при османах доказывает, что для них патронат над хаджем служил также механизмом интеграции разбросанного и внутренне неоднородного мусульманского населения империи и поддержания военного присутствия в отдаленных арабских провинциях⁶².

Ради безопасности паломники, ехавшие в Мекку по суше, старались присоединиться к одному из этих караванов. Дамасский караван, пожалуй, был престижнее. Он выезжал из Стамбула, где османский султан исполнял публичную церемонию инвеституры при его отправке. С караваном ехал церемониальный паланкин (махмаль) – пустое деревянное кресло на спине верблюда, закутанное в шелк с цитатами из Корана, символ султанской власти, – а также «имперские кошели» (сурре). В состав сурре входили щедрые суммы денег и дары от султана народу и чиновникам в Дамаске, Иерусалиме, Мекке и Медине, а также придорожным бедуинским племенам пустыни⁶³.

Чтобы сделать караван хаджа имперским институтом и «краеугольным камнем османской власти» в Дамаске, османы начиная с XVI века выстроили масштабную инфраструктуру его поддержки. В частности, возвели величественный паломнический комплекс Теккия в центре Дамаска: с мечетью и бесплатной столовой, с лавками по продаже припасов на дорогу, таких как сбруя, попоны и зерно, и с огороженной площадью для молитв во внутреннем дворе комплекса, предназначенной только для паломников⁶⁴.

В пустыне между Дамаском и Меккой османы построили для защиты караванного пути цепь крепостей, колодцев и цистерн, проникавшую глубоко в Хиджаз. Для обеспечения безопасности по дороге они разместили вдоль нее войска и щедро одаривали зерном кочевые бедуинские племена, чтобы те не нападали на караваны. Они титуловали наместника Дамаска «главой хаджа» (амир аль-хадж) и поручили ему ежегодно заготавливать все необходимое для каравана и вести его в Мекку и обратно. Они также организовали в Дамаске новые церемонии в честь отправки каравана: пышное шествие через город с османскими войсками и музыкантами и доставку в караван махмаля и сурре чиновниками из Стамбула⁶⁵.

В результате этих усилий формировался гигантский караван людей и животных, описанный одним свидетелем как «передвижная администрация»⁶⁶. Помимо многих тысяч разноязычных паломников во главе с начальником каравана, он включал в себя воинский эскорт, свой собственный суд и казну, торговцев, османских чиновников, отвечавших за сложную логистику каравана, и армию служителей, в том числе «факелоносцев», которые посменно шли впереди каравана по ночам с фонарями в руках⁶⁷.

В конце XVIII и начале XIX века дамасский караван ежегодно включал не менее 50 тысяч паломников из окрестных арабских стран, Анатолии, Персии, Центральной Азии и с Кавказа⁶⁸. В хорошие годы он обеспечивал паломникам безопасный проход через пустыню в Мекку и обратно. Но в период войны или голода маршрут становился незащищенным, учащались атаки бедуинов, и были годы, когда караван застревал в Дамаске. Во время девятилетней египетской оккупации Сирии османы потеряли контроль над караваном. В и годах караван не покидал Дамаска из-за местных восстаний и неспособности египтян обеспечить безопасность на маршруте. Затем, между и годами, участок караванного пути между Дамаском и Меккой контролировали египтяне; они ввели новые процедуры и церемонии, а отвечать за них поручили своим собственным чиновникам⁶⁹. Только в начале х годов, после ухода египетских войск из Сирии, османы начали восстанавливать контроль над дамасским паломническим караваном и возобновили традиционные церемонии.

Но все равно в х годах дамасский караван как институт переживал упадок. С каждым годом численность паломников снижалась: с десятков тысяч в год в начале века до всего лишь 2 тысяч в году. Тому были две причины. Во-первых, с развитием всемирного пароходного сообщения паломники начали отказываться от традиционных караванных путей в Аравию в пользу морских. Во-вторых, после ухода египетских войск из Сирии османы много лет боролись за восстановление порядка в регионе и за повышение налогов с местного населения до уровня, необходимого для финансирования паломнического каравана. Поскольку нападения на паломников продолжались и распространялись слухи об опасностях, поджидающих в дороге, многие мусульмане стали искать альтернативные маршруты в Мекку. В декабре  года караван не вышел из Дамаска в намеченный срок, поскольку османы не смогли обеспечить безопасный проход через пустыню. Тысячи паломников застряли в Дамаске, вынужденные либо отправиться в долгий обратный путь, либо целый год дожидаться в городе следующего сезона хаджа⁷⁰.

Историки пишут об опустошительных для Дамаска последствиях упадка караванов: экономика этого города веками основывалась на обслуживании паломников⁷¹. Но другим следствием были открывшиеся перед Россией и иными европейскими державами возможности наращивать участие в хадже через новые консульства в Сирии. Особенно богатые возможности открылись перед Россией и Францией, связанными с Сирией и дамасским караваном через свои мусульманские народы Кавказа и Алжира соответственно. В х годах обе страны начали организовывать через консульства поддержку своих подданных, совершавших хадж по сирийскому маршруту, и вмешиваться в османскую организацию дамасского каравана⁷².

Будучи ведущим русским дипломатом в Сирии, Базили занялся делами хаджа в Дамаске в декабре года. Он знал, что среди тысяч паломников, застрявших в городе, есть много русских подданных, а также немало «именитых» персидских паломников с документами из русского консульства в Табризе, даровавшими им дипломатическую защиту со стороны России. Когда глава персидской группы обратился в бейрутское консульство за помощью, Базили связался с новоназначенным османским наместником в Дамаске, Неджиб-пашой, попросил его оказать покровительство этим паломникам и предупредил, что среди них есть знатные лица, чья безопасность заботит персидское правительство. Одновременно Базили в письме к главе персидской группы предложил официально жаловаться на все возможные «обиды» в консульство через агента, которого послал в Дамаск и «уполномочил» обращаться к османскому наместнику от имени персов⁷³. А тем временем пытался перенаправить русских и персидских подданных из Дамаска через Каир, прося местных османских чиновников гарантировать их «безопасный проход» из Дамаска в Бейрут и напрямую обращаясь к главе каравана в Дамаске с просьбой передать паломникам этот новый план. Некоторые мусульмане по собственной инициативе стали писать Базили из Дамаска, прося помочь добраться до Мекки. В этих прошениях отражены некоторые из опасностей, подстерегавших паломников на сирийском маршруте того времени из-за неспособности османов обеспечить безопасность. Также они демонстрируют, что некоторые мусульмане с Кавказа начали использовать в тяжелых обстоятельствах свой новый статус русских подданных и обращаться в русские консульства за помощью в хадже⁷⁴.

Среди тех, кто в ту зиму искал помощи у Базили, была группа мусульман из Казикумуха, мусульманского ханства в Дагестане, которым тогда правила назначенная русскими ханша⁷⁵. Они путешествовали по суше, пешком и верхом, в составе небольшого каравана из двадцати человек. Их дело, хранящееся в толстой папке в архивах бейрутского консульства, содержит яркие детали, характеризующие личности паломников и условия, в которых те совершали хадж. Подобно многим участникам паломничества в Мекку той эпохи – незадолго до начала эры современного транспорта, сделавшего хадж доступным для мусульман любого происхождения, – это были представители элиты, имевшие все необходимые средства и связи для столь долгого путешествия. Группа образовалась вокруг трех мулл (исламских юрисконсультов), которых жена местного хана вызвала из их деревень и попросила совершить хадж от имени ее самой, хана и их сына. Она выдала им из своей казны подарки для раздачи чиновникам в мусульманских священных городах и отрядила семнадцать своих слуг для помощи в путешествии. Также она организовала для них выписку паспортов у русского главнокомандующего в Тифлисе, И.Г. Головина. Он «тепло» принял их в своей штаб-квартире в Тифлисе, выдал им добавочные дары и заграничные паспорта и отпустил следовать своей дорогой.

Караван из двадцати человек выехал из Тифлиса в Дамаск в октябре года, проехал через Эрзурум и через месяц прибыл в Алеппо. На полпути между Алеппо и Дамаском они оказались внезапно атакованы и ограблены бедуинами, которые «появились ниоткуда», пешие и конные, вооруженные копьями, дубинами и ружьями. Бедуины похитили все – деньги, одежду, паспорта, сушеные продукты и лошадей, – убили восемь человек и серьезно ранили остальных. Двенадцать выживших нашли убежище в Дамаске и там узнали, что неподалеку есть русское консульство, после чего трое из них немедленно отправились в Бейрут, к Базили, за помощью. В первом письме к Базили, переданном лично через дверь консульства, они напомнили, что его «долг» состоит в защите их как «подданных царя», и попросили сделать одно из трех: приехать в Дамаск и походатайствовать за них перед османским наместником, или послать за помощью в Константинополь, к русскому послу, или послать за ней обратно, в Тифлис, – к русскому главнокомандующему. Они не имели ни денег, ни проездных документов и писали Базили: «Мы голодны и раздеты, и мы умрем, если вы не поможете»⁷⁶.

Базили немедленно взялся за это дело. Он принял трех паломников, появившихся у дверей консульства, и предоставил им жилье и пищу на несколько дней. Через консульского агента он послал денег выжившим паломникам в Дамаске и написал им, заверяя, что их дело будет «особо рассмотрено» Неджиб-пашой. Сообщив о преступлении градоначальнику Дамаска (мюсселиму), Базили просил его обеспечить выжившим безопасность в его городе. Параллельно он связался с русским послом в Константинополе В.П. Титовым, и тот добился, чтобы османское правительство выдало султанский приказ Неджиб-паше с предписанием расследовать дело «дагестанских паломников» и наказать разбойников-бедуинов. Наконец, написав напрямую Неджиб-паше, Базили напомнил ему о «двойном титуле» наместника Дамаска и главы каравана и просил его «исполнить свой долг», «рассудив по справедливости» дело дагестанских паломников, поименованных в султанском приказе⁷⁷.

В течение девяти месяцев дело дагестанских паломников было разрешено. В итоговом отчете послу Титову Базили рассказал, что Неджиб-паша послал в пустыню войска, нашел виновных бедуинов и отобрал у них верблюдов в виде возмещения. Когда же вскоре подошло время следующего хаджа, Базили отправился в Дамаск проследить за продажей верблюдов с публичного аукциона и за выплатой денег дагестанским паломникам через местный исламский суд (махкеме). Базили заверил Титова, что его усилиями паломники не имели дела с исламским судом – ввиду их иммунитета как российских подданных – и что он «скрупулезно» избегал вмешиваться в раздел денег: паломники разделили их сами поровну, «согласно законам своей веры»⁷⁸.

Поскольку ходили слухи, что дамасский караван в этом году может снова не отправиться, Базили организовал для этих двенадцати дагестанских паломников участие в каирском караване. За счет консульства он переправил их всех из Дамаска в Бейрут, на несколько дней предоставил им кров и пищу, а затем отправил пароходом в Египет. В виде финального жеста доброй воли он дипломатической почтой послал письма их родственникам на Кавказе, заверяя, что паломники находятся в безопасности и направляются в Мекку⁷⁹. Годом позже, находясь в Египте в ожидании парохода в Россию, они написали Базили письмо, в котором благодарили за помощь, сообщали, что молились в Мекке за него и за царя и что все они благополучно совершили поездку, кроме одного, похороненного в Джидде⁸⁰.

Занимаясь делом дагестанских паломников, Базили исполнял свой долг русского консула по обеспечению дипломатической защиты подданных царя на османской территории. Согласно мирным договорам XVIII века («капитуляциям») Россия, как и другие европейские страны, была вправе открывать консульства на османской территории «повсюду, где имеет интересы», и ее подданные обладали экстерриториальными привилегиями⁸¹. В частности, они были свободны от османских налогов и законов. Ученые чаще всего вспоминают об этих договорах в связи с православными подданными России, но в действительности «капитуляции» относились ко всем русским подданным на османской территории, независимо от религии. Согласно османским источникам, некоторые российские мусульмане начали пользоваться этими привилегиями, как только получили их в конце XVIII века. В османских архивах хранятся прошения от русского посла в Константинополе в защиту российских мусульман, которые жаловались на притеснения со стороны османских чиновников во время хаджа⁸². Базили в качестве бейрутского консула регулярно предоставлял юридическую помощь русским подданным всех вероисповеданий, поддерживал их перед османской властью, когда они бывали жертвами преступлений, и выступал арбитром в их финансовых сделках с османскими подданными.

Но все же видно, что ради этих паломников с Северного Кавказа Базили предпринял экстраординарные усилия. Он помогал им, хотя у них не было документов, подтверждающих русское подданство, и вопреки тому, что они пренебрегли предупреждениями со стороны царских чиновников об опасности хаджа в этом году – «через воюющую страну». А его настойчивые требования выследить и наказать разбойников-бедуинов, хотя и привели к успеху, дорого обошлись османским властям в Дамаске. Ближе к концу этой истории раздраженный Неджиб-паша жаловался Базили, что тот «вышел далеко за пределы своих обязанностей» и расследование уже стоило османскому правительству гораздо больше, чем паломники потеряли при нападении⁸³.

Из переписки по этому делу видно, что Базили усматривал в поддержке дагестанских паломников стратегический интерес. Он написал Титову, что «расточал» заботу о них отчасти потому, что они принадлежали к «дому прославленного Аслан-хана, князя Казикумуха в Дагестане»⁸⁴. Базили хорошо знал Кавказ. Перед назначением в Сирию он служил на Кавказе в комитете МИДа, созданном с целью разработки плана управления регионом. Он знал из первых рук, как русское правительство стремится усмирить восстания и установить контроль над преимущественно мусульманским Северным Кавказом, выявляя и кооптируя в русскую администрацию лояльную мусульманскую знать⁸⁵. Внимание Базили к этому конкретному случаю и его письма Титову свидетельствуют о том, что, помогая этой группе паломников, он учитывал более общие интересы империи и что на его решение повлияли усилия, предпринимаемые в то время русским правительством для организации устойчивого управления на Кавказе.

Случай дагестанских паломников демонстрирует нам контуры нарождавшейся российской политики патроната над хаджем, основанной на новых сложных геополитических обстоятельствах и взаимных интересах русских чиновников на Кавказе и в Сирии и мусульман Кавказа. В период, когда Россия стремилась консолидировать свою власть на недавно завоеванном Кавказе и усилить влияние в османской Сирии, царские чиновники в обоих регионах стали считать, что поток паломников, связывающий эти территории, стратегически полезен и заслуживает культивации.

Русский главнокомандующий на Кавказе И.Г. Головин и его преемники в начале х годов начали выборочно поддерживать хадж, предоставляя паспорта и особые услуги – субсидии, дары, сопровождение, в некоторых случаях полную оплату хаджа – знатным мусульманам, выбравшим службу в русской администрации или поклявшимся в верности России⁸⁶. Пример паломников из Казикумуха вписывается в эту модель патроната над хаджем как колониальной стратегии консолидации лояльности мусульман. В то же время за границей, в Сирии, Базили начал негласно расширять масштаб поддержки хаджа. Он нанял в Дамаске неофициального консульского агента, местного грекоязычного торговца по имени Леонидас Телатинидис, чтобы тот рекламировал услуги соседнего, бейрутского консульства паломникам с Кавказа, проезжавшим через город, и помогал им «устраивать дела»⁸⁷.

Некоторые кавказские мусульмане с удовольствием ссылались на свой новый статус русских подданных и прибегали к услугам русской консульской сети в Сирии, но делали это, несомненно, из прагматических соображений. В период политической нестабильности в Сирии, когда османы неоднократно терпели неудачи с обеспечением традиционных маршрутов и охраной паломников, Базили и его агент в Дамаске предлагали последним поддержку, необходимую для совершения священного религиозного ритуала. Такие отношения были взаимовыгодны: предлагая паломникам государственную поддержку и позволяя обращаться в русское консульство, а не искать помощи у османских чиновников и институтов, Россия получала возможность лучше узнать, а то и проконтролировать поток паломников между Кавказом и османской территорией и обосновать усиление своего дипломатического присутствия в Сирии.

* * *

В течение х годов Россия увеличила масштаб поддержки паломников в Сирии. В году открылось новое консульство в Алеппо, а главное – в году еще одно консульство в Дамаске. Оба города служили узлами на основных маршрутах мусульман между Кавказом и Меккой, и новые консульства работали под надзором Базили. С их открытием МИД по сути формализовал практику, которая существовала уже много лет, и поставил поддержку хаджа во главу угла российской миссии и политики в Сирии. Эти консульства и их услуги были для России в новинку: они дали начало систематическим попыткам координировать трансграничный патронат над хаджем, применению паспортов для картографирования и регулирования потока паломников между Кавказом и Меккой и новой политике использования хаджа для интеграции мусульман в империи и расширения русского влияния за границей. Также их создание было поворотным пунктом в истории хаджа в Дамаске. Впервые немусульманское государство утвердило себя в качестве патрона и защитника мусульманских паломников в Сирии, напрямую участвуя в деятельности паломнического каравана и ведя дела о наследстве умерших паломников.

Дамаск был священным городом и для православных, и для мусульман, его посещали те и другие, но Россия открыла там свое вице-консульство в расчете на мусульман. Это видно из распоряжений Базили, адресованных Телатинидису по случаю официального назначения того вице-консулом. В «Инструкциях» от года Базили указал Телатинидису, что его «главная обязанность» – защита русских подданных, едущих через Дамаск в паломничество к святым местам, в большинстве своем «мусульман суннитского и шиитского обряда» с Кавказа. Телатинидис как русский вице-консул должен был приветствовать и принимать мусульманских паломников по приезде их в город, регистрировать паспорта и предоставлять список этих людей главе дамасского каравана, чтобы тот мог оказывать им «действенную защиту» во время «изнурительного путешествия»⁸⁸.

Решение открыть русское вице-консульство в Дамаске не было следствием внезапного наплыва паломников с Кавказа в Сирию. Невозможно судить, сколько в точности русских подданных паломников перемещалось между этими регионами в тот период. Некоторые записаны в документах бейрутского консульства, но множество других, несомненно, не связывалось с консульством и путешествовало безвестно для русских властей по своим древним маршрутам и при поддержке исторически сложившихся мусульманских сетей. Ученые зачастую утверждают, что в эпоху до железных дорог и пароходов хадж совершали в основном высокопоставленные мусульмане. Однако это спорно. Развитие современной правительственной административной сети в России к середине XIX века и увеличившиеся в объеме данные о миграциях населения выявляют, помимо прочего, наличие более сложных и притом явно давних моделей хаджа. Например, на Северном Кавказе чиновники отмечали, что многие паломники из Дагестана бедны, путешествуют пешком по хорошо известным караванным путям и в своем долгом и трудном пути промышляют тем, что нанимаются слугами к богатым паломникам⁸⁹. Впрочем, как бы то ни было, численность паломников с Кавказа, выбиравших сирийский маршрут в Мекку, вероятно, снижалась: распространялись слухи об опасностях дороги, и паломники стали предпочитать морские пути из Черного моря в Красное или откладывали хадж.

Не было это решение – открыть вице-консульство России в Дамаске – продиктовано и проблемами, которые создавали паломники в данном городе, или опасениями из-за их действий. В инструкции Телатинидису о «поддержании порядка» среди российских паломников Базили отметил, что они, по его наблюдениям, «в основном спокойны и добропорядочны»⁹⁰.

Открытие русского вице-консульства в Дамаске скорее было связано с изменением политики на Кавказе. К началу х годов русские власти, не способные подавить мусульманские восстания по всему Северному Кавказу, становились все больше озабочены хаджем. Они плохо представляли, сколько мусульман на Кавказе совершают паломничество, какими маршрутами и что это за люди. Подобно европейским чиновникам в других колониальных контекстах, многие из русских чиновников воспринимали хадж как тайную практику, питавшую мусульманский «фанатизм», и Мекку как центр антихристианской пропаганды. Многие считали, что хадж подпитывает мусульманское антиколониальное сопротивление на Кавказе. Особенно тревожились русские чиновники из-за возможного влияния паломников, вернувшихся из хаджа, на их общины. Чиновники понимали, что паломничество совершают многие знатные лица, что обладатели титула «хаджи» (т.е. совершивший хадж) пользуются в своих общинах большим уважением и что мусульмане часто выбирают их местными политическими лидерами. Если бы эти паломники радикализовались в ходе хаджа, то могли бы оказать на свои родные мусульманские общины мятежное, радикализующее влияние⁹¹.

Предлагалось, в частности, остановить поток паломников за рубеж, назначив запретительно высокую цену за паспорт. В  году военный министр А.И. Чернышёв хотел ввести суровую пошлину в 50 рублей за все паспорта для отъезжающих в Мекку, чтобы снизить число паломников. Но эта мера оказалась непопулярной и неисполнимой – мусульмане жаловались на ограничение свободы вероисповедания, а сама пошлина нарушала действовавшее паспортное законодательство. Тогда главнокомандующий А.И. Нейдгардт высказал идею следить за российскими паломниками. В году он предложил министру иностранных дел Нессельроде послать одного из «доверенных» мусульманских офицеров с Кавказа в Мекку «специальным агентом», который информировал бы русскую администрацию на Кавказе о том, чем паломники занимаются в Мекке и пытаются ли иностранные мусульмане «внушить» им идеи, «вредные» для царского правительства. Нессельроде согласился, что было бы «желательно» послать русского агента в Мекку, но усомнился, что османы позволят России присутствовать в «священном для мусульман месте»⁹².

Когда в году наместником Кавказа был назначен М.С. Воронцов, правительство взялось за дело по-другому. Оно начало активно поддерживать хадж с Кавказа, чтобы установить над ним государственный контроль. Согласно двум царским указам, от и годов, паспорта для мусульман, направлявшихся в Мекку, стали бесплатными (нужно было заплатить только 50 копеек за бланк). В то же время русские чиновники на Кавказе стали опрашивать местное мусульманское духовенство о паломнических маршрутах в Мекку, имея в виду «укрепление» зарубежной сети русских консульств и агентов, предоставлявших «защиту» мусульманским паломникам. Из этих опросов выяснилось, что некоторые мусульмане, как сунниты, так и шииты, все еще предпочитают сирийский маршрут через Дамаск альтернативному морскому пути через Трабзон, Стамбул и Каир⁹³. Дамасское вице-консульство стало для русских властей на Кавказе чем-то вроде разведывательного учреждения, с которым консультировались по вопросам заграничного потока паломников по главному маршруту между Кавказом и Меккой.

Поддерживая хадж между Кавказом и Сирией, русские чиновники не пытались поощрять его. Напротив, Воронцов предписывал местным властям на Кавказе «ограничивать» количество паспортов для проезда в Мекку и выдавать их только тем, за кого могли бы поручиться уездные начальники в плане надежности и отсутствия «вредоносных намерений» в отношении русского государства⁹⁴. Главная цель заключалась в том, чтобы больше мусульман обращалось за российскими паспортами и, таким образом, царские власти на Кавказе имели бы больше информации о том, кто совершает хадж и по каким маршрутам. С точки зрения русских чиновников, паспорта имели две важные функции. Во-первых, служили механизмом выявления влиятельных знатных лиц, которых можно было бы привлечь в русскую администрацию. Нессельроде в отчете царю убеждал того в необходимости выдавать бесплатные паспорта для проезда в Мекку, поскольку это позволит русским властям на Кавказе выявлять и «привлекать к Правительству влиятельных лиц из числа тех, кои возвращаются из Мекки»⁹⁵. Во-вторых, русские чиновники использовали паспорта еще и для слежки. Они записывали туда подробности о маршрутах, запланированных паломниками, а затем связывались с русскими консульствами на этих маршрутах и просили их отслеживать паломников и рапортовать на Кавказ об их деятельности⁹⁶.

Этот прагматичный план сопрягался с более широкой программой Воронцова по сотрудничеству с местной мусульманской знатью Кавказа и по кооптации ее в русскую армию и администрацию. В то же время он отражал растущую тревогу перед хаджем как перед угрозой для безопасности. В году Воронцов получил надежные сведения, что имам Шамиль, вождь мусульманского восстания на Северном Кавказе, сообщается с мусульманским духовенством в Османской империи и получает от него помощь через суннитских паломников, каждый год отправляющихся из Дагестана в Мекку. Власти на Кавказе тревожились, что через сети хаджа поддерживаются «тайные и вредоносные сношения» между Кавказом и османскими территориями, но полагали, что для русского правительства «невозможно» запретить этот «важный обряд» религии или даже отговорить мусульман от его совершения. Они организовали для хаджа новую паспортную систему, чтобы картографировать и изучить маршруты паломников и поставить хадж под контроль и надзор со стороны русских учреждений⁹⁷.

Через несколько месяцев после открытия вице-консульства в Дамаске Базили написал Титову, что паломники с Кавказа уже сильно зависят от услуг Телатинидиса. Так было, несомненно, из-за того, что османы все еще не могли обеспечить безопасность сирийского маршрута. год был катастрофическим для дамасского каравана. Голод заставил бедуинов разграбить запасы пищи и воды для каравана по его дороге через пустыню, а когда дамасские власти послали в пустыню чиновника с провизией для каравана, на него тоже напали. Это нападение подняло цены на фураж для животных на рынках вдоль караванного пути, и погонщикам пришлось требовать с паломников больше денег за наем верблюдов. Сотни паломников погибли при нападении и после него, многие от голода; погибли также сотни лошадей и верблюдов. После возвращения каравана в Дамаск многие русские подданные обратились к Телатинидису с жалобами на «грабеж» со стороны погонщиков верблюдов на обратном пути и просили его передать их жалобы османскому наместнику⁹⁸.

Базили видел в зависимости мусульман от нового дамасского вице-консульства признак больших перемен. Он отмечал, что всего несколько лет назад большинство мусульманских паломников с Кавказа, проходя через Дамаск, «не осмеливались» объявлять себя русскими подданными, поскольку страшились возможной реакции местных «фанатиков». Признавая, что в этом году паломники вынуждены были просить помощи Телатинидиса из-за опасной и нестабильной ситуации, Базили также претендовал на то, что его, Базили, постоянные усилия по поддержке паломников – «в особенности примечательное наказание бедуинов», напавших на караван из двадцати казикумухцев, – «переменили» отношение мусульман к России. Он писал Титову, что ныне мусульманские паломники, проезжающие через Сирию, «с гордостью носят звание русских подданных», «прославляют» имя царя и «заботу правительства империи об их благе». Были даже «подслушаны разговоры» некоторых паломников «в гостиницах и кофейнях Дамаска и Бейрута» – те открыто обсуждали с местными мусульманами «преимущества» подданства России и сравнивали свою благополучную жизнь под российской властью с «анархией» и беспорядком в османских провинциях⁹⁹.

Вице-консул Телатинидис, предлагая услуги российским мусульманским паломникам и регистрируя их паспорта в своем вице-консульстве, имел возможность собирать данные о потоке паломников с Кавказа, в некотором смысле занимаясь разведкой. Он хранил подробные сведения о паломниках, приходивших к нему за помощью, – записывал имя, возраст, номер паспорта (если таковой был) и место жительства, – и писал ежеквартальные отчеты о потоке паломников, которые переправлял Воронцову через русское посольство в Константинополе. Эти отчеты снабжали Воронцова и власти на Кавказе ценной информацией о русских подданных – мусульманах, находящихся под их управлением: о географии заграничных маршрутов хаджа, о знатных мусульманах, с которыми паломники встречались в Дамаске, об отношении к ним османских знатных персон, о грабежах, нападениях на паломников, об их смертях в пути и о статусе их имущества.

Базили, работая в близком контакте с Телатинидисом, предоставлял услуги российским паломникам в Дамаске, конкурируя с османскими чиновниками и учреждениями, с организованными вокруг хаджа сетями, с местной индустрией услуг для хаджа и в некоторой степени замещая их. Он предлагал паломникам отдавать деньги и ценности на сохранение в дамасское вице-консульство. Также он рекламировал услуги вице-консула по улаживанию наследственных дел тех многих паломников, которые умирали во время хаджа. В году Базили с удовлетворением отмечал «первый пример», когда паломники предпочли обратиться к русскому вице-консулу, а не в исламский суд, в деле о наследстве русскоподданного паломника, умершего во время хаджа. Этот паломник, родом с Северного Кавказа, умер в Дамаске до выхода паломнического каравана, и Телатинидис вел его дело. Он забрал в консульство имущество покойного и договорился со знатными лицами из его попутчиков, что передаст имущество законным наследникам согласно исламскому праву. Базили писал, что паломники «по своей инициативе» добивались вмешательства Телатинидиса, и видел в этом признак того, что они «доверяют больше ему, чем османским властям в Дамаске». Он отметил, что османские власти были раздосадованы потерей этой «традиционно выгодной» роли, но не могли не признать, что русский агент имеет законное право улаживать это дело.

Веками служившие важным источником доходов для османского государства, дела о наследстве быстро стали для русских консульских чиновников одним из главных вопросов хаджа, а также частью системы услуг по экстерриториальной правовой защите русских подданных. Напомним, что русский подданный Касым Мамад умер в Мекке в году, оставив нерешенным вопрос о судьбе крупной суммы денег, отданных на хранение дамасскому погонщику верблюдов, и в результате Базили и Телатинидис два года расследовали дело об этом имуществе. Архивный экземпляр дела о наследстве Мамада внезапно обрывается, так что мы не знаем, как оно в конце концов решилось и удалось ли наследникам получить те рублей. Но, как бы то ни было, этот пример хорошо иллюстрирует реакцию мусульман на растущее участие России в событиях хаджа того времени. Судя по случаю с имуществом Мамада, к концу х годов мусульманские паломники регулярно обращались к русским консульским чиновникам в Сирии за помощью в делах о наследстве. Базили отмечал в переписке с другими чиновниками, что в прошлом вел «много» дел, подобных делу Касыма Мамада, и решал их быстро.

Впрочем, ясно и то, что многие мусульмане по-прежнему опирались на османские структуры и избегали русского консульства или обращались в него только в случае серьезных проблем. Дело Мамада отняло у Базили так много времени – почти два года, – потому что ни он, ни Телатинидис не имели никаких документов об этом человеке. Мамад не зарегистрировался в вице-консульстве по приезде в Дамаск и оставил свои деньги у османского погонщика верблюдов, а не у вице-консула. Базили жаловался послу Титову, что им с дамасским вице-консулом очень трудно защищать права российских мусульман, если те не регистрируют в консульстве свои платежи и сделки. Базили был огорчен, что многие мусульмане до сих пор не регистрируются в русских консульствах в Алеппо и Дамаске, учрежденных «для защиты интересов русских подданных», и многие не извещают консулов о своих деловых и торговых предприятиях. Из-за этого Базили было трудно разбирать такие дела, как случай Мамада, – требовавшие длительных расследований, которые дорого обходились русским консульствам.

Царские чиновники на Кавказе желали побудить мусульман совершать хадж через официальные российские каналы – получая паспорта и регистрируясь в заграничных консульствах – и всерьез восприняли жалобы Базили. Они решили, что многие мусульмане не регистрируют своих сделок у русских консулов из-за незнания об этой «необходимой формальности», и постарались лучше информировать отъезжающих паломников о доступных консульских услугах и о том, как важно доводить до сведения русского консула или агента информацию о своем местопребывании и сделках с османскими подданными. В году наместник Кавказа приказал своим подчиненным требовать с мусульман, выезжающих в Персию и Османскую империю, чтобы те привлекали к своим сделкам русских консульских агентов, и этот приказ был также направлен русским дипломатическим служащим в Персии и послу в Константинополе.

* * *

К началу х годов чиновники, занимавшиеся хаджем на Кавказе и в Сирии, разошлись во мнениях, стоит ли расширять сеть поддержки мусульманских паломников на более отдаленные османские территории. Это видно по разногласиям между Воронцовым и Титовым по поводу предложения организовать русское консульство в Мекке. Такую идею выдвинул один из российских мусульман – из-за тяжелых страданий, пережитых российскими паломниками в году. Тогда, во время хаджа, который Базили назвал «худшим хаджем за много лет», в Мекке, Медине и их окрестностях вспышка холеры унесла 20–30 тысяч паломников. Вследствие неверных решений «беспечного» главы дамасского каравана, который настоял, чтобы караван двигался под проливным дождем, несколько русских подданных во время перехода через пустыню погибло. «Уже много лет паломнический караван не возвращался в таком жалком и несчастном состоянии», – писал Базили Титову в ежегодном отчете.

Базили не знал точно, сколько русских подданных умерло в дамасском караване года. Некоторые попали в Мекку через Каир и не регистрировались ни у него, ни у Телатинидиса. В их число входила группа паломников из Дагестана, которые обратились за помощью к Телатинидису, когда караван достиг Дамаска. Они жаловались, что погонщики верблюдов потребовали двойной оплаты тяжелого перехода через пустыню. Телатинидис передал их жалобы османским властям в Дамаске и добился у них «справедливости». Один из паломников по имени Ибрахим-бек Махмудоглу, впечатленный этой поддержкой, по дороге домой остановился в Бейруте для встречи с Базили. Махмудоглу рассказал, как страдали он и его спутники и как им помог Телатинидис, и предложил Базили, чтобы Россия организовала консульство в Мекке.

Титов, стремившийся к усилению российского присутствия в османских арабских провинциях, согласился с планом послать в Мекку русского агента. Он представил этот план османскому великому визирю в Стамбуле как средство России «защитить интересы ее подданных в Аравии». Если судить по его переписке с другими русскими чиновниками, Титов начал воспринимать хадж как главный вопрос соперничества между Россией и Францией на османских арабских территориях. Он указал, что Франция в Алжире поддерживает своих мусульманских паломников, ежегодно предоставляя им бесплатный проезд на пароходе до Джидды. И всего год назад, в м, Титов хвалил Базили за его «гениальный» план захватить здание рядом с храмом Гроба Господня в Иерусалиме под предлогом размещения российских мусульманских паломников. В одном меморандуме от года Титов предупредил Нессельроде, что Россия должна поскорее захватить это здание – прежде, чем французы займут его для своих собственных мусульманских паломников из Алжира, чтобы те останавливались там по пути в Мекку.

Повсюду, от Багдада и Джидды до Бомбея, русские военные чиновники стали ссылаться на долг России «защищать» своих мусульманских паломников как на оправдание для открытия новых русских консульств в зонах стратегических интересов и внешнеполитического соперничества между империями. Например, русский офицер Е.И. Чириков предложил открыть консульство России в Багдаде, где британские линии сообщений с Индией пересекали маршрут хаджа с Кавказа. Он прибыл в этот османский город в году в составе международной комиссии по демаркации послевоенных границ между Персией и Османской империей. Находясь в Багдаде, Чириков обнаружил множество мусульманских паломников с Южного Кавказа на пути в Мекку и к различным шиитским святилищам. По его оценке, их было не меньше 6 тысяч человек в год. Многие из них обращались к русским сослуживцам Чирикова за помощью в сношениях с «местными властями».

Что касается предложения Титова послать русского агента в Мекку, то османский великий визирь намекнул, что его правительство не позволит России назначить официального консульского агента, но может разрешить держать в Мекке «кехайя» из числа кавказских мусульман, предпочтительно суннита. Его работа заключалась бы в том, чтобы представлять своих единоверцев перед властями в Мекке, вести наследственные дела умерших паломников и «защищать» паломников от эксплуатации местными жителями. После этого Титов переслал свое предложение Воронцову, представив его как реакцию на бедствия, пережитые паломниками за год до того, и признавая, что у наместника Кавказа есть основания беспокоиться за подданных в его зоне ответственности. Он добивался ответа Воронцова на этот план.

Воронцов получил предложение Титова как раз тогда, когда разными способами пытался отвратить мусульман от совершения хаджа и других паломничеств за границу, к шиитским святым местам в Персии и Османской империи, прежде всего в Мешхед, Неджеф и Кербелу. Одна из стратегий заключалась в том, чтобы отговаривать мусульман, запросивших паспорт, от поездки, выражая озабоченность благополучием их семей, покидаемых на долгое время. Воронцова тревожил, в частности, устрашающий масштаб потока паломников и его потенциальный рост в будущем. Он признавал, что из-за трудности и дороговизны поездки сравнительно немногие мусульмане каждый год отправляются в хадж. Но отмечал, что общее количество мусульман на Кавказе огромно и российская политика веротерпимости не позволяет отклонять прошения о поездке в Мекку, а потому хотел, чтобы численность паломников по крайней мере оставалась низкой.

У Воронцова были и экономические мотивы. Он провел расследование и выяснил, что мусульманские паломничества обходятся весьма дорого: по меньшей мере в рублей до Мекки, в – до Кербелы и 40–50 – до Мешхеда. Многие паломники тратили на путешествие «последние копейки», оставляя свои семьи без средств и создавая проблемы для царской администрации. Пароходы упростили и ускорили плавание через Каспийское море из Баку и Ленкорани, и шииты «толпами» стали совершать паломничество в Мешхед, где, согласно рапортам чиновников Воронцова, набирались «фанатизма и ненависти к христианам». Воронцов беспокоился, что из-за большого числа мусульман, совершавших эти паломничества, правительство в их отсутствие лишается налогов.

Воронцов отклонил предложение Титова из соображений стабильности на Кавказе. Он писал Л.Г. Сенявину, начальнику Азиатского департамента МИДа: «Мне известно, что большинство русских подданных, совершающих хадж, происходят с Южного Кавказа, и я часто размышлял над тем, чтобы разместить русского агента в Мекке». Но он не видел никаких резонов для особого покровительства над религиозной практикой, которая имела «неудобные» политические следствия и внушала мусульманам «ненависть к христианам». Подобно колониальным чиновникам всех европейских стран, Воронцов опасался хаджа во многом из-за статуса Мекки как города, закрытого для немусульман, что заставляло подозревать в хадже прикрытие для тайных политических организаций и причину радикализации мусульман. Непохоже, чтобы у Воронцова были свидетельства связи между хаджем и мусульманским антиколониальным сопротивлением на Кавказе. Напротив, в другом письме примерно того времени он признавал, что «до сих пор по секретным наблюдениям над поведением и действиями возвращающихся оттуда» не было выявлено «каких-либо вредных от того последствий».

Титов соглашался, что тревоги Воронцова обоснованны в его местных условиях, но отстаивал свой план послать русского агента в Мекку и аргументировал это более общими соображениями. В письме к Нессельроде от июня года Титов доказывал, что распространение на Мекку зоны российского патроната над хаджем поможет интегрировать российских мусульман в империю и даже ослабит их «фанатизм». Центральную роль в его аргументах играли суровые физические испытания во время хаджа и неспособность османов обеспечить паломникам безопасность, о чем он хорошо знал из отчетов своих консульских чиновников в Сирии. Титов описывал хадж в условиях, существовавших тогда в Османской империи, как один из самых неудобных и разорительных религиозных ритуалов для большинства совершавших его мусульман. Он утверждал, что если позволить российским мусульманам при таких условиях предпринимать хадж через османские территории, то это поможет «нейтрализовать» жажду мусульман совершать его, ослабит «фанатизм» и «дух противоречия», особенно когда мусульмане увидят, какие услуги предлагает паломникам на османской территории «христианское правительство». Он приводил в пример Дамаск: у мусульманских паломников с Кавказа складывалось более благоприятное впечатление о России после получения помощи от российского вице-консула в Дамаске. Титов по сути доказывал, что Россия может и должна взять на себя новую роль – покровительницы хаджа, поскольку это пойдет на благо империи. Это поможет России интегрировать недавно покоренные мусульманские народы, сопротивляющиеся русскому владычеству, позволит расширить зону влияния на османской территории и подорвать существующий престиж султана и его влияние на российских мусульман.

* * *

В течение всего XIX века человеческая мобильность оказывала воздействие на политику и географические контуры империй во всем мире. Это заключение занимает центральное место в нескольких недавних работах, где показано, что империи в значительной степени строились на базе миграционных моделей и движущихся человеческих тел – торговцев, миссионеров, трудовых мигрантов и других людей, а значит, оформлялись под давлением снизу. В этих работах предлагается взгляд, альтернативный стандартным рассказам об империестроительстве, в которых подчеркиваются завоевания и описываются централизованные, направленные сверху вниз процессы.

В России государственный патронат над хаджем был для правительства одним из способов осуществлять новые имперские программы поверх унаследованных сетей мобильности. Этот патронат начался в малом масштабе на Кавказе и в Сирии, где русские власти открыли для себя хадж как важную сеть, соединявшую данные регионы, и подключились к нему, преследуя свои собственные империалистические цели. Кроме того, завоевание Россией Кавказа было не просто приобретением новых земель и народов для империи. Это завоевание изменило Российскую империю, связав ее с Османской, а также с другими государствами мира новыми и стратегически важными связями.

Россия в итоге не стала завоевывать Сирию и иные арабские страны, находившиеся под властью османов, но начиная с х годов планомерно усиливала в этих странах свое влияние и присутствие на локальном уровне, выстраивая новые имперские транспортные структуры вдоль маршрутов хаджа. Российская поддержка хаджа началась как реакция на нужды и запросы мусульман, возникшие из-за хаоса и политической нестабильности в османской Сирии и неспособности османского правительства обезопасить сирийский маршрут. Этот импульс исходил в основном снизу, от перемещений индивидуальных, отдельно взятых кавказских мусульман по традиционным путям в Мекку через османские земли и обратно в Россию. В свою очередь, это перемещение тел порождало в умах царских чиновников, наблюдавших данный поток и соприкасавшихся с ним, новые идеи о связях России с соседней Османской империей и о новой имперской политике, выстроенной вокруг хаджа.

Таким образом, новая стратегическая реальность стимулировала появление нового вектора российского империализма. Отняв в первой половине XIX века Кавказ у османов и персов, Россия установила контроль над регионом, тесно связанным с Меккой через Сирию. В тот же период Россия расширяла свое консульское присутствие в Сирии в рамках соперничества с Британией и Францией в Османской империи. По мере разворачивания этих двух процессов русские чиновники на местах, на Кавказе и в Сирии, начали воспринимать эти регионы как взаимосвязанные, как историческую зону взаимодействия и обмена, в основном благодаря сети маршрутов хаджа, соединявшей их, и потоку паломников, перемещавшихся между ними.

В итоге Россия не открыла консульства в Мекке – вероятно, из-за противодействия османов этой идее. Но идея Титова об усилении российского влияния за границей через сети хаджа была воспринята. Во второй половине XIX века Россия создала систему новых консульств и учреждений на главных маршрутах хаджа между империей и Аравией. Главную роль в этой развивающейся сети поддержки хаджа играло основанное в  году российское консульство в Джидде – морском транспортном узле по пути в Мекку. Как и предлагал Титов, первым руководителем российского консульства в Джидде стал мусульманский подданный царя – доверенный татарин-посредник, ранее служивший режиму в Туркестане, – который имел доступ в Мекку и мог выступать представителем власти для российских паломников внутри священного города.

В течение следующих десятилетий, по мере того как поток паломников из России возрастал благодаря подъему современного транспорта и завоеванию Туркестана во второй половине XIX века, России предстояло создать разветвленную систему патроната над хаджем, связавшую империю с Аравией. Российская инфраструктура хаджа соединяла Тифлис и Дамаск, Ташкент и Одессу, Джидду и Бомбей – отдаленные друг от друга места, ранее почти или совсем не контактировавшие. Как мы увидим, эта инфраструктура страдала от запутанных внутренних конфликтов, но в то же время была неотъемлемой частью российского империализма конца XIX – начала ХХ века.

Глава 2
КАРТОГРАФИРОВАНИЕ ХАДЖА И ИНТЕГРАЦИЯ МУСУЛЬМАН

Во второй половине XIX века хадж в России стал массовым явлением благодаря имперской экспансии России и созданию государством современных транспортных сетей. Российское завоевание Туркестана радикально увеличило численность мусульман в империи – примерно на 7 миллионов человек. Мусульмане отныне составляли 15% населения империи и были второй по численности конфессией в России после православных. В то же время быстрое строительство общеимперской железнодорожной сети и появление новых пароходных линий, берущих начало в портах Черного моря, привели к непредвиденному последствию: Мекка стала доступнее для мусульман из России и всей Евразии. Россия строила свою современную транспортную систему, преследуя экономические и стратегические цели – индустриализацию, стимуляцию торговли, интеграцию регионов империи, укрепление границ, – но это не мешало мусульманам использовать систему в своих собственных целях. В России, как и в других странах, мусульмане увидели в современном транспорте новый и лучший способ добраться до Мекки.

К м годам десятки тысяч мусульман ежегодно совершали паломничество в Мекку через российские территории и черноморские порты, забросив свои старые караванные пути через Османскую империю, Персию и Индию. Эти мусульмане, привлеченные повышенной безопасностью, комфортом и скоростью, стали ездить в Аравию и обратно на российских поездах и кораблях. Они отправлялись не только с российской территории, но также из Бухары и Хивы, Персии, Афганистана и Китая. В Одессе, главном порту России на Черном море, внезапный приток евразийских паломников был настолько значителен, что привлек внимание шарифа Мекки в отдаленной Аравии. Шариф, будучи османским служащим, ответственным за мусульманские священные места и ежегодное паломничество, каждый год посылал группы профессиональных гидов для паломников в города разных стран, служившие транзитными пунктами хаджа, в том числе в Неджеф и Кербелу, Багдад и Бомбей, Решт и Константинополь, а к м годам и в Одессу.

Хадж был одной из крупнейших миграций в России эпохи модерна и самым многолюдным паломничеством, и тем не менее большинство царских чиновников ничего о нем не знали. Они плохо понимали его религиозный смысл. Многие путали Мекку с Мединой, называя первую местом погребения пророка Мухаммада, где паломники молятся на его могиле. Эти чиновники почти не знали маршрутов мусульман в Мекку, их итинерариев и занятий по дороге. Маршрут хаджа между Россией и Аравией в основном пролегал по тем заграничным территориям, где Россия по большей части не имела традиционных интересов и официально не присутствовала. Безусловно, все это относилось и к православному паломничеству в Иерусалим, которое проходило по многочисленным и изменчивым путям через османскую территорию, где паломники были недоступны для царских властей. Но традиция православного паломничества в Иерусалим была знакома русским чиновникам, и они в основном воспринимали ее более позитивно.

Массовый поток мусульманских паломников из России пришелся на эпоху, когда европейцы и русские все сильнее опасались панисламизма как угрозы для своих империй и когда Россия пыталась интегрировать миллионы новоприобретенных мусульманских подданных в Туркестане. Многие русские чиновники, подобно колониальным чиновникам других стран, в классическом ориенталистском стиле воспринимали хадж в качестве скрытой, заговорщической деятельности и символа мусульманского «фанатизма». Вдобавок многие боялись его – больше, чем других миграций, – как разносчика инфекционных болезней, прежде всего холеры. Поэтому, по мере того как хадж становился массовым явлением, царские власти все больше стремились поставить его под наблюдение и контроль со стороны государства.

Они начали изучать маршруты и итинерарии паломников. Следуя традиции, шедшей с XVIII века, царское государство стремилось контролировать и использовать в своих целях перемещение людей по бескрайним имперским просторам России, осмысляя его в терминах итинерария – системы станций и стоянок. Подобный подход Россия применила и к хаджу. Для сбора сведений о передвижениях мусульман из России в Мекку и об их остановках по пути Россия организовала начиная с х годов сеть новых консульств. Они открывались в тех известных транзитных пунктах на путях паломников из России, которые выяснялись из опросов возвращавшихся паломников, – в Багдаде и Джидде, Кербеле и Мешхеде, Константинополе и Бомбее. Судя по этой схеме новых консульств, расположенных в том числе в Кербеле и Мешхеде (двух важных священных городах шиитов), хадж был не единственным мусульманским паломничеством, интересовавшим царские власти. Но, будучи самым масштабным из всех мусульманских паломничеств, он требовал наибольшего внимания и участия со стороны русского государства.

Как будет видно из этой главы, создание сети зарубежных консульств для российских мусульманских паломников говорит о том, что российский имперский проект управления и руководства разными народами и их интеграции преодолел в конце XIX века официальные границы империи. В последнее время историки начали изучать важные и долгое время не привлекавшие внимания вопросы пространственных аспектов русской истории – в частности, обратили внимание на процессы (культурные, политические, идеологические и т.д.), сформировавшие географическое пространство Российской империи, какой мы ее знаем. Ученые, работающие в этом направлении, обычно рассматривают строительство Российской империи как процесс, протекавший внутри замкнутой территории, а следовательно, реифицируют российские границы и идею империи как некоего замкнутого контейнера. Но это не вполне верно. Границы Российской империи были проницаемыми и в глазах людей XIX века зачастую не столь жестко фиксированными, как это кажется нам сегодня. И, поскольку жители Российской империи в конце XIX века пересекали эти границы все легче и все чаще, они подталкивали царское правительство к выработке новой политики и стратегии имперского администрирования. Иными словами, миграции определяли географию российского имперского управления и царских административных сетей.

* * *

Исследователи хаджа зачастую уделяют основное внимание финальному достижению Мекки, рассматривая хадж как простое путешествие из пункта в пункт и пренебрегая важнейшими аспектами процесса перемещения туда и обратно. Возможно, такой подход более осмыслен сейчас, в XXI веке, когда хадж протекает весьма гладко под строгим правительственным контролем Саудовской Аравии и большинство мусульман со всего мира (не менее 3 миллионов в год) совершают паломничество на самолете – из своих городов напрямую в аэропорт Джидды и оттуда на автобусе с кондиционером в Мекку. Но до эпохи авиации и массовых путешествий паломничество в Мекку происходило более окольными путями и перемещение как таковое играло более важную роль. Для многих мусульман это было главное путешествие в их жизни, единственный раз, когда они уезжали далеко от дома. Значительная часть их впечатлений была связана с физическим перемещением, а также с посещенными по дороге местами и встреченными людьми.

В XVIII и XIX веках большинство мусульман из России не спешили добраться до Мекки. Их маршруты и итинерарии менялись под влиянием политических событий, погоды и дорожных происшествий. По пути они обычно останавливались во многих других святых местах, прежде всего в Константинополе, Дамаске и Иерусалиме, уделяли время их осмотру, а иногда по нескольку месяцев учились у богословов в крупных центрах исламского образования, таких как Каир и Медина.

Этот со многими остановками итинерарий хаджа представлен в искусстве мусульман-татар позднеимперской России. Самодельные религиозные картины под названием «шамаиль», популяризованные в XIX веке благодаря массово издаваемым открыткам и репродукциям, изображали паломничество в Мекку. Они примечательны тем, что иллюстрируют растущую важность Мекки и хаджа для ислама в России эпохи модерна, а также мусульманские итинерарии хаджа. На одной из популярных репродукций изображены в общей рамке четыре священных города – Мекка, Медина, Иерусалим и Дамаск – с мелкими подписями на татарском, относящимися к основным гробницам, святилищам и примечательным местам в каждом городе и его окрестностях. Подобные репродукции могли висеть на стенах татарских домов в России конца XIX века. По шамаилям видно, что в эпоху, когда современный транспорт неожиданно сделал эти города легкодоступными, они соседствовали в умах российских мусульман. Такие картины могли служить и картами, которые можно было изучать или даже брать с собой в поездку в качестве путеводителя по важнейшим местам в этих четырех городах.

Аналогично и мемуары о хадже, которые начали писать мусульмане в эпоху модерна, читаются как путеводители для будущих паломников. Они с исчерпывающей полнотой описывают логистику поездки в Мекку и обратно, людей, которых следует избегать, места, которые надо увидеть, и перечисляют множество святых мест и святилищ, которые нужно посетить в Константинополе, Дамаске, Иерусалиме и, наконец, Мекке и Медине. В отличие от других модерных текстов о путешествиях, они писались не для развлечения, а в качестве источников практически полезной информации о том, как совершать паломничество. Будучи таковыми, они содержат драгоценные подробности о мусульманских итинерариях до Мекки и о том, как изменялся хадж в эпоху модерна и колониализма.

Историк Барбара Меткаф доказывает, что письменные рассказы о хадже – отличительная особенность эпохи модерна. От прежних веков дошло несколько знаменитых образцов арабоязычных травелогов о хадже – в частности, относящийся к XIV веку рассказ Ибн Баттуты, выехавшего из Марокко, – но, как отмечает Меткаф, непрерывной жанровой традиции мемуаров о хадже не существовало до XVIII века, т.е. пока не стало легче путешествовать на дальние расстояния благодаря экспансии европейских империй в Азии и пока не появилось больше текстов о путешествиях вообще. К концу XIX века в России были написаны десятки историй хаджа. Большинство из них не опубликованы и остаются в рукописях по сей день. Эти рассказы, разбросанные по частным коллекциям на территории бывшей Российской империи, – богатые и по большей части неисследованные источники о жизни мусульман при царском правлении.

Старейшие известные мемуары российского подданного о хадже были написаны в середине XVIII века татарским купцом Исмаилом Бекмухамедовым. Он выехал в Мекку в  году из Оренбурга, главного военного и торгового форпоста России на реке Урал, на границе с Казахской степью. Исмаил и четверо его спутников направились из Оренбурга по торговому пути «в страну казахов». Через двадцать два дня они достигли города Ургенч на Шелковом пути (в современном Узбекистане), где присоединились к каравану и через двенадцать дней прибыли с ним в Бухару. Из Бухары Исмаил и его спутники поехали кружным сухопутным и морским путем через Афганистан, Персию, Индию и Аравию, пока наконец не достигли священных городов Мекки и Медины. Далее Исмаил с группой крымских татар отправился в османскую столицу Константинополь, где располагались одни из самых великолепных мечетей в исламском мире. Он прожил в Константинополе двадцать пять лет и работал в лавке, чтобы накопить денег на дорогу домой.

История Исмаила нетипична. Многие мусульмане из российских владений были, несомненно, в состоянии проехать туда и обратно в течение года, особенно те, что присоединялись к османским имперским караванам, отправлявшимся из Каира и Дамаска. Кроме того, ряд фантастических и пугающих деталей в рассказе Исмаила вызывает недоверие, и некоторые ученые подозревают, что он эти детали выдумал. Например, он описывает посещение леса в Индии, полного «обезьян величиной с лошадь», «бородатых и усатых, как люди», с человеческими ладонями и стопами. Тем не менее рассказ Исмаила соответствует моделям хаджа премодерной эпохи, которые подтверждаются иными источниками. Он совершил свое дальнее путешествие не только ради паломничества, но и ради торговли. И его итинерарий включает многие святые места – не только Мекку и Медину, но и Иерусалим (третий по значимости священный город ислама), Дамаск и, наконец, Константинополь. Его рассказ также освещает множество проблем и трудностей, с которыми, несомненно, приходилось сталкиваться и другим паломникам из России до эпохи модерна. Они подвергались нападениям пиратов, теряли дорогу, подолгу ждали в заграничных городах караванов или кораблей, направлявшихся в нужную сторону; ветры на море были непредсказуемы, османские чиновники – продажны, Россия не имела дипломатических представительств, куда можно было бы обратиться за помощью или защитой, а расходы превышали запланированные.

Рассказ Исмаила – ценное описание хаджа российского подданного в период до конца XIX века, т.е. до того, как современный транспорт и вмешательство российского государства преобразили хадж. Также здесь зафиксировано, как европейцы в Азии начали контактировать с паломниками и участвовать в их делах. Исмаил несколько раз описывает, как по дороге обращался за помощью к европейцам. В Аравийском море его и спутников спасло от пиратов появление «европейского военного корабля», и паломники заплатили капитану этого корабля, чтобы их судно отбуксировали в безопасное место. Позже, в Калькутте, они встретили другой европейский корабль и наняли на нем солдата для сопровождения их в плавании через Индийский океан.

Рассказ Исмаила освещает деятельность тюркских неформальных сетевых структур, на которые он и, несомненно, другие российские подданные опирались при совершении хаджа в XVIII веке. Несколько раз в тексте Исмаил упоминает о том, как другие тюркоязычные выходцы из России, жившие в арабских странах или проезжавшие через них, помогали ему договариваться с властями, осваиваться в местной культуре и совершать дальние переезды. В Афганистане он познакомился с «узбеком», который объяснил странное поведение местных женщин; двадцать крымских татар сопровождали Исмаила на пути из Аравии в Константинополь; «узбек-посол» бухарского эмира нашел Исмаила в Константинополе и взял показания об имущественном деле одного из Исмаиловых спутников. Не следует забывать об этих неформальных сетях, как и о географических образах хаджа, представленных в вышеупомянутых мусульманских источниках, когда мы рассматриваем, как российское государство пыталось отслеживать, выявлять и подменять собой сети и инфраструктуры мусульманских итинерариев хаджа.

* * *

Трудно переоценить влияние современного транспорта на хадж из России и других стран. Перемены были многочисленны и разнообразны, но три из них заслуживают особого упоминания. Во-первых, изменилась скорость. Мусульманам из Российской империи требовалось проехать тысячи километров. Железные дороги и пароходы радикально сократили время и расстояние для поездок между империей и Аравией. Прежде путешествие из России в Мекку занимало, как правило, многие месяцы, а в некоторых случаях – годы. К концу же XIX века мусульмане из России обычно проезжали туда и обратно за несколько месяцев. В мемуарах о хадже этого периода мусульмане восхищались скоростью поездов и пароходов, отмечая, что теперь могут добраться от Уфы до Константинополя (расстояние более  километров) за неделю, а от Одессы до Яффы всего за десять дней. Знаменитый татарский богослов и историк Шихабетдин Марджани в году совершил вполне типичное путешествие. Передвигаясь исключительно поездами и пароходами, он съездил туда и обратно всего за четыре с небольшим месяца. Выехав из Казани в начале августа, он вернулся в конце декабря, а в поездке несколько раз останавливался для осмотра достопримечательностей, посещения мечетей и святых мест и для встреч с богословами.

Во-вторых, современные и более дешевые средства передвижения впервые в истории сделали хадж широкодоступным. Во всех колониях железные дороги проникли в сельскую местность и соединили ее с многолюдными портовыми городами. К концу XIX века хадж превратился из ритуала, небольшого по масштабу и совершаемого в основном элитой с деньгами и связями, в массовое явление, в котором преобладала беднота. В-третьих, железные дороги и пароходы реорганизовали хадж вдоль новых маршрутов, смешали народы, ранее не соприкасавшиеся друг с другом, и создали новые итинерарии. Во второй половине XIX века мусульмане во всем мире стали переходить со старых, караванных путей на новые, железнодорожные и пароходные маршруты. С открытием в году Суэцкого канала мусульмане из «северных» стран – из Северной Африки, с Балкан, из России и Центральной Азии – получили возможность плавать из Черного и Средиземного морей непосредственно в Красное. К м годам российские черноморские порты Севастополь, Батуми и Одесса стали узлами многолюдного потока паломников, где те собирались в ожидании пароходов в Константинополь и дальше, в Аравию.

Усиление массового потока паломников через Россию заставило царских чиновников совершенно по-другому концептуально осмыслить хадж. Ранее они воспринимали его как таинственный и малопонятный феномен мусульманской культуры, а теперь увидели конкретный религиозный процесс и яркое ежегодное событие. Хадж поставил перед ними новые вопросы об управлении мусульманскими народами России и о географии российского империализма.

В последние годы историки создали прочную научную традицию изучения того, как европейские империи использовали этнографию и технику картографирования и проведения переписей в качестве «культурных технологий управления». Ученые доказывают, что эти технологии играли не меньшую роль в организации европейцами стабильного централизованного управления колониями, нежели «более наглядные и брутальные методы подчинения». Действия России по картографированию маршрутов и итинерариев своих мусульман следует рассматривать как часть более общего явления – создания «колониальной науки» в качестве инструмента захвата, контроля над завоеванными территориями и народами и управления ими. Но в некоторых важных аспектах эти действия все-таки отличались от тех конвенциональных проектов колониальной картографии и производства знаний, которые описаны в прежних работах. Во-первых, здесь действия России были нацелены на то, чтобы изучать и контролировать не людей, привязанных к определенным местам, а процессы перемещения этих людей и инфраструктуру поддержки этих перемещений. И, во-вторых, основной целью проекта картографирования хаджа был не сбор информации для нанесения ее на картезианскую карту, а реконструкция трансграничной системы узлов или главных итинерариев хаджа из России. Попросту говоря, этот проект был посвящен картографированию движения в пространстве, а не абсолютного пространства отдельной территории. Он был российской попыткой концептуально осмыслить и контролировать перемещения людей, а не физический ландшафт, через который те двигались.

Российский проект картографирования хаджа начал осуществляться только после первоначальных попыток последний ограничить. В конце х годов МВД дважды приказывало губернаторам по всей империи сократить выдачу заграничных паспортов мусульманам, едущим в Мекку. Паспорта, впервые введенные в России в начале XVIII века, приобрели во второй половине XIX века новое значение. В эпоху Великих реформ Россия стремительно модернизировала свои транспортные сети, и у русских подданных появились новые возможности для зарубежных поездок, несмотря на страхи режима перед их последствиями. В году царь Александр II отменил обременительную пошлину в рублей за заграничные паспорта и снял запрет на поездки в Западную Европу, имея целью стимуляцию экономического и интеллектуального развития в России и поощрение ее внешней торговли. Царь делал это неохотно. Как и многие царские чиновники, он опасался, что рост числа поездок в Западную Европу вызовет отток денег из империи и приток подрывных политических идей, но все же решил ослабить ограничения на поездки. Хадж вызывал аналогичные опасения, особенно в МВД, но в данном случае министерство пыталось ограничить выдачу паспортов паломникам, несмотря на риск спровоцировать недовольство мусульман и на то, что это было явным вмешательством в их религиозную практику.

На это решение сильно повлияли санитарные соображения. Первый министерский указ об ограничении хаджа в России вышел в году, когда масштабная вспышка холеры в Мекке перешла в глобальную эпидемию: толпы расходившихся паломников широко распространили инфекцию. В течение шести месяцев холера достигла Европы и Нью-Йорка, и в крупных городах по всему миру умерло более тысяч человек. Это привело в ужас европейские державы и породило страх перед хаджем как перед инфекционной угрозой Европе и ее колониям. Европейцы лишь недавно познакомились с этой страшной болезнью – холерой. Она давно существовала в Азии, но европейцам стала широко известна лишь в х годах, когда была зафиксирована первая эпидемия. Холера, бактериальная инфекция тонкого кишечника, убивает своих жертв быстро и мучительно: у зараженных развивается сильный понос и рвота, и они умирают от обезвоживания, иногда в течение суток. В году ученые и врачи не знали, каким образом распространяется холера, и тем страшнее казались ее вспышки. Европейские державы откликнулись на эпидемию года серией новых международных санитарных правил, нацеленных на предотвращение эпидемий холеры и других инфекционных болезней. Они выстроили новые карантинные пункты в узловых точках хаджа по всему миру и усилили наблюдение за потоками паломников между европейскими колониями и Аравией.

Но из переписки о министерском указе года видно, что имели место и другие соображения. Министерство выпустило его в ответ на сообщения, что многие крымские татары под предлогом хаджа эмигрируют – получают паспорта для поездки в Мекку и переселяются на османскую территорию. Позже русские власти в Таврической губернии (ныне – Крым и окрестности) будут объяснять это переселение бегством мусульман от русской воинской повинности и страхом перед правительственным запретом поездок в Мекку. Каковы бы ни были причины этой эмиграции, царское правительство стремилось прекратить ее, главным образом по экономическим соображениям. С тех пор как Россия в конце XVIII века захватила Крым, отняв его у османов, там хронически не хватало рабочих рук, в основном из-за периодических оттоков татар в эмиграцию. Последняя волна имела место после окончания Крымской войны. Начиная с года царское правительство изгнало или побудило к эмиграции миллионы мусульман из Крыма и с Кавказа, считая их более лояльными султану, нежели царю. Но вскоре режим пожалел о своем решении выдавить из Крыма татар и развернул курс на градусов, стремясь отныне предотвратить их эмиграцию из империи. Чтобы восстановить численность населения, в х годах правительство стало поощрять переезд в Крым колонистов из центральных губерний России, стимулируя их социально и финансово. На этом фоне министерский указ от года выглядит в основном как попытка в интересах регионального экономического развития остановить татарскую эмиграцию.

Экономические соображения также стояли и за вторым министерским указом, изданным в году. Он предписывал русским чиновникам в мусульманских областях выдавать паспорта только тем мусульманам-паломникам, которые представят доказательства своей способности оплатить расходы на хадж и оставят залог в 10 рублей для покрытия долгов, каковые могли бы за ними числиться. Эта мера была направлена на то, чтобы неимущие мусульмане не обращались за паспортами, и тем самым – на снижение общего количества едущих в хадж. Также она была нацелена на решение серьезной и растущей проблемы неимущих мусульман, совершавших хадж из России, не имея на то достаточных средств, что причиняло серьезный экономический ущерб учреждениям империи и ее иностранным консульствам.

Российские попытки ограничить хадж в х годах не сработали. Поток паломников все возрастал, несмотря на эти меры. Чем дальше протягивались железные дороги в глубь мусульманских областей империи, тем больше становилось паломников. И, как всегда бывало и раньше, многие паломники уезжали из России даже просто без паспорта, незамеченными проскальзывая через границу. В России того времени процветала торговля фальшивыми паспортами, поэтому другие паломники приобретали подделки или попросту подкупали чиновников для получения русского паспорта вопреки запрету. Преступные шайки в черноморских портах продавали с рук фальшивые китайские и бухарские паспорта по высоким ценам. В этом отношении реформа паспортного законодательства почти не имела практического значения и не влияла на поток паломников из России.

Большую часть информации о потоке паломников из империи царское правительство получало от своих консульств, находившихся на османской территории. К концу х годов оно знало, что многие паломники из России приходят в русские консульства за границей и просят денег на покрытие дорожных расходов. МИД получал множество рапортов об этой проблеме из посольства в Константинополе.

К концу XIX века для мусульман из российских владений было уже привычным ездить в хадж через Константинополь. В мемуарах о хадже и в османских документах XVII и XVIII веков отражены случаи проезда через Константинополь паломников из России и Центральной Азии, хотя такой путь был более кружным. В этом городе они посещали гробницу Абу Айюба аль-Ансари, близкого соратника пророка Мухаммада, любовались величественными каменными мечетями и нередко поселялись на долгий срок для обучения у богословов. Некоторые также приезжали посмотреть на церемонию султанской инвеституры и процессию сурре, которая отправлялась из дворца Долмабахче в гавань Кабаташ и переправлялась на корабле через Босфор в Ускюдар (откуда имперский паломнический караван направлялся в Мекку через Анатолию и Дамаск). Многие приезжие из России и Центральной Азии останавливались в константинопольских текке, странноприимных домах, разбросанных по всему городу. Суфии братства Накшбандия начиная с XVI века выстроили по всей Османской империи сеть таких домов в помощь паломникам из Центральной Азии. Другие паломники останавливались в гостиницах, принадлежавших крымскотатарским эмигрантам.

В XIX веке изменился прежде всего масштаб. Когда пароходы стали наиболее популярным средством передвижения, поток паломников из российских владений через Константинополь неожиданно начал ежегодно заливать город. Многие паломники из России были образованными мусульманами, чьи средства и заграничные связи облегчали им путешествие. Написанные ими мемуары о хадже позволяют представить впечатления этой элиты о хадже и о Константинополе того времени. Когда листаешь страницы их мемуаров, наверное, больше всего удивляет отсутствие проблем: там почти не упоминаются темные дельцы и мошенники, которые шныряли в тени константинопольских улиц, охотясь на беззащитных паломников. Упоминаниями этих грабителей полны рапорты о хадже, составленные в русском посольстве того времени. Возможно, причина тому – ретроспективное обеление памяти о поездке. Но, несомненно, здесь сказывается и своеобразный опыт российской мусульманской элиты. Эти люди зачастую были образованны, много путешествовали раньше, располагали большим жизненным опытом, владели множеством языков и, что не менее важно, входили в обширную сеть ученых, эмигрантов и их институтов в османских владениях. Многие прибывали в Константинополь со списком имен в кармане и имели местных знакомых, которые могли сопроводить их по городу и найти им жилье. Это ограждало таких паломников от многих неприятных ситуаций, в которые попадали их неимущие соотечественники; также благодаря этому элитарии редко обращались за помощью в русские консульские учреждения и зачастую избегали внимания и влияния с их стороны.

Но огромное большинство паломников из России тех лет не принадлежало к элите. Они были бедны, неграмотны и совершали дальнюю поездку впервые в жизни. Неудивительно, что паломники именно такого типа чаще всего встречались русским посольским и консульским чиновникам в столице Османской империи и, таким образом, укрепляли в них ассоциацию хаджа с бедностью, болезнями и беспорядком. Паломники, приходившие в русское посольство, были родом из мусульманских областей всей Российской империи, большинство – с Кавказа и из Центральной Азии.

Русский посол в Константинополе и его генеральный консул каждый год получали массу прошений от неимущих мусульман-паломников, застрявших в Константинополе. Многие были ограблены и жили на душных, грязных постоялых дворах, где свирепствовали инфекции. Их отчаянное положение создавало неудобства посольству. Толпы паломников собирались у ворот посольства и попрошайничали. Русские консульства в других частях Османской империи также рапортовали о попрошайничестве паломников, в основном кавказских. Наместник в Тифлисе регулярно получал сообщения от русских консулов в Восточной Анатолии (Трабзоне и Карсе, Эрзуруме и Батуми) о паломниках, обращавшихся в консульства за помощью. Большинство этих паломников были ограблены или просто истратили все деньги, и у многих не было ни паспортов, ни других документов, подтверждающих российское подданство. Русские консулы тратили большие деньги, чтобы отправить их домой, – приобретали им билеты на пароходы, нанимали охранников (кавасов) для сопровождения по суше и подкупали карантинных и таможенных чиновников, а русскому наместнику в Тифлисе писали прошения о покрытии расходов.

Это было не только российской проблемой. Во второй половине XIX века неимущие мусульмане, в основном колониальные подданные, все чаще отправлялись в хадж без достаточных средств. Для покрытия расходов некоторые нанимались слугами к богатым соотечественникам, направлявшимся в Мекку; другие подряжались работать по дороге. Но многие начали также приходить в европейские консульства и просить денег. Эта модель поведения говорит об определенной изобретательности части колониальных мусульман, которые ради получения поддержки в хадже стали ссылаться на свой статус европейских подданных и использовать к своей выгоде доступные им новые дипломатические институты и услуги. Перед европейцами встала дорогостоящая задача репатриации неимущих паломников, застрявших в Хиджазе без денег и шансов вернуться домой, и они применяли разные стратегии для ее решения. В году по случаю шестидесятой годовщины восшествия на престол королевы Виктории мусульмане из Британской Индии основали в Джидде Юбилейный фонд помощи индийским паломникам – благотворительный фонд для неимущих паломников под кураторством британского вице-консула. Также в х годах между французским МИДом и алжирским колониальным правительством разгорелся спор о том, кто должен нести возрастающие расходы по репатриации паломников – уроженцев Алжира. Неспособность османов контролировать Хиджаз и обеспечивать безопасность на паломнических маршрутах открыла возможности для вмешательства европейцев. Мусульмане, оказавшиеся в беде, часто просили консульства о помощи. В году двадцать восемь мусульман из Сингапура написали из Мекки британскому консулу. Они просили оплатить им дорогу до Джидды и утверждали, что в Мекке у них вымогают деньги.

Не этого хотели европейские державы, когда предлагали консульские услуги своим мусульманским подданным, ехавшим в Мекку. Они рассчитывали, что, побудив паломников регистрировать паспорта в консульствах, усилят надзор и контроль над их потоком. Но оказалось, что паломники приходили зачастую только для того, чтобы потребовать денег. Это истощало ограниченные ресурсы зарубежных консульств и создавало конфликты с европейскими правительствами по поводу того, как решить эту растущую проблему. По своему обыкновению, европейские державы проявляли большую осторожность, когда дело касалось вмешательства в религиозную жизнь их мусульманских подданных. Недавние исследования выявили, до какой степени европейское колониальное управление мусульманскими народами основывалось на аккомодации ислама и поддержке мусульманских институтов. Это было особенно верно в случае хаджа. Европейские державы обычно считали, что с этой формой мусульманской мобильности и религиозной практики ничего поделать нельзя, и в течение XIX века постоянно усиливали его поддержку. Из страха перед мусульманской реакцией они неохотно вводили новые ограничения хаджа. Но в то же время теряли много денег. В году голландцы стали требовать, чтобы отъезжавшие в Мекку мусульмане предъявляли подтверждения своей финансовой состоятельности, и другие империи последовали их примеру

funduszeue.info / русский → турецкий / [ Н ] / Няни

параллельный перевод